Бандит - Латынина Юлия Леонидовна - Страница 40

Брови Шутника поднялись вверх. Он опять кивнул – и Юрия Сергеевича опустили на пол, но не с силой, а так – бросили.

– Нехорошо, – сказал старик, – нехорошо. Это как же они тебе сына не отдали? Ты все сделал, как надо, – экий сраный пошел молодняк. Этот Рыжий еще почище Шерхана будет, тот хоть и не вор, а с размахом человек.

– А так не отдали. Говорят, это ты Нестеренко предупредил, пистолет ему дат.

Старик визгливо засмеялся.

– Ну, насчет волыны они загибают. Говори, сколько с тебя потребовали?

– Что?

– На понт они тебя берут! Знают, что ты Сазана не пугал!

– Сорок тысяч, – сказал Юрий Сергеевич, – сорок тысяч штрафу.

– Где бабки?

– А-а! – отчаянно завопил Юрий Сергеевич, понимая, что сейчас будет, но один из громил, сообразив, в чем дело, уже выволакивал из ящика стола заветную палехскую шкатулку.

– А бабки нам пригодятся, – одобрил Захарка.

– Нет! – закричал Юрий Сергеевич и бросился вперед так стремительно, что державший его бык потерял равновесие и упал носом об пол.

Юрий Сергеевич обхватил человека в потертом пальто за песочного цвета штиблеты и залепетал: – Нет, только не это! Нет у меня сейчас денег, нет! Оставьте! Я через неделю вам отдам – восемьдесят тысяч! Хотите? Сто? Я вам всю фирму отдам, только эти оставьте!

– Заткни его, – бросил Шутник.

Один из быков отодрал несчастного отца семейства от ног Шутника и аккуратно зажал ему рот рукой. Юрий Сергеевич задергался и застонал. Бык бросил его на кушетку и сел сверху. Юрий сначала сучил ногами и глухо мычал, а потом затих и начал, видимо, плакать.

Захар раскрыл бывший при нем чемоданчик и аккуратно переложил туда содержимое шкатулки.

– Ну что, пошли? – спросил Захар, защелкивая крышку чемоданчика и поднимаясь.

Юрий Сергеевич лежал на диване как мертвый. Он даже не плакал.

– Не торопись, Захарка, – сказал Шутник.

– А ты встань, лох.

Юрий Сергеевич чуть приподнялся на диване.

– Держи свои баксы, – сказал вор.

– Отдашь их завтра Шерхану. Вот он, – и Шутник показал на Захарку, – будет твоим водителем. Да не бойся, – прибавил Шутник, – при сыне стрелять не будем. А на счет фирмы ты рассудил с умом. Может, и отдашь еще фирму…

В то самое время, когда Шутник выяснял судьбу своего крестника, Валерий сидел на лавочке в тенистом московском дворе, изучая теснившиеся окрест него автомобили. Он и с самого начала не собирался пользоваться шакуровской «Волгой». Догадавшись, а скорее надеясь, что за Шакуровым будут следить, а может, и прослушивать его телефон, Валерий решил использовать «Волгу» как наживку, и результаты превзошли его ожидания.

Чем там боевики Шерхана нафаршировали тачку, он даже не стал выяснять, а удовольствовался мерой весьма тривиальной: кинул Шакурке в раскрытое и неохраняемое окно камень. Камень был обернут бумагой, а на бумаге написано: «Сашка, машину не бери. Там скорей всего бомба».

Наконец его придирчивый взор остановился на очень приличной голубоватой «девятке». «Девятка» была заляпана грязью, как осеннее небо облаками, и снабжена сигнализацией типа «alarm».

Так как магнита с собой у Валерия не было, он вытащил из кармана кусачки, заблаговременно приобретенные в промтоварном магазине, и, на мгновенье присев у переднего колеса, просунул руку под капот и перекусил провод от аккумулятора. Со стороны казалось, что молодой человек наклонился, чтобы завязать кроссовку.

Достав гибкую стальную линейку, Валерий вставил ее под ручку «Жигулей». Дверь отщелкнулась, и через мгновение Валерий был уже в машине. Еще двенадцать секунд ушло на то, чтобы оборвать сигнализацию, соединить провода зажигания и стартер. Валерий открыл капот, поставил временный провод на аккумулятор, и через три минуты голубоватая «девятка», выехав со двора, затерялась в потоке машин, омывающем берега Ленинградского проспекта.

Настала короткая летняя ночь. Город спал.

Спали богачи и видели во сне зарезанных конкурентов, спали бедняки и видели во сне зарезанных богачей. Спали демократы и видели во сне происки коммунистов, спали коммунисты и видели во сне происки ЦРУ, и на всем белом свете бодрствовали лишь часовые у ленинского мавзолея и воры в шикарных кабаках.

В это самое время подручный Рыжего по кличке Борик печатал снимки, сделанные им двадцать четыре часа назад у подъезда Шутника.

Ввиду форс-мажорного обстоятельства по имени Валерий Нестеренко у Борика до сих пор не было времени проявить эти пленки, а уж о том, чтобы отдать их кому-нибудь другому, нельзя было и помыслить. Наблюдение за Шутником было личной операцией Рыжего, даже Шерхан о ней не знал.

Улов был хорош – уже более десятка фотографий болтались под натянутой поперек чулана веревочкой, тускло блестя мокрыми боками. Вот, например, первый – первый это Захарка, узкоглазик, ничего нового, все знают, что он у Шутника премьер-министр.

А вот этот, с девичьим личиком, – Митька Клюква, уже интереснее. Митька Клюква под Шерханом ходит, точнее, под дочерним предприятием, наркоту на реализацию берет, а теперь, стало быть, к Шутнику наведался, выяснить, чей товар дешевле? Ах ты, желторотик! Ты еще не знаешь, Клюква, что в твоем деле берут не где дешевле, а где велено, погоди, вот мы расквитаемся с Нестеренко и тебе урок преподадим. А пока занесем тебя в список льготных очередников…

А вон Санька Лимон вышел из подъезда. У Лимона запястья тонкие, адвокатские, лицо честное и открытое всему народу, как часы на Спасской башне, однако нрав у Лимона отчаянный. Говорят, когда один мелкий чиновник просил у подопечных Шутника несоразмерную взятку, Лимон оделся в безупречный костюм и явился к чиновнику на прием. Передал, конфузясь и страшно краснея, банальный сверток. И ушел.

Чиновник бросился разворачивать сверток – а в свертке вместо баксов взрывчатка.

Так и выскребали потом чиновника изо всех углов его кабинета, один ремонт влетел ведомству в копеечку, да еще на похороны пришлось посылать два венка от скорбящих товарищей.

В газетах написали, что чиновник-де радел об интересах социалистической родины, не подчинившись давлению криминальной группы, и что следствие на верном пути.

Уже второй год оно на верном пути…

Борик вздохнул и, подхватив щипчиками новый лист фотобумаги, отправил его из увеличителя в ванночку.

В чуланчике остро пахло проявителем и фиксажем, на бумаге в ванночке проступали черты нового лица…

Борик вздрогнул и вгляделся.

Он? Он снял этого человека в подъезде Шутника?

Это же Нестеренко!

Борик сидел неподвижно минуты две.

Потом он сделал очень странную вещь: смял мокрую фотографию и, вынув вставленную в фотоувеличитель пленку, вырезал из нее негатив с Нестеренко.

И то и другое он спалил спустя десять минут на газовой конфорке в кухне.

Остаток ночи Иванцов провел за бутылкой коньяку в компании с узкоглазым и широкоплечим бандитом. Как и многие воры, воспитанные в понятиях, Захарка относился к представителям другого мира примерно так же, как древние оборванные германцы относились к владельцам римских вилл: с одной стороны – трусы, сявки, даже человека замочить не могуг, стилом владеют лучше, чем боевым топориком, а с другой: гля, какой рыбный садок! И вон тоже – свиток развернутый. Одним словом – цивилизация!

Посаженный на одну кухню с терпилой, Захарка сначала отделывался односложными словами и молча, выпятив губу, обозревал влезавшие к потолку корешки книг, но потом оттаял и даже начал потчевать Иванцова рассказами, от которых Юрий Сергеевич испуганно вздрагивал.

– А что, хозяйки-то нет? – полюбопытствовал Захар.

– Разошлись.

– А пацан при тебе?

– В этом месяце – да, – сказал Иванцов.

Он не хотел рассказывать, скольких денег, скандалов, склочных процессов и нервов стоило ему решение суда о том, чтобы один из месяцев каникул мальчик проводил с отцом.