Ниндзя - ван Ластбадер Эрик - Страница 46

— Я еще никого не заметил — пока. — Опять наступила тишина, только где-то на линии тихо звучала музыка.

— Откуда же вы знаете, что за вами следят? — спросил наконец Кроукер.

— Вы можете мне не поверить.

— И все-таки.

— Это харагэй. Называйте это шестым чувством, телепатией — как угодно.

Николас ожидал услышать очередное едкое замечание.

— Кто это, по-вашему, может быть?

— Ниндзя.

Послышался подавленный вздох.

— Оставайтесь на вокзале, Линнер. Я выезжаю.

— Нет. Он никогда не пробудет здесь так долго. Кроме того, он вас учует за квартал.

— Но мы не можем сидеть сложа руки.

— Поверьте, лейтенант, от вас сейчас ничего не зависит. Предоставьте его мне.

— Вам? Вам-то зачем в это ввязываться?

— Думаю, он охотится за Томкином... возможно, и за Жюстиной. Вот почему я туда еду.

— С каких это пор вас волнует безопасность Томкина? — В голосе Кроукера послышалось негодование.

— С тех пор, как я стал на него работать. С сегодняшнего дня.

Николас услышал в трубке возмущенное сопение.

— Черт! Послушай, Линнер...

— Нет, это вы послушайте, Кроукер. Вы не понимаете, с кем имеете дело. Сегодня в додзё я попытался вам кое-что объяснить, но, пожалуй, правду говорят об американцах: они слишком тупоголовы, и им трудно что-нибудь втолковать.

Николас повесил трубку и смешался с толпой пассажиров, спускавшихся на платформу номер семнадцать. Жжение не прекращалось. Когда Ник выходил на платформу, ему показалось, что он заметил подозрительное лицо. Лицо промелькнуло перед ним на долю мгновения. Николас хотел повернуться и рассмотреть его, но сделать это в плотной толпе было невозможно.

В поезде Ник сел у окна. Тревожное чувство прошло. Может, его никогда и не было? Этот вопрос был лишним: Николас слишком хорошо знал ответ. Но почему ниндзя преследовал его? Николас не мог найти удовлетворительного объяснения, хотя и не сомневался, что оно существует.

Последние пассажиры заходили в вагон и поспешно рассаживались. На секунду выключился кондиционер, и послышался чей-то стон. Лампочки мигнули и снова зажглись. Кондиционер заработал на полную мощность. Все шло своим чередом.

Прозвенел звонок” и двери вагона захлопнулись. Платформа стада медленно удаляться. Николас выглянул из окна. В конце платформы старый негр размахивал щеткой. Мелькание за окном становилось все более быстрым.

Город остался позади, и Николас думал только о Жюстине. Он задремал, прислонившись головой к окну. — Билеты, пожалуйста.

Ник вздрогнул и проснулся. Перед его глазами всплыло лицо человека с какими-то смазанными чертами, словно луна в тумане летней ночи.

Гелда смеялась. Когда она смеялась, ее грудь тряслась, а это, как говорила Сорви-голова, возбуждало ее больше всего.

Сорви-голова всегда могла рассмешить Гелду, и это была одна из причин, по которой Гелда любила проводить с ней время. Второй причиной являлось тело актрисы.

Кожа у Сорви-головы была золотисто-коричневой, с головы до ног, никаких следов от бикини. Наверное, это ее естественный цвет — Гелда никогда об этом не спрашивала. Сорви-голова была высокая, даже выше Гелды, и очень стройная. Она носила длинные волосы, завитые в мелкие локоны, и это ей очень шло.

Ноги у Сорви-головы были длиннее, чем у Гелды, более тонкие и изящные; маленькие идеально круглые груди, тонкая талия, довольно узкие бедра. В ней было что-то мальчишеское и одновременно очень женственное, и это естественно уживалось друг с другом. Сорви-голове нравился Дикий Запад: загорелые мужественные ковбои, мускулистые скачущие кони, но больше всего — необузданность.

Как сказала Груша, это было скорее удовольствие, чем работа.

— На этот раз, Джи, я решила, будто нашла то, что нужно, — рассказывала Сорви-голова.

Она лениво лежала в ванне; в воздухе сладко пахло фиалками. Гелда опустилась на колени рядом с ванной, медленно вращая хрустальные краны. Вода ударила по белому фаянсу, между расставленных ног Сорви-головы. На стене висели перепачканные ковбойские брюки, словно ритуальная жертва, которую скоро должен поглотить священный огонь.

— Но, знаешь, — продолжала Сорви-голова, — я ни на минуту не верила в свое счастье.

— И чем же все кончилось? — Гелда увеличила напор горячей воды.

— Чем кончилось? — взвыла Сорви-голова. — Мой чудесный техасец, мой славный ковбой оказался педиком. — Она оперлась локтями на края ванны и выгнулась навстречу струе воды, — Он плакал в постели и жаловался, что женщины его пугают. — Она откинула голову и закрыла глаза, наслаждаясь теплым потоком. — Нет, видно не суждено мне найти ничего стоящего. — Сорви-голова раскрыла глаза и посмотрела на Гелду. — Но, знаешь, мне это, кажется, все равно. — Ее голос понизился до хриплого шепота. — У меня есть ты, и лучше уже, наверно, не бывает. — Она протянула руки. — Иди сюда, дорогая. Снаружи холодно.

Гелда встала и стряхнула с плеч розовый халат, который со сладострастным звуком соскользнул на кафельный пол. Сорвиголова задрожала при виде ее наготы. Гелда вошла в ванну.

— Таких, как ты, больше нет, — шептала Сорви-голова. — Нигде. — Она гладила плечи Гелды, ее шею, грудь, — И мне не важно, сколько это стоит.

Длинные пальцы Гелды тихонько гладили под водой ее бедра.

— А что, — мягко спросила Гелда, — если бы это ничего не стоило?

Брови Сорви-головы нахмурились, и Гелда одним пальцем разгладила морщинки.

— Не надо так делать, — ласково сказала она.

— Вначале это имело значение, — призналась Сорви-голова. — Теперь уже нет. — Она пожала плечами. — В конце концов, счет оплачивает студия... — Ее губы растянулись в улыбке. — Я прихожу сюда, чтобы встретиться с тобой, дорогая. Так уж получилось, что за это надо платить. Ну и что? Деньги приходят и уходят. Ты гораздо лучше, чем грамм кокаина или русский соболь.

Гелда улыбнулась.

— Это комплимент? Сорви-голова рассмеялась.

— Ты же знаешь, что да. — Она посмотрела по сторонам. — Где on?

Гелда продолжала гладить ее мягко, но настойчиво. Она чувствовала, как под ее пальцами сильнее бьется пульс.

— У нас еще много времени, дорогая. Расслабься. — Пальцы Гелды ласкали нежную кожу. — Я все сделаю, как нужно.

Сорви-голова взяла в руки полные груди Гелды и стала тереть их большими пальцами, чувствуя как напрягаются соски.

— М-м, — прошептала она. — Вот что мне в тебе нравится: двойственность. Огонь и лед, нежность и сила, самка и маленькая девочка.

— Я лишь твое отражение, — прошептала Гелда.

— Нет, это не правда. Я знаю, что ты любишь меня так же, как я тебя. Можно сколько угодно дурачить мужчин, но женщину не проведешь. Я чувствую. Ты хочешь меня, Гелда.

Пальцы Гелды медленно приблизились к мягкому бугорку, осторожно проникли внутрь.

— Ты — единственная женщина, которой я хочу обладать вот так, — сказала она.

Бедра Сорви-головы сотрясались, и вода ударялась о края ванны. Они были внутри своей вселенной, отдаваясь своим приливам и отливам. Гелда опустила руку под ягодицы Сорви-головы. Та застонала и взяла в рот грудь Гелды.

— А-а! — Грудь выскользнула у нее изо рта, покрытая слюной. — Знаешь, на съемках, по ночам я думаю о тебе. Я вижу твои большие груди, твои длинные ноги. О Господи! — Она вцепилась Гелде в плечо. — Давай же, давай!

Гелда опустила руку через край ванны и подняла револьвер. Круглые блестящие глаза Сорви-головы затуманились от вожделения.

— Дай мне, — хрипло прошептала она, и Гелда поднесла к ее рту черное дуло. — Еще! — Но Гелда отняла револьвер и, удерживая извивающуюся Сорви-голову, осторожно вложила его между ее ног. Сорви-голова рванулась вверх, и ствол револьвера вошел в нее, опускаясь все глубже и глубже. Гелда только два раза осторожно потянула револьвер вверх и вниз, как почувствовала приближающиеся спазмы. Она ждала, пока наслаждение достигнет кульминации. Тело Сорви-головы было очень чувствительным, и Гелда безошибочно определяла наступление оргазма.