Искатель. 1994. Выпуск №5 - Маклин Алистер - Страница 22

— Ну, в общем, да, — согласился он. — Только вам я заниматься этим не позволю. Эту работу может выполнить любой член команды. Каждый из них на своей шкуре испытал воздействие высокого давления. К тому же мои люди значительно моложе вас.

— Делайте, что хотите, — сказал я. — Мой возраст здесь ни при чем. Знавал я одного парня, здорового, крепкого, хоть куда. Так вот, оказавшись в похожих условиях, он быстро сломался и едва не сошел с ума, пытаясь выбраться из замкнутого пространства. В данном случае благоприятное сочетание физиологических и психологических факторов играет далеко не последнюю роль.

— А мне кажется, — задумчиво проговорил Свенсон, — что в данном случае я окажусь в чрезвычайно щекотливом положении. Что бы, по-вашему, сказал главнокомандующий Атлантическим подводным флотом, если бы он узнал, что я послал на такое дело не своих людей, а какого-то штатского?

— Если вы меня не пошлете, я знаю, что он скажет. А скажет он вот что: «Капитана Свенсона следует разжаловать в лейтенанты за то, что из-за своего упрямства он отказался использовать первоклассного специалиста, который был на борту «Дельфина», и тем самым поставил под угрозу жизнь команды и безопасность корабля.

Взглянув на Хансена, Свенсон спросил:

— Что скажете?

— Я повидал дилетантов и похлеще, чем, доктор Карпентер, — произнес Хансен. — Но раз ему хочется быть затычкой в прохудившейся бочке…

— Доктор Карпентер умеет делать такое, что простому врачу и не снилось, — согласился Свенсон. — Я с радостью принимаю ваше предложение, доктор. Но с вами пойдет мой человек. Это в ваших же интересах, как, впрочем, и в моих.

Что ни говори, а это был шанс, пусть небольшой, но все-таки шанс. В итоге все произошло именно так, как и должно было произойти. Свенсон всплыл с филигранной точностью — так, что корма «Дельфина» зависла всего в каких-нибудь четырех футах подо льдом, в результате чего давление в торпедном отсеке снизилось до минимума, однако в таком положении передние крышки торпедных аппаратов оставались на стофутовой глубине.

Следом за тем мы просверлили отверстие в двери задней таранной переборки и закрепили в нем панцирный шланг высоконапорного насоса. Потом, облачившись в пористые резиновые костюмы, с аквалангами за плечами, мы с Мерфи, молодым торпедистом, зашли в узкий отсек между двумя таранными переборками, куда под сильным давлением стал нагнетаться воздух. Давление медленно возрастало: двадцать, тридцать, сорок, пятьдесят фунтов на квадратный дюйм. Вскоре мы оба начали испытывать те самые психофизические перегрузки, выдержать которые мог далеко не каждый. Впрочем, если Мерфи и было страшно, то свои душевные муки, как и физические, он тщательно скрывал. Свенсон, должно быть, выбрал самого лучшего из команды, и мне было приятно чувствовать рядом плечо такого парня.

Мы ослабили винтовые задрайки на двери в передней таранной переборке и аккуратно сняли их, когда давление в разных частях лодки сделалось одинаковым. Вода в торпедном отсеке стояла фута на два выше порога — стоило нам приоткрыть дверь, как она тут же хлынула в отсек между таранными переборками. Сжатый воздух устремился из таранного отсека в торпедный, где воздушное давление было гораздо ниже. Секунд десять мы изо всех сил поддерживали дверь, покуда вода и воздух вели жестокую борьбу, прежде чем пришли к примирению. Наконец дверь широко открылась. Теперь уровень воды достигал примерно тридцати дюймов — от таранной переборки до передней подволоки торпедного отсека. Мы перешагнули через порог, включили водонепроницаемые фонари и вошли в воду.

Температура воды была около 28 градусов по Фаренгейту, что составляло четыре градуса ниже точки замерзания. Хотя на нас были гидрокостюмы, специально предназначенные для погружения в ледяную купель, я едва не задохнулся от спазма, вызванного резким перепадом температур. Мы старались действовать быстро, чтобы потом поскорее пройти декомпрессию. Наконец где на четвереньках, где вплавь мы добрались до носовой части торпедного отсека, нащупали заднюю крышку четвертого торпедного аппарата и закрыли ее, но прежде я проверил кран, регулирующий давление. Сама крышка, похоже, не пострадала: тело бедняги Миллза сдержало страшный удар водяной струи, от которого ее попросту сорвало бы с петель. Закрепив крышку в закрытом положении, мы наглухо задраили ее с помощью блокирующего рычага, после чего вернулись в таранный отсек.

Там мы вставили в дверь заранее приготовленные заглушки и тут же услыхали размеренный рокот мотора — заработала автоматическая помпа, откачивающая воду из торпедного отсека за борт. Уровень воды мало-помалу спадал, а вместе с ним падало и давление воздуха. Градус за градусом «Дельфин» ложился на ровный киль. Когда же уровень воды опустился ниже порога двери в торпедный отсек, по нашему сигналу был включен высоконапорный насос, который начал медленно откачивать сжатый воздух.

Через несколько минут, когда с меня сняли резиновый костюм, Свенсон спросил:

— Туго пришлось?

— Да нет, Мерфи оказался отличным помощником.

— Еще бы, он ведь один из лучших. Не знаю, как вас благодарить, доктор. — Потом, понизив голос, капитан спросил: — Ну как, выяснили, в чем дело?

— А вы поразительно догадливы, капитан. Конечно, выяснил. Это не сургуч, не жевательная резинка и не краска. Обычный клей, капитан Свенсон. Выпускное отверстие пробного крана было замазано обыкновенным клеем. Старый, проверенный способ: незаметно нажимаете на тюбик — и дело сделано.

— Все понятно, — проговорил капитан и вышел.

Ровно в полночь я перелез через ограждение мостика и заскользил вниз по длинной веревке вдоль громадной искореженной, стоявшей вертикально льдины, верхний край которой доходил почти до самого мостика. Небо было задернуто серой облачностью и казалось особенно мрачным. Однако в общем погода улучшилась.

Нас было одиннадцать человек: капитан Свенсон, доктор Бенсон, восемь членов экипажа и я. Четверо несли носилки.

Даже семьсот фунтов сверхмощной взрывчатки едва хватило, чтобы взорвать лед в том месте, где когда-то зияло широкое разводье. На площади примерно семьдесят квадратных ярдов ледовое поле раскололось на множество льдин самых причудливых форм и размеров, которые так плотно прилегали друг к другу, что в зиявшие между ними трещины невозможно было просунуть руку. Многие трещины затягивались льдом прямо на глазах.

Пройдя вдоль восточной кромки разводья, мы взобрались на самый высокий торос и, оглянувшись, увидели непоколебимый белый луч прожектора с мостика «Дельфина». Нельзя было терять ни минуты. Ветер стих, а вместе с ним улегся ледяной шторм, и сигнальный огонь можно было заметить за многие мили.

Однако долго искать нам не пришлось — полярную станцию «Зебра» мы увидели буквально в нескольких шагах от кромки разводья: три уцелевших домика, один — сильно обгоревший, и еще пять почерневших остовов. Безрадостное зрелище!

— Вот она, — крикнул Свенсон мне в ухо. — Вернее, то, что от нее осталось. Как же долго я сюда добирался!

— Да уж, дольше некуда! — ответил я. — А могли вообще никогда ее не увидеть.

Свенсон задумчиво, кивнул, и мы двинулись, дальше. До станции было уже рукой подать. Подойдя к ближайшему домику, я открыл дверь и вошел. Внутри пахло гарью, карболкой, йодом, морфием и еще каким-то отвратительным варевом из овощей с мясом, которое Роулингс старательно помешивал в котелке на маленькой печурке.

— А, вот и вы, — бойко проговорил Роулингс. — Явились как раз к обеду. Не желаете ли отведать мэрилендского цыпленка, капитан?

— Благодарю, только не сейчас, — вежливо отказался Свенсон. — Искренне вам сочувствую, Забрински. Как ваша лодыжка?

— Прекрасно, капитан, прекрасно. Плотно заклеена пластырем. — С видимым усилием он вытянул вперед ногу. — У нас здесь есть врач, доктор Джолли, он поработал на славу. А вы-то сами как? — Этот вопрос он задал уже мне.

— Прошлой ночью доктору Карпентеру пришлось несладко, — ответил за меня Свенсон. — И мы многое поняли, но об этом потом. Внесите носилки. Вы — первый, Забрински. Что касается вас, Роулингс, не надо изображать из себя великомученика. «Дельфин» в каких-нибудь двухстах ярдах отсюда. Мы доставим вас всех на борт за полчаса.