Искатель. 1994. Выпуск №3 - Кордэйл Дэн - Страница 34

Все притихли.

— Черт побери! — взорвался он, видя, что ему не отвечают. — Интересно знать, кто себе позволяет охотиться в моих уделах? Впрочем, сейчас увидим. Туда, где прошел олень, прибегут собаки.

Затем он заметил движение среди егерей: один из друзей моего деда хотел было улизнуть в лес.

— Всем стоять! — приказал епископ, нахмурив брови.

Все замерли и стали ждать.

— Вы уже догадались, господа, — сказал трактирщик, прерывая рассказ, — что оленя, след которого потеряли собаки епископа, гнали теперь собаки моего деда?

— Да, уж на это нам ума хватило, — ответил Этцель. — Продолжайте, милейший.

— Скажем несколько слов о дедушкиных собаках — им предстоит сыграть большую роль в истории, которую я имею честь вам рассказать.

Это были великолепные, славные собаки, каждая — на вес золота. Черные как смоль, с огненно–рыжими грудью и животом, поджарые, тонконогие, с жесткой волчьей шерстью. Они могли гнать зверя — зайца, лань, оленя — восемь, десять часов подряд. В хорошую погоду они не ошибались никогда. Если след был свежим, они были так собранны, что вчетвером могли бы поместиться на этом столе. В общем, чудо, а не собаки. Таких, если они еще встречаются, и вам желаю, господа. Вскоре они появились и, ничуть не тушуясь епископа, его своры и всей компании, выскочили из лесной поросли на дорогу, обнюхали олений след и, лая еще яростнее, бросились в лесосеку напротив.

— Чьи это псы? — раздался крик Его Светлости.

Егеря смолкли, словно не знали ни собак, ни хозяина.

К несчастью, там был Томас Пише. Ему предоставилась прекрасная возможность утолить злобу и угодить герцогу.

— Жерома Палана, монсеньор. Аптекаря из Тэса, — ответил он.

— Убить собак и связать хозяина! — распорядился епископ.

Приказ был точен и ясен, истолковать двояко его невозможно.

— Ладно, — сказал Пише товарищам, — займитесь хозяином, а я возьму на себя собак.

Славным лесникам не хотелось арестовывать Жерома Палана, и все же они ни за что не поменялись бы поручениями с Томасом Пише. Кто не знал, что зло, которое затаит дед на убийцу своих собак, не сравнимо ни с чем, даже если деда арестуют или будут стрелять, в него самого!

Егеря поспешно повернули направо, а Томас Пише, углубившись в заросли слева, помчался со всех ног в направлении, в котором убежали собаки его недруга.

Оказавшись вне поля зрения епископа, лесники немного посовещались. Их было пятеро. Трое из них — холостяки. Двое — женаты. Парни считали, что дедушку надо предупредить. Он скроется, а они скажут, что никого не видели и что, наверное, собаки сбежали с псарни и гнали оленя одни. Однако женатые покачали головами.

— Если епископ об этом узнает, то, в лучшем случае, мы потеряем работу.

— Лучше рискнуть работой и даже свободой, чем предать такого хорошего товарища, как Жером Палан.

— У нас еще есть дети и жены, — возразили отцы семейств.

На это нечего было ответить. Благополучие жены и детей всегда стоит на первом месте. Здравый смысл женатых мужчин взял верх над добрыми намерениями холостяков.

Дело оставалось за малым: поймать дедушку. Это было нетрудно, ибо он всегда следовал за собаками, предпочитая, как он говорил, стрелять наверняка, чем забегать вперед.

Не сделали егеря и трехсот шагов, как столкнулись с ним нос к носу. Пришлось им против собственной воли схватить ею, обезоружить, повязать и потащить в сторону Льежа.

В это время Томас мчался, как человек, которому дьявол нашептал дурного на ухо. В отличие от Жерома Палана, он решил забежать вперед. Ориентируясь по собачьему лаю, расположился на небольшом пригорке. Наверху стояла мельница. На земле был заметен свежий след оленя. Никаких сомнений, собаки побегут этой же дорогой. Он притаился в лесосеке.

По приближавшемуся лаю Томас понял, что ему пора. Собаки начали теснить слабевшего оленя, и, вероятно, по прошло бы и часа, как затравили бы его.

Лай все приближался. Никогда при засаде на зверя сердце Томаса Пише не билось так, как в ту минуту.

Показались собаки. Томас прицелился в вожака и выстрелил. Первой пулей он сразил Фламбо, второй — Раметту. Раметта была самкой, Фламбо — лучшим дедушкиным псом. Двух других псов звали Рамоно и Спирон.

Томас в злости предпочел убить суку, чтобы дедушка уже никогда не смог завести собак той же породы.

Совершив сей великий подвиг, Томас оставил Фламбо и Раметту распростертыми на земле и пошел домой, предоставив Рамоно и Спирону возможность продолжать охоту.

Остальные егеря, как мы сказали, арестовали моего деда и воли его в Льеж, где находились господские темницы. По дороге они болтали — не как арестант с жандармами, а как добрые друзья, возвращающиеся в город после лесной прогулки. К тому же дедушка, казалось, совершенно забыл о своей личной участи, и всю дорогу твердил о собаках да об олене, которого они загнали.

— Ей–Богу, красивый зверь! — говорил он шедшему слева от него Джонасу Дезе. — Благородная посадка головы, а как сложен! — перед таким не устоял бы ни один охотник.

— Ох, господин Палан! — ответил Джонас. — Надо же вам было встретить его именно сегодня! Кой черт дернул вас соваться в волчью пасть? Вы что, не слышали лая наших собак?

— Разве это охотничьи собаки! Я принял их повизгивание за тявканье собак пастухов. Прислушайтесь! Вот что значит гнать зверя.

И мой дед стал с восторгом слушать, как собаки травят оленя. Лучшей музыки для него не существовало.

— Послушай, как же тебя угораздило? — спросил деда охранник справа по имени Люк Тевелен.

— Дело было так: псы гнались за зайцем, а я поджидал его, притаившись в канавке. Вдруг вижу вашего оленя. В ста шагах от меня он скрылся в лесных зарослях. Через десять минут вновь появляется, но уже гонит впереди себя бедную лань, заставляя ее подставить себя вашим собакам. Представляете, каков старый хитрец! Пока лань вместо него спасалась бегством от собак, он пошел но ее следу на лежку. Признаться, мне показалось забавным не дать этому пройдохе воспользоваться плодами своего коварства. Я поднял собак и пустил по его следу. Ага! Мои не сбились, как ваши. Еще бы — первым бежал Фламбо. Представляешь, Тевелен, они его травят уже три часа. Да вот, слышишь? Ты слышишь их? Какие глотки!

— Известное дело! — сказал Джонас. — Это лучшие псы в округе. Но как бы вам их не погубить, господин Палан. Тут пахнет жареным!

Но дед не слышал Джонаса Дезе, он наслаждался заливистым лаем своих гончих.

— О, они его не оставят в покое, пока он не выбьется из сил. Люк, Джопас, вы только послушайте! Они около Руэмона. Браво, Фламбо, браво, Раметта! Браво, Рамоно! Браво, Спирон! Ату его! Ату!

Забыв о том, что он пленник, дедушка довольно потирал руки, негромко насвистывая свой самый радостный парад–алле.

В это время раздалось два выстрела.

— Ну вот, — сказал дед, — у ваших охотников нет сил ждать улюлюканья, и они уже начиняют оленя свинцом.

Лая собак не прекращался, и он добавил:

— Что за мазила стрелял? Как можно не попасть в такого зверя? Мой ему совет стрелять на первых порах в слонов.

Лесники с беспокойством переглянулись. Они догадались, что это были за ружейные выстрелы. Выражение лица моего деда вдруг изменилось и стало встревоженным.

— Люк! Джонас! — воскликнул он, обращаясь к своим спутникам. — Сколько вы слышите собак?

— Не знаю, — ответили они хором.

— Ну–ка, послушайте! — сказал он, останавливая их. — Я теперь слышу только двух, Рамоно и Спирона. Где же Фламбо с Раметтой? О–о–о!..

— Мэтр Жором, вы перепутали тех и других, — сказали охранники.

— Я? Вот еще! Я знаю голоса моих псов, как любовник — голоса своих любовниц. Черт побери! При олене лишь Рамоно и Спирон. Не произошло ли что–нибудь с двумя другими?

— Полно, мэтр Жором! — принялся за свое Джонас. — Да что с ними станется, с вашими собаками? Вы, как взрослый ребенок. Фламбо и Раметта сошли со следа или метнулись за каким–нибудь зайцем, который и увлек их за собой.