Вторая кожа - ван Ластбадер Эрик - Страница 48

— Мне необходимо было навсегда убраться из Вашингтона, потому что это расследование угрожало и мне.

Тут у него, казалось, возникли серьезные подозрения.

— Но почему? Ты ведь не имела никакого отношения к сети УНИМО.

Как бывает почти всегда в жизни, за все нужно было платить. Она заставляла его все больше подозревать ее, но при этом вынуждала приоткрывать завесу тайны, которую пыталась сама раскрыть. Теперь Веспер была уверенна: Чезаре знал, что его отец участвовал в похищении ценнейших разработок УНИМО.

— Нет, но я была тесно связана с твоим отцом.

— Что у вас было общего?

— Наркотики.

Чезаре так удивился, что на некоторое время потерял дар речи. Потом расхохотался, да так сильно, что обхватил себя за бока, а на глазах у него выступили слезы.

— Ты? — еле выговорил он. — Красивая, образованная баба вроде тебя в грязном мужском мире наркобизнеса? Ты смеешься надо мной, что ли?

— Нет.

Чезаре перестал хохотать.

— Если ты, зараза, вешаешь мне лапшу на уши, я с тебя шкуру спущу. — Когда Чезаре начинал разговаривать так, сразу вылезало наружу все его уличное воспитание.

— Никакой лапши, — ответила Веспер. — Официально я была помощницей твоего отца по административной работе, то есть занималась документацией. На самом же деле координировала операции с наркотиками.

— Почему же я никогда не слышал о тебе?

— Потому что я отвечала за Азиатское направление, — ответила девушка. — Кроме того, у Джонни секретов было хоть отбавляя.

— Что-что, а это верно, — успокаиваясь, проговорил Чезаре. — Этот сукин сын ни одному человеку не сообщал больше того, что, по его мнению, он должен был знать. Всегда был таким. Не доверял никому, даже собственным детям. — Он снова фыркнул. — Э, да что я говорю — своим детям особенно. Никто, ни один сукин сын, не был близок с Джонни Леонфорте. — В голосе Чезаре чувствовалось уважение, но, кроме того, Веспер услышала в этих словах застарелую, как незаживающий синяк, обиду и боль.

Бэд Клэмс присел на корму катера и взглянул на девушку.

— Он скрывал твое существование, потому что приставал к тебе?

Не зная, что ответить, Веспер на мгновение запнулась. Теперь она понимала, что если скажет да, то возбудит его ревность. Вопрос состоял в том, хотела ли она этого.

— Конечно, он пытался это делать, — сказала она, надеясь, что интуиция подсказывает ей правильный ответ. — Несколько раз.

Чезаре задумчиво смотрел на нее. Он никогда еще не встречал женщины, хотя бы отдаленно похожей на Веспер, и увлекся. К своему великому удивлению, он обнаружил, что ему нравится ее вызывающее поведение почти так же, как понравилась ненасытность в любви. Для него, чьи страсти требовали нечто большего, чем просто жизнь, она явилась подарком судьбы. Все в ней было большим, чем жизнь, — накал страстей, юмор, ум, даже ярость. То, что устрашило бы в ней большинство других мужчин, его влекло. Всю свою жизнь он считал женщин существами второго сорта, призванными лишь заполнять обширный задник жизненной сцены, и вот встретил родственную душу, которая одной своей животной силой сумела выдвинуться на авансцену, где раньше находился он один.

Неудивительно, что подобное открытие привело в движение его душу, возбудило в ней неведомые доселе токи и чувства, от которых его бросало то в жар, то в холод.

Чезаре потряс головой:

— Ну и чертова же ты баба.

Они рассмеялись, и Веспер почувствовала, как рухнула одна из его защитных стен. Значит, она вела себя правильно.

Приближалась ночь, цепочка огней на берегу становилась все ярче. Восточная часть небосвода была уже совсем темной.

— Ты знаешь, в первый раз встречаю бабу, которую не смог добиться мой отец.

— Твоей матери, наверное, приходилось тяжело?

— Ах, моя мать! — Чезаре перекрестился. — Господь да успокоит ее душу. Она сейчас в раю и вполне заслужила это. Мать любила отца до самой смерти, и ничто не могло поколебать эту любовь. Но его вечно не было дома. Хотя иногда мне кажется, что отец делал то, что должен был делать. — Чезаре посмотрел куда-то вдаль, потом, опершись локтями о колени, уставился в палубу. — Но не могу понять, зачем он так обижал ее, постоянно оставляя одну? Мы, дети, вечно были заняты своими играми и не замечали его отсутствие. Я по крайней мере никогда не обращал на это внимания. — Несмотря на эти слова, что-то в выражении глаз Чезаре говорило о том, что он лгал не только Веспер, но, может быть, и самому себе.

Он покачал головой.

— Мать любила только отца, он был для нее единственным мужчиной в целом мире. А он, по существу, и не жил дома. Но послушай, у него же было дело, должна же она была это понимать, как ты думаешь? Хотя дело делом, но ей настолько не хватало его!.. Это ее и сгубило, любовь сожгла ее. Когда я был еще молод и глуп, то, болтаясь по улицам Озон-парк, часто задавал себе подобные вопросы.

Его взгляд остановился на Веспер.

— И, знаешь, никак не мог найти ответов, до тех пор пока не пришлось отвезти свою сестру в Асторию, в монастырь, в который она стремилась как ненормальная. — Рассказывая, Чезаре нервно сплетал и расплетал пальцы. — Моя сестра Джеки была такая странная. Видит Бог, я никогда не мог ее понять! Джеки всегда хотела стать монахиней, потому и бегала все время в монастырь Святого Сердца Девы Марии. Я был там всего один раз, но никогда не забуду этого названия.

Он вздохнул.

— Так вот, когда я вез туда Джеки, мы разговорились по дороге. Она, бедняга, и раньше пыталась поговорить со мной, но я старался от этого уклониться. Да и зачем мне было обсуждать с ней то, в чем я и сам не мог разобраться? Но в этот раз все вышло по-другому. Я сам спросил ее о том, что не давало мне покоя: «Когда отец вернется домой? У матери сердце разрывается от боли». А она мне ответила: «Неужели ты так ничего и не понял? Он не вернется никогда».

Чезаре широко развел руками.

— Я, естественно, вышел из себя и накричал на сестру. Просил ее не болтать чепуху, убеждал, что отец вернется, он не может бросить свою семью.

Чезаре опять посмотрел себе под ноги.

— Но, знаешь, как ни странно, она оказалась права. Отец больше так и не вернулся.

Внезапно Бэд Клэмс поднял голову и грубо расхохотался. Его настроение странным образом переменилось.

— Из Джеки могло бы кое-что выйти. Ты немного напоминаешь мне сестру, потому что у нее было кое-что здесь. — Он постучал пальцем по голове. — Знаешь, она никогда не называла его папой или отцом. Отцом она звала священника. Мне кажется, Джеки ненавидела его потому, что чувствовала себя брошенной. Но, может быть, она и жалела отца.

— А ты? — спросила Веспер. — Ты чувствовал себя одиноким?

— Кто — я? Нет, я был слишком занят, учился семейному бизнесу у этой крысы, дяди Альфонса. — Девушке показалось, что он что-то недоговаривает. Чезаре опять вдруг впал в меланхолию, и она почувствовала себя как бы качающейся на волнах его меняющегося настроения. — Кроме того, я, знаешь ли, всегда ощущал какую-то связь со стариком. Не то что Джеки. У нее был острый язычок и никакого уважения к семье. — Он потер руками, как будто они у него замерзли, потом перевел взгляд на море.

— А что случилось с твоей сестрой? — Веспер положила руку ему на спину и начала потирать ее круговыми движениями, а сама в то же время стала, как учил ее Оками, отделяться от оков физического тела, пока не перестала ощущать даже биение собственного сердца и не погрузилась в абсолютное безмолвие мысли. Невидимые птицы забили своими крыльями, ринулись сквозь разделяющий человеческие существа барьер и проникли в психику Чезаре. Связанная с ним неосязаемой нитью, девушка пыталась подтолкнуть его. Самым трудным было начало. Теперь же откровение должно было последовать за откровением. Раковина, в которую прятался Бэд Клэмс, начинала приоткрываться.

— Все получилось совсем дерьмово, — отмахнувшись, ответил он. — Джеки погибла в автомобильной катастрофе, когда ей было двадцать лет. Через год после того, как ушла в монастырь. — Невидящими глазами Чезаре продолжал смотреть на море. — Боже мой, в двадцать лет! — Он повернулся к Веспер. — Ты знаешь, странно, но сейчас мне ее не хватает, чего не было, когда она была жива и находилась в монастыре. Тогда я даже редко вспоминал о ней, только злился, что она не уважает отца. Но теперь думаю о ней все время. Странно, не правда ли?