Воин Заката - ван Ластбадер Эрик - Страница 15

Он шагнул через порог и исчез в темноте операционной.

Глаза были серые. Светло-серые с золотистыми крапинками в глубине, поблескивающими, как металлическая стружка. Топот сапог по бетонному полу, затихающий вдалеке. А потом — только мягкая обволакивающая тишина, точно шелест дыхания. Все в мире как будто поменялось ролями: фигуры людей неподвижны, а тени трепещут, объятые светом от бледного пламени ламп. И глаза... они продолжают следить за ним.

Усилием воли Ронин заставил себя сдвинуться с места. Он подошел к закрытой двери в операционную и приложил ухо к холодной металлической обшивке. Снаружи все было тихо. Он вернулся к Борросу и сел на соседнюю койку, подперев голову руками и то и дело поглядывая на вторую дверь, напротив, за которой стояли на страже даггамы.

— Боррос, — позвал он тихонько. — Боррос, вы меня слышите?

Губы Борроса слегка приоткрылись, но Ронин услышал лишь звук дыхания. Открытые, но не видящие глаза смотрели в потолок.

Ронин повторил свой вопрос.

Молчание. Зрачки не двигались.

Он повторял свой вопрос много раз: подходил ближе, задавал его громче, настойчивей...

Молчание, но глаза ожили.

Моргнули.

Губы чуть задрожали.

— Что? Что вы сказали?

Ему пришлось повториться.

— Такое синее...

Ронин с трудом разобрал слова. Бессмыслица полная, сказал он себе, но зато хоть какой-то контакт. Попробуем еще раз.

— До невозможности синее... Я... я знаю, оно там... я...

Взгляд стал немного осмысленнее. В глазах вспыхнули золотистые искорки. Дыхание участилось. Лоб Ронина покрылся испариной. Он быстро взглянул на дверь в коридор. Слышали даггамы что-нибудь или нет? Вытерев пот со лба, он опять повернулся к Борросу. Теперь уже поздно уходить — надо дослушать.

— Что вы сказали, Боррос?

— Свод... да... это похоже на свод... такой огромный, такой...

Ронин легонько тронул колдуна за плечо. Боррос дернулся. Голова замоталась из стороны в сторону. Глаза вылезли из орбит, губы скривились. Он пытался рассмеяться, но смех получился похожим на рычание дикого зверя. Сверкнули обнажившиеся зубы.

— Ха-ха-ха! Там ничего нет... вы ничего не получите... никаких записей... все было здесь... у меня в голове, но ничего вам оттуда не выжать, можете сколько угодно пытаться, пока эти мозги не засохнут... а они потому и засохнут... так что нет смысла... и почему бы вам не...

Глаза колдуна на мгновение закрылись, потом распахнулись опять. Он как будто только что проснулся.

— Нет... я больше не... нет... — Он замотал головой. — Делайте все, что хотите, все бесполез... — По телу его пробежала дрожь. — Земля темная и плодородная, повсюду растения, зеленые, и никаких цистерн с водой. А жаркое солнце осве... освещает весь этот простор!

Он вдруг замолчал, словно испорченная машина, которая больше уже не включается. Нет, сказал себе Ронин, так действительно ничего не выйдет. Боррос и вправду несет полный бред. Слова, конечно, понятны, но смысла в них никакого. Ронин опять вытер лоб. Времени у него оставалось мало.

Я, наверное, что-то упустил. Но что? Думай.

Он наклонился к Борросу:

— Земля, Боррос. Расскажи мне еще о земле.

Колдун, вероятно, решил, что Ронин — из службы безопасности. Из тех ребят, которые донимали его допросами. Значит, надо как-то изменить подход. Надо как-то проникнуть в его сознание: а что, если он вовсе не сумасшедший? Ничего другого, похоже, не остается.

Губы Борроса снова зашевелились:

— Да, земля.

Его слабый шепот напоминал шелест сухого ветра. Ронин вдруг почувствовал, как кровь приливает к вискам.

— Поля, еда, много еды... течет вода, новая жизнь для людей, но...

Он задохнулся, как будто его ударили. Ронин легонько коснулся его плеча.

Глаза колдуна напоминали озера с мечущимися в глубине золотыми рыбками.

— Нет, мороз побери! Не сейчас!

Глаза неожиданно закатились, лицо побледнело, в уголках рта обозначились белые складки. Не человек, а живой череп. Ронин как будто заглянул в лицо самой смерти или неведомой твари, которая хуже, чем смерть.

Боррос попробовал сесть на кровати, но Ронин мягко его удержал. Причем ему пришлось поднапрячься — в этом худом, словно высохшем теле таилась немалая сила.

— Я должен, должен!

Крупные капли пота стекали по туго натянутой желтой коже, собирались на верхней губе и текли в рот. Колдун слизывал языком эту соленую влагу. По лицу Ронина тоже струился пот. Он смотрел, не в силах отвести взгляд, на это тело, бьющееся в конвульсиях. Влажной от пота рукой он стиснул ладонь Борроса. Руки колдуна напоминали сейчас птичьи лапы. Натянутые сухожилия, вздувшиеся вены. Боррос вытянул руки вперед, словно отталкивая от себя боль и ужас, а потом схватил Ронина за предплечья.

Так они и застыли, вцепившись друг в друга, и Ронин, захваченный взглядом этих странных серых с золотыми крапинками глаз, почувствовал вдруг, как какая-то неведомая сила сковала его движения.

— Вот оно!

Ощущение было такое, что он все же сумел прикоснуться к сознанию Борроса...

— Я видел... оно...

...из самых глубин естества пришло знание: там что-то есть...

— ...приближается... люди не могут...

...то есть пока еще нет, но есть опасность, что что-то будет, и этого уже достаточно, чтобы...

— ...я должен пойти к ним... помочь... помо...

— Кому, Боррос, кому? Мы здесь одни...

Челюсти Борроса сжались, и впервые за все это время взгляд колдуна остановился на лице Ронина. Губы скривились в жуткой усмешке. Ронину показалось, что он видел... что?

— Дурак, — прохрипел колдун. — Они не хотят, чтобы кто-то об этом узнал. Это тайна.

Смех, исполненный горечи.

— Их тайна.

Глаза Борроса заблестели. Зрачки расширились. На висках — там, где, как живые, пульсировали пятна Дехна, — вздулись вены.

— Дурак. Мы не одни в этом мире! Но это... ничего не значит. Оно идет... идет уничтожить нас всех. Никто не спасется, если только не...

Он судорожно сглотнул. Казалось, Боррос заходится криком, только крик еле слышен, славно что-то его заглушает... страшный, нечеловеческий крик.

— Смерть... смерть грядет!

Боррос дернулся еще раз, а потом вдруг обмяк. Глаза закрылись. Ронин отпустил колдуна. Только сейчас он почувствовал, что руки его онемели. Он приложил ухо к груди Борроса, потом несколько раз надавил на грудную клетку. Снова послушал. Легонько постучал кулаком в области сердца. Послушал опять...

Ронин вытер пот со лба и поднялся на ноги. Подошел к двери в операционную, нажал ладонью на стену. Дверь бесшумно отъехала в сторону. Он шагнул в открывшийся проем. Дверь так же бесшумно закрылась за ним. Ронин застыл на мгновение, прислушиваясь. Глаза привыкли к темноте. Все тени — на месте. Он сделал еще один шаг и растворился во тьме.

— Что ты знаешь о колдунах?

— А почему ты об этом спрашиваешь?

— Ты всегда отвечаешь вопросом на вопрос... О да, вот здесь...

Его рука, ласкавшая ее тело, казалась оранжевой в приглушенном свете лампы. Все остальное, сокрытое в темноте, оставалось черным.

— Несколько странная тема для разговора в такой момент, — пояснил Ронин.

Движения К'рин были медленны и нежны. Черные волосы, ниспадающие волной, своей мягкостью и прохладой приятно контрастировали с жаром их распаленных тел.

— Чего же тут странного? Их называют... о... спасителями Фригольда. Говорят, они знают, как выжить, если Великие Машины вдруг выйдут из строя. Разве не так?

Руки его двигались от оранжевого к черному, от света — во тьму.

— Да, говорят.

Губы их встретились и раскрылись.

К'рин лизнула его больное плечо.

— Сейчас все только и говорят что о политике... всякие слухи о саардинах... м-м... вполне естественно подумать о будущем.

— Я о них почти ничего не знаю, — прошептал он, борясь с искушением рассказать ей все.

Она оторвалась от него и слегка отстранилась. Лампа осветила нежный изгиб спины и соблазнительные бедра.