Дело о лазоревом письме - Латынина Юлия Леонидовна - Страница 42

– С чего это я буду открывать ворота? – возмутился эконом. – Может, вы и не стражники вовсе, а разбойники! Я вас впущу, а вы кинетесь грабить!

– Эй, – заорали за стеной, – как вы смеете оказывать неповиновение властям! Эй, вы, слуги! Если не откроете ворота, завтра пойдете в каменоломни за укрывательство воров!

Работники заволновались и начали понемногу оттеснять эконома от ворот. Было видно, что многие среди них готовы открыть ворота и разбойникам, а уж быть арестованными за сопротивление властям не хотел никто.

– Да какие у вас основания? – жалобно завопил Амадия.

– Отдайте преступника, не то обыщем все помещение!

– Какого преступника? – спросил, холодея, эконом.

– Преступника по кличке Две-морковки, из шайки Свиного Глазка: на лбу у него язва, скрывающая клеймо, и этот человек вчера ограбил дом почтенного Иданы. Свидетели рассказали, что он вошел с украденным сундуком в ваш дом, а потом его видели в кабачке с вашим сторожем!

Эконом всплеснул руками и оглянулся: но сторожа Даны Косолапки нигде не было видно.

– Разыскать сторожа! – отдал приказание эконом.

И что же? Прошло меньше времени, чем надо, чтобы наполнить ведро водой из родника, – трое слуг выволокли из домика бедного Косолапку и какого-то чужака с розовой язвой на лбу. За ними двое стражников тащили сундук. Косолапка и незнакомец были пьяны выше глаз.

У эконома отлегло от сердца.

– Отворить ворота! – распорядился он.

Ворота отворили, и ночные стражники въехали во двор. Пьяных преступников немедленно посадили в повозку для арестованных, и туда же водрузили сундук. Всадники, спрыгнув с лошадей, разгоняли разочарованную толпу.

Эконом Амадия отвел командира в белом кафтане в сторону, вложил ему в руку приятно звякнувший мешочек и прошептал:

– Этот Дана Косолапка действовал без моего ведома. Можно ли надеяться, что я не буду упомянут в вашем рапорте?

Командир пощупал мешочек и кивнул, – ворота закрылись вновь, и страшные всадники растаяли в ночи.

Через час в воровском погребке делили добычу. Открыли сундук и вынули из него: двух золотых павлинов, давеча распускавших хвосты на хвалебной полке перед богами, – и богов тоже вытащили, числом двенадцать штук, серебряных, крашенных в двенадцать цветов, вытащили пачки розовых и зеленых денег, и небольшой ларец, полный маленьких золотых ишевиков, и несколько глазастых камней: опалов и аквамаринов. Свиной Глазок только ухмылялся, когда его спрашивали, как эти вещи попали в сундук, и одни решили, что Свиной Глазок, напоив сторожа, сумел отвести ему глаза и ограбить кабинет, а другие решили, что тут дело не обошлось без колдовства. По общему решению Свиному Глазоку выделили половину.

А Свиной Глазок запустил в руку пригоршню опалов, и у него обломилась душа: «Экое богатство, – подумал он, – жаль будет делиться этим богатством с мальчишкой!» Испугался таким мыслям и сообразил: «Это, наверное, камни заколдованные, дурные мысли внушают». Он поскорее высыпал камни обратно, но мысли не прошли.

Когда все перепились, Свиной Глазок вынес сундук в комнату, открыл второе дно, достал оттуда мальчишку и спросил:

– Маленький негодяй! Сколько ты хочешь за это дело?

– Все, что произошло, – отвечал умненький Шаваш, – началось благодаря твоей храбрости и завершилось благодаря твоей удаче! Дай мне, сколько сочтешь нужным: мне бы лишь выкупиться от хозяина да купить сережки Тасе.

– Что ж! – сказал Свиной Глазок, – ты обокрал хозяина, отказался вступать в мою шайку. Я боюсь, что боги прогневаются на меня, если я позволю тебе выкупиться из рабства на деньги, украденные от хозяина. Вот тебе серебряная четверть, – иди купи на нее гуся.

Шаваш принял мертвой рукой монетку и пошел вон.

– Эй, – сказал старый вор, – погоди! – и зацепил Шаваша. – Что-то ты слишком легко уходишь! Уж не украл ли ты чего-нибудь отдельно?

Свиной Глазок заставил мальчишку раздеться, содрал с него и рубашку и рваные штаны. Никакого золота, однако, не нашел, только увидел за воротом бумажный сверток, перевязанный красной нитью. Он развязал его и увидел, что это скрученные в трубочку страницы плотной бумаги, разукрашенные квадратиками, кругами и полукружиями, и что над некоторыми из них имеются надписи, которые Свиной Глазок не мог прочесть, так как был неграмотен.

Свиной Глазок никогда не видел подобной штуки. Он обалдел и спросил:

– Это что такое?

– Это, – сказал Шаваш, – амулет, который мне дал начальник стражи Андарза.

Свиной Глазок скрутил удивительные страницы трубочкой и сказал:

– Заберу-ка я этот амулет себе! Сдается мне, что в нем сидит большая удача и что это благодаря ему ты придумал этот план и сумел украсть столько добра.

– Не думаю я, – сказал Шаваш, – что это большая удача: украсть добра на много тысяч, а получить серебряный грош.

– И то правда! – испугался Свиной Глазок и отдал амулет мальчишке. А тот, захныкав, ушел из воровской корчмы в ночную тьму.

На рассвете, когда луны, бледные, как лицо и затылок утопленника, выцвели в небе, когда чиновники на шпилях управ известили Богов о начале дня и стражники в желтых куртках открыли ворота между кварталами, Шаваш, замерзший и бледный, появился перед засыпанными снегом дверями веселого дома. Тася всплеснула руками, увидев его:

– Великий Вей! Я же говорила тебе: Андарз тебя сомнет, как циновку! Что с тобой?

– Ничего, – сказал Шаваш, – вот тебе, Тася, серебряный грош. Поди купи себе юбку, а нам – гуся.

Тася ушла, а Шаваш сел к окну, снял с амулета красную ленточку, расправил и стал читать. Что в тайнике не было бумаги лазоревого цвета, – в этом Шаваш убедился еще на месте ограбления, но когда он увидел, как Амадия мечется с этой бумагой, он подумал, что документ, который так прячут, вполне стоит украсть.

Читать было трудно. На окне стоял кувшин с нарисованной рожей, рожа все время вытягивалась и чмокала губами, – до чего гнусная рожа! Шаваш глядел в прыгающие буквы и стучал зубами, его знобило, черные знаки разлетались с листа вспугнутыми грачами и складывались в надписи «малый приемный зал», «зала пятидесяти полей», «покои отдыхающих уток»… – тут Шаваш сообразил, что документ наверняка заколдован:

– Да это же план императорского дворца! – вдруг ахнул мальчишка, и едва он это сказал, как план осветился ярким светом, взмахнул крыльями и рванулся навстречу Шавашу, – мальчишка вскрикнул и упал, и листы белыми гусями разлетелись по комнате.

В тот самый час, когда Андарз и Нарай спорили о прекращении торговли с Осуей, а домоправитель Амадия, трепеща, совал взятку страшным «парчовым курткам», – осуйский консул Айр-Незим, покончив с дневными делами, сидел в своей лавке, подводя баланс.

Весь этот день осуйский консул пребывал необычайно мрачным. Без толку сновал он по лавке, размещавшейся в длинном, развернутом к улице здании, придирался к приказчикам и слугам, нервничал за конторкой, и сердце его болезненно сжалось, когда вечером входная дверь лавки стукнула, и на пороге в кольце мокрого фонарного совета показался молодой судья, господин Нан.

Гость и хозяин поднялись наверх, и немедленно вслед за гостем в гостиную проследовал пузатый чайник с наилучшим инисским чаем, по четверть за фунтик, и засверкало прозрачное вино в белоснежных чашечках, и заняли свое почетное место посереди стола пирог-хохотушка и пирог-ракушечник, а также уважаемый Айр-Незимом пирог-дроздовик, с груздями и курьей печенкой, с сахарной корочкой и красивым дроздом посередине, – Айр-Незим любил кушать сытно и весело.

Заговорили о достоинствах пирогов и цене на дрозда и пулярку – суждения господина Нана были самые проницательные.

– Да, кстати, – сказал чиновник, откушав чашечку, – как вы знаете, дня три назад в моем округе убили одного пустого чиновника по имени Ахсай. Имущество убитого досталось мне в руки, и, представьте себе, оказалось, что этот Ахсай – автор совершенно великолепного романа!