Дело о лазоревом письме - Латынина Юлия Леонидовна - Страница 20

– Ах ты дрянь, – сказал Андарз, поворачиваясь к мальчишке, – ты куда сбежал от господина Иммани? Тот совсем заблудился, вымок в канаве!

– Я никуда не сбежал, – сказал Шаваш, – я остался.

– Пожалуй, – проговорил Андарз, – я все-таки пошлю тебя в мастерскую. Как можно: сбежать от чиновника, посланного утешить убитую горем вдову!

– Не очень-то она убита горем, – возразил Шаваш.

Андарз только молча всплеснул рукавами от такой наглости.

– У господина Ахсая, – сказал Шаваш, – была лавка в столице, в Осуе и в Хабарте. Он боялся завести себе приказчика, из скупости и из опасения, что тот донесет на него властям. Поэтому он купил себе трех жен, по одной в каждую лавку. Ведь жена не имеет права давать показаний против мужа. Сначала все шло хорошо, но потом жена из столицы спуталась с красильщиком по имени Дануш, а по прозвищу Моховик. Она влюбилась в него и стала требовать развода, а Ахсай не давал ей развода, потому что она вела все дела в его отсутствие и слишком много знала. Позавчера Дануш Моховик услышал, что Ахсай вернулся и ночует в веселом месте. Он пошел в это веселое место поговорить с Ахсаем. Сказал: «Если он не даст тебе развода, я его убью». Но сегодня, когда они ругались с женщиной, он сказал, что не видел Ахсая.

Андарз посмотрел на мальчика внимательно и удивленно. Про лавку в столице и лавку в Осуе он, конечно, знал, а вот семейные дела покойника были для него новостью.

– Как называется веселое место?

– Не упоминали, господин.

– О чем они говорили еще?

– Дануш Моховик требовал, чтобы женщина переехала к нему, а та возражала, что если это сделать, то она потеряет обещанный вами домик и много денег, а до вас дойдет слух, что дело нечисто.

– И как ты это выяснил? – спросил Андарз.

Шаваш вынул из-за пазухи крупное яблоко.

– У безутешной вдовы в саду, – сказал Шаваш, – растут дивные яблоки. Я подумал: «Все равно, когда она уедет, эти яблоки оборвут всякие негодяи. Справедливей, чтобы они достались мне, нежели чтобы послужили пищей кому-нибудь другому». Вот я полез в сад и все слышал.

– Гм, – сказал Андарз, – и если бы тебя поймали, то оказалось бы, что ты полез за яблоками.

Шаваш стал на колени и поцеловал мягкие сапожки хозяина.

– Я бы, – сказал Шаваш, мечтательно поднимая голову, – еще раз сбегал бы туда за яблоками.

Андарз взял из рук Шаваша яблоко, очистил ножичком кожуру, надкусил. Потом выудил из кармана золотой и вложил его в ручонку Шаваша.

– Хорошее яблоко, – сказал императорский наставник. – И за каждое яблоко, которое ты мне принесешь, ты получишь по золотому. Но если ты спрячешь от меня хоть одно яблоко…

Когда Нан вернулся в Четвертую Управу, был уже глубокий вечер. На его столе лежали список заведений, посещавшихся покойным Ахсаем, и такой же список, касавшийся секретаря Иммани. Пять названий в списке были общими. Кроме этого, Нану доставили копию отчета секретаря Иммани об ограблении в Козьем Лесу.

Новый судья внимательно изучил отчет и еще кое-какие запрошенные им бумаги, переоделся и отправился во дворец господина Андарза.

Господин Андарз принял его в своем садовом кабинете. Стены кабинета, из розового дерева, были украшены золотой резьбой. На стенах висело несколько рисунков с подписью императора. Рамки их были обиты мехом горностая. Из окна кабинета до самой земли свисала веревка для жалоб: государь Иршахчан распорядился, дабы в управах и усадьбах висели такие веревки, привязанные к колокольчикам, и чтобы за них мог дернуть любой человек. Чтобы веревка не мешала Андарзу сочинять стихи, он обрезал колокольчик и поставил его на стол, а веревку приторочил к оконной решетке.

Господин Андарз сухо поздравил Нана с утренним назначением. Будучи человеком деликатным, он не стал напоминать чиновнику о имеющихся у него бумагах касательно налогов с храма Исииратуфы, каковые бумаги совершенно бы уничтожили Нана в глазах Нарая, но ему было вдвойне приятно, что он имеет эти бумаги.

Вместо этого господин Андарз прочитал Нану свое стихотворение и со злорадством заметил, как чиновник беспокойно заворочался в кресле. Еще пять лет назад господин Андарз выделил экзаменационное стихотворение Нана как самую блестящую имитацию хорошего стихотворения при самом полном отсутствии чувства стиха.

– Господин Андарз, – сказал Нан, – я бы хотел немного поговорить о той поездке, в ходе которой пропало письмо. Можно узнать, почему вы послали в Хабарту именно Иммани?

– Потому что я ему доверяю, – ответил Андарз.

– Напрасно. Подъезжая к столице, господин Иммани отпустил вперед охрану и поехал один. Это в высшей степени подозрительно. В копии отчета о разбойном акте, которая у меня с собой, Иммани утверждает, что на него напал десяток разбойников, а чиновник, выехавший на место происшествия, пишет, что, судя по следам, разбойник был один. Зачем Иммани поехал один, как не затем, чтоб инсценировать это нападение? Как вы можете доверять негодяю?

– Мало ли кто мог ограбить Иммани? – возмутился Андарз, – что вы так прицепились к этому человеку?

– Я просмотрел в Небесной Книге документы, касающиеся ваших близких, и нашел документы только об Иммани, – пояснил Нан. – Я не знаю ничего ни о домоправителе Амадии, ни о вашем начальнике охраны Шан’гаре, кроме того, что он из знатного ласского рода и что тринадцать лет назад он зарезал вашего брата. Если бы я знал больше об Амадие и Шан’гаре, возможно, я бы подозревал их, а не Иммани.

– Господин Нан, – сказал Андарз, – вас должно интересовать лазоревое письмо, а не прошлое моих домашних.

– Почему? Потому что в прошлом каждого найдется что-нибудь, что я не должен знать? Тогда арестуйте всех троих: кто-нибудь из них да виновен.

– Господин Нан, – улыбнулся Андарз, – кто-нибудь из троих виновен, но два – невиновны. У меня нет власти сделать так, чтобы по всей стране не хватали невинных людей, но я не потерплю, чтобы в пределах моего дома сыщик арестовывал человека потому, что так легче для сыщика.

«Он уже не доверяет мне!» – подумал Нан.

– Господин Андарз, – спросил Нан, – как я понимаю, секретарь Иммани вез казенные деньги для воинов некоего Бар-Хадана. Я справился по документам и уточнил, что он вез с собой два миллиона восемьдесят восемь тысяч пятьсот девяносто восемь «рогачей» – по пятьсот тринадцать монет для пяти тысяч сорока шести воинов. Это очень большие деньги, да еще в «рогачах», – а Иммани на пути в Хабарту сопровождали всего три охранника. Разве это безопасно?

Серебряные «рогачи» были варварской монетой, не имевшей в империи хождения, и не могли попасть в казну в качестве налогов. Другое дело – имперские ишевики, те частенько оканчивали свой жизненный путь в сокровищницах варварских королей, будучи получены в качестве дани, стыдливо именовавшейся «подарком».

– Иммани вез не «рогачи», а векселя Осуйского Банка, – сухо ответил Андарз, – спокойней на душе, знаете ли.

– То есть здесь, в столице, казна отдала Айр-Незиму наши ишевики, а взамен Иммани получил вексель, по которому Хабартинское отделение Осуйского Банка должно было выдать ему соответствующую сумму в «рогачах»?

– Да, – сказал Андарз, – он вез пару пачек векселей, и никакой охраны ему не было нужно.

– И сколько же ишевиков получил Осуйский Банк?

Андарз недоуменно пожал плечами.

– Откуда я помню? Можете посмотреть в архиве, если это вас так интересует.

– Я уже посмотрел. Осуйский банк получил двести восемьдесят две тысячи пятьсот семьдесят шесть ишевиков. Не очень-то круглые числа во всей этой сделке, а?

– Какое мне дело до цифр?

– Дело то, – сказал Нан, – что за один толстый золотой ишевик Осуйский банк дал девять и шестнадцать сотых тощих серебряных «рогачей». У любого уличного менялы ишевик стоит двенадцать, а то и тринадцать «рогачей». Это была недурная сделка для Осуйского Банка. И на ней стоит не только подпись Иммани, но и ваша.

Императорский наставник молчал несколько секунд. Потом васильковые глаза его вспыхнули, и он надменно произнес: