Дело о пропавшем боге - Латынина Юлия Леонидовна - Страница 27

Тут они сели в тени и стали говорить о разных делах и общих друзьях в столице; и это были такие дела, в которых надо было иметь волчий рот и лисий хвост, и Нану было тошно при одной мысли, что этот разговор может слышать полковник Келли.

– У меня слишком мало людей, – сказал Нан, – но мне не нравится, что горцы стоят прямо под городом, и мне непонятны намерения наместника.

– Если мне станет известно что-либо о сношениях между моим племянником и горцами, можете быть уверены – я сообщу вам.

Помолчал и добавил:

– Лучше пусть мои поля отойдут в казну, чем под пастбища варварам.

– Великий Вей, – даже вскрикнул Нан, – кто же попрекнет спасителя Харайна безрассудствами племянника?

После этого они вернулись к главному дому. Нан стал прощаться: нет, он никак не может разделить трапезу с гостеприимным хозяином. В монастыре его ждет в полдень первослужитель Ира, и тут опоздать не менее неприлично, чем на императорскую аудиенцию.

– Кстати, вы никого не видали в монастыре ночью? – внезапно добавил Нан.

– Только сны, господин инспектор.

– Поймите меня правильно, господин Айцар. Я совершенно убежден в вашей непричастности к этому делу. Заранее убежден, – подчеркнул Нан. – Но дело в том, что один из монахов видел вас ночью снаружи…

– Кто?

– Отец Лиид.

Если Айцар ожидал услышать вопрос о своих ночных странствиях по монастырю, то он явно не ожидал услышать имени Роджерса. На лице его явственно промелькнуло изумление: деревенского мальчишку Айцара не учили, как потомственного чиновника, с шести лет не менять выражение лица.

– Ах нет, не отец Лиид, отец Сетакет, – поправился Нан.

Айцар покачал головой.

– Отец Сетакет обознался, господин инспектор.

И Нан удалился, размышляя о господине Митаке. За его вызывающим для вейца поведением крылось то ли невыносимое беспокойство, то ли желание настроить столичного чиновника против богача, который дозволяет своим людям смеяться над людьми пера и управы.

Первослужитель сидел неподвижно, не обращая внимания на поклоны чиновника девятого ранга: он был вне государства, как храм вокруг – вне времени.

От покроя отдушин под потолком, освещавших зал вместо окон, до крашеных глиняных шляпок мозаики, которую за пределами храма давно клали не из глины, а из цветного стекла, – все свидетельствовало о том, как монахи, неподвластные внешнему принуждению государства, блюдут внутреннее принуждение традиции.

От горького запаха тлеющей желтоглазки у Нана закружилась голова и немного утих страх встречи с человеком, который тридцать лет назад впервые перепугал землян мощью Ира, а три дня назад увидел сон, приведший Нана в Харайн. О взглядах первослужителя ходили странные слухи, и Нан доселе не придавал им значения: монахи всегда мыслили всех независимей, а поступали всех традиционней.

Но теперь, оборотившись на Запад и кланяясь нише, где непременно стоят духи-хранители помещения, Нан увидел, что ниша пуста. И кланяться было – все равно, что дергать выключатель в комнате с оборванной электропроводкой.

– Я хотел вас видеть, – раздался голос из глубины вышитых подушек, – чтобы посмотреть, походите ли вы на человека из моего видения или на человека из рассказов о вас.

– Видения достоверней слухов, – сказал Нан.

– Да. Слухи представляют вас чародеем, а вы, я вижу, не только не умеете колдовать, но и, пожалуй, не верите в колдовство. Ир не ошибся.

– Разве Ир может ошибаться? – почтительно осведомился Нан.

– Ир не может ошибаться, но он может шутить. И смертным трудно разгадать его шутку.

– Но вы уже разгадали ее.

– Только первую часть, загадавшую имя следователя; но не вторую, загадавшую имя преступника. Это тоже часть шутки, – то, что ее можно будет разгадать только с вашей помощью.

– А возмущение народа и смерть судьи, – это тоже шутка Ира? – внезапно спросил Нан.

– Осторожнее, молодой человек, вы нарушаете границы дозволенного.

– Первыми нарушают границы дозволенного преступники, – возразил Нан, – и судьи, если хотят их изловить, вынуждены следовать за ними.

Первослужитель приподнялся, пристально вглядываясь в Нана.

– Да, если Ир не шутил, выбрав для своего появления этот монастырь, то он не шутил, выбрав и вас. В вас есть что-то родственное всем здешним монахам. У вас не было предков среди горцев, среди чужестранцев вообще?

На лбу у Нана внезапно выступил холодный пот. "А что, если он играет со мной, как кошка с мышкой, – пронеслось у него в голове. Если в видении об обитателях монастыря было сказано все или почти все… И собственно, почему в видении, почему не раньше? Он уходил с общей молитвы и, следовательно, имел возможность быть причастным к исчезновению Ира; Он мог отказаться от чести стать сыном Ира второй раз и приказать сделать это одному из сопровождавших его монахов; в любом случае, догадайся он о происхождении харайнских монахов – он бы сделал все, чтобы Ир не попал им в руки.

– Мои родители и предки моих родителей – сонимские крестьяне, – почтительно произнес Нан.

Первослужитель откинулся на подушки и полузакрыл глаза.

– Что удалось вам узнать о той ночи?

– Пока немногое. Я убежден, что убийство было совершено для того, чтоб сделать возможным второе преступление, но думаю, что при этом жертвой был выбран враг убийцы и человек для него опасный. Я знаю, что трое гостей покидали в эту ночь свои комнаты: араван Нарай, наместник Вашхог, господин Айцар. Кроме том, в монастыре ночью побывали горцы.

Преступник должен был иметь мотив для убийства судьи и мотив для похищения Ира.

Господин судья вел двойную игру. Наместник Вашхог мог хотеть убить его из-за имевшихся у судьи компрометирующих Вашхога документов, из-за того, что судья изменил его партии, и – даже, сколь мне известен характер Вашхога, – для тот, чтобы дочь судьи Шевашена стала ему доступна. Араван Нарай мог желать его смерти, узнав, что господин судья, якобы во исполнение приказа Нарая арестовав городских смутьянов, на самом деле на допросах укоряет их плетьми и палками в связях с Нараем.

Я могу лишь предполагать, что у судьи также имелись документы о подозрительной связи горцев с господином Айцаром и господином наместником.

Мотивы убийства судьи вытекают из положения, в котором оказался преступник. Мотивы похищения Ира вытекают из мировоззрения преступника.

Судью убили, чтобы избегнуть разоблачения; бога похитили, чтоб переделать мир.

И я не могу не думать о том, что мир хотят переделать только тогда, когда он разрушается. Я не буду говорить о причинах смуты в империи и о возможностях его исхода. Моя должность создана не для того, чтобы обсуждать возможные порядки, а чтобы охранять существующий. Но смута – это и есть время, когда почти каждая идея мироустройства может привести к преступлению; и когда почти каждый имеет свою идею мироустройства.

Я подозреваю, что господин араван действительно связан с мятежниками и что господин Айцар и его племянник связаны с горцами: для верности мир нужно переделывать и именем Ира, и силой оружия.

Святой отец! Про сынов Ира рассказывают, что они не знают поступков, но видят рисунок души человека. Какими вы увидели души этих людей?

– Обычай не велит говорить о душе мирянина с кем-нибудь, кроме его самого.

– Обычай не сообщает, что делать в случае исчезновения Ира, – возразил Нан.

Первослужитель помолчал, потом заговорил неторопливо.

– У господина аравана лицо чуть тронуто желтизной и родинка чуть выше правого уголка рта. Он ночи сидит над книгами, а дни над отчетами: ему некогда видеть сны, и он грезит наяву. Его мысли стали его страстью, а душа осталась бесчувственна. С ним случилось то, что часто случается с теми, кто поклоняется не вечному, а прошлому. Он думает, что опоздал родиться на двести лет, но двести лет назад он думал бы то же самое. Он любит народ, про который написано в книгах, а живых людей называет чернью; он рад бороться за то, что считает правдой, даже когда знает, что эта правда – лишь оружие в руках негодяя. Он не дорожил своим саном в столице, потому что этот сан казался ему недостаточно высок; он не боится прослыть глупцом и неудачником, потому что знает, что выигрыш неудачника особенно сокрушителен; он хочет распоряжаться людьми, как он распоряжается собственными мечтами, – а мечты его вышколены и однообразны; и он готов распоряжаться даже Богом, ибо уверен в собственной правоте.