Дело о пропавшем боге - Латынина Юлия Леонидовна - Страница 52

Поэтому новое войско провинции Айцара ничем не напоминало прежнее, набранное в военных поселениях, где уже два века не держали в руках меч. Денежные люди, из числа тех, кто подписывали с ним известного рода договор, прислали Айцару более семи тысяч работников из числа тех, кто заложился за богача, а во главе войска стали их частные стражи, и главный из них – господина Канасия, ведавший обороной рудников Айцара. Это было войско рабов, должников, и профессиональных охранников богачей, и, надо сказать, этих профессиональных охранников не всегда можно было отличить от профессиональных бандитов.

Айцар бессильно злился, вспоминая, как продавал горцам железо из этих самых рудников: теперь этим-то железом горцы и были вооружены. Но то, что в обмен на железо Маанари предложил награбленные им запасы, вышло даже кстати: Айцар постарался оповестить всех о том, что горцы в этот раз грабят вчистую, и тут же заявил, что, не дожидаясь правительственной помощи, раздаст разоренным деревням зерно из собственных за пасов.

Шаваш, который большею частью был возле Айцара, выполняя его поручения, рассказал обо всем Нану.

– Почему Айцар не затопил поля? – спросил Нан.

– Потому что решил поверить этому Кархтару, – усмехнулся Шаваш. – А кони разбойников тоже предпочитают твердую землю. Похоже, – продолжал Шаваш, – вы зря тревожились на счет Харайнских мятежников. Неполученное на экзаменах они предпочитают обрести не после, а до бунта. Меньше, да надежней.

– Араван Нарай не сказал вам, Шаваш, что неделю назад к нему приходил Кархтар и предложил ему руководить готовящимся восстанием?

Шаваш привстал от удивления в стременах.

– Нет. И что же происходило потом?

Нан пересказал историю с зеленым соусом, и Шаваш заерзал в седле и зацокал языком.

– После этого, – сказал Нан, – старику, конечно, не оставалось ничего иного, как арестовать бунтовщиков для предотвращения восстания и убить Кархтара, чтобы тот не болтал о сделанном предложении. Скорей всего, он и самострел-то с собою стал носить, опасаясь подосланных Кархтаром убийц.

Но я думаю, он и без этой истории с соусом не согласился бы с Кархтаром. Араван придерживался традиции во всем – как в идеях, так и в методах их воплощения. Арест бунтовщиков казался ему надежней бунта. Араван Нарай смог бы доказать, что восстание было предотвращено лишь благодаря его бдительности, а затевалось – из-за бесчинств наместника. Со списками подлежащих аресту он явился к городскому судье. Он рассчитывал, что судья Шевашен, на дочь которого наместник позарился весьма некстати, перейдет на его сторону.

Либо араван недооценил преданности судьи Шевашена наместнику, либо сам судья не решил, на каком стуле сидеть выгод ней. Во всяком случае, он понял, что из показаний бунтовщиков, при желании, можно состряпать дело и против аравана.

И вот в Малый Иров день судья просит у аравана двести тысяч. А у аравана таких денег нет, и вообще араван только теперь понимает, с каким дерьмом он связался!

Убийство судьи было весьма разумным в такой ситуации: араван понял, что тот предал его, – а ведь в этом деле аравана с бунтовщиками связывали не улики, а позиция судьи. Араван, разумеется, полагал, что никто не решится утверждать, будто стреляли не из толпы. Но по чьему указу? И араван велел своему шпиону, письмоводителю Имии, имеющему доступ в дом судьи, спрятать там компрометирующие наместника бумаги. Имия, в роли привидения, которое постаралось, чтоб его заметила вдова – не доставал бумаги из шкафа – он клал их туда… Араван уверял меня в том, что бумаги существуют, и послужили очевидной причиной смерти судьи, еще в нашу первую встречу.

Для правдоподобия он особенно не настаивал на том, что наместник, совершив ради бумаг убийство, не сумел потом их раздобыть. Но уж верно, если бы мы не были столь усердны и не нашли документов о разорении убежищ в тот же вечер – араван и его шпион Имия озаботились бы этим.

– Письмоводитель Имия, – сказал Шаваш, – потрудился на славу. Во-первых, он раздобыл для страждущей вдовы гадалку. Гадалка внушила ей, что на меня надо во всем положиться, ибо судьба моя – жениться на ее дочке. Красивая дочка, – прибавил Шаваш, вздохнув. – Это ж надо – занимать такой пост и оставить девочку без приданого!

А во-вторых, – это Имия устроил тройное свидание в саду. Я поругался с человеком наместника, что само по себе было для аравана выгодно, и окончательно завоевал доверие вдовы.

– Да, – сказал Нан. – Араван Нарай убил городского судью, а Ир тут был ни при чем. Вероятно, он исчез сам. Ни горцы, ни один из наших троих подозреваемых к тому непричастен, а больше – некому…

Ответ Шаваша едва не заставил Нана вывалиться из седла.

– Господин инспектор, – нерешительно спросил секретарь, – а вы уверены, что желтые монахи так безгрешны, как им полагается?

Той же ночью хорошо организованное и разделенное на три отряда пятитысячное разбойничье войско напало на горцев. Один из отрядов прорвался за первую линию рогаток и помчался по лагерю, поджигая все на своем пути и топча конями растерявшихся людей. Главной целью Ханалая было убить князя. Он, зная горцев, полагал, что без предводителя их войско рассыплется на части; но князя убить не удалось; горцы собрались за второй линией заграждений, оскалившейся кольями, и начали, при щедром лунном свете, осыпать противника стрелами; по данному знаку разбойники бросились врассыпную к реке. Горцы скакали за ними. Но вейцы знали эти места лучше: они исчезали невидимыми путями, а горцы один за другим падали в волчьи ямы, вырытые на приметных тропах; длинные шесты с крюками на конце – разбойничье, непривычное ветхам оружие, высовывались из травы, цепляя лошадей, и неожиданно протянутые веревки сбрасывали всадников на землю. Горцы прижимали противника к реке, но потери их были во много раз серьезней. Наконец по берегу прокатился условный свист, и разбойники запрыгали в лодки, укрытые в камышах, переправляясь на сторону, где расположился правительственный лагерь. Горцы не следовали за ними. Меньшая часть людей Ханалая ушла и затаилась в лесу на западе и юге: потери их были также незначительны.

Когда как следует рассвело, около тысячи разбойников сели в лодки и вновь стали переправляться на северный берег. Горцы осыпали их стрелами, но деревянные щиты, поднятые над лодками, были надежной защитой. Как только вейцы высадились, два конных отряда ветхов, за которыми бежали пешие дружинники, набросились на них, отрезая от лодок; вейцы бежали вдоль реки. Воины Маанари вскочили в лодки и поплыли к противоположному берегу, пока всадники преследовали разбойников.

Но на середине реки, по сигналу, раздавшемуся с берега, из воды стали выныривать люди и вытаскивать из кормы лодок деревянные затычки. Лодки наполнялись водой и тонули. В число многих боевых достоинств ветхов, как правило, не входило умение плавать. Все, вскочившие в лодки, были заколоты в воде или утонули. Между тем отступившие вчера к западу и югу разбойники и части правительственных войск, переправившиеся ночью без шума через реку, атаковали лагерь с тыла. На этот раз атака была удачной, лагерь захватили и сожгли. В сражении ветхи потеряли больше трети людей и половину военачальников; погиб и сам Маанари, и тогда разбитые и расстроенные войска горцев бросились отступать. Часть разбойников, захватив лагерь, принялась тащить из огня все, что еще можно было вытащить, грабя награбленное; но правительственные войска и большая часть отрядов Ханалая продолжали наступление. К вечеру войска ветхов не существовало; оставались лишь беспорядочно бегущие на запад, спасающие свою жизнь варвары, за которыми гналась тысяча всадников Ханалая, и две конных сотни господина Канасии.

Господин Айцар и столичный инспектор уединились в небольшой, тщательно занавешенной веранде на втором этаже роскошного дома Айцара. Снизу доносился звон посуды и сдержанный гул голосов – это главные чиновники города собрались в дом, празднуя вчерашнюю решающую победу над горцами. Вечерело. Столичный инспектор, слегка раздвинув занавески, глядел на разноцветную толпу за воротами; и Нан, осунувшийся и усталый, невольно расправлял плечи, как расправляет плечи мужчина, чувствующий, что на него глядит беззаветно влюбленная, пускай и очень некрасивая девица.