Ниндзя - ван Ластбадер Эрик - Страница 30

— На какую?

— Я ненавижу своего мужа, Николас. И только твой отец, — она отрывисто засмеялась, — знает почему. Это так забавно! Но жизнь любит насмехаться над нами, удерживая нас от того, чего мы больше всего жаждем. — Итами сцепила на коленях свои крохотные руки. — Что толку быть одной из Нобунага, если я навсегда обречена нести на себе позор моего прадеда? Я так же не могу избавиться от этого позора, как ты от своей смешанной крови.

Когда моему прадеду было двадцать восемь лет, он оставил службу у сёгуна. Ты знаешь, Николас, что такое ронин?

— Самурай, оставшийся без сюзерена.

— Да, воин, лишившийся чести. Разбойник, вор. Мой прадед стал наемником, продающим свою отвагу тому, кто больше заплатит. Возмущенный его низким поступком, сёгун послал за ним людей, которые в конце концов его выследили. Нет, моему прадеду не суждено было самоубийство сеппуку — сёгун не даровал бы ему такую благородную смерть. Он больше не был буси, он стад просто падалью, и его распяли, как последнего негодяя.

В таких случаях обычно уничтожали всю семью, всех женщин и детей, чтобы лишить преступника самого дорогого и прервать его род. Но с нашей семьей этого не произошло.

— Почему? — спросил Николас — Что случилось? Итами пожала плечами и вымученно улыбнулась.

— Карма. Моя карма, которая определяет всю мою жизнь. Я не могу с ней смириться, она причиняет мне боль, и я плачу по ночам. Мне стыдно в этом признаваться. Я буси, женщина-воин, и у меня в крови закипают тысячи сражений, моя душа отзывается взмахом меча, смертоносным отливом его клинка.

Итами встала, и зонтик раскрылся над ней, как огромный цветок.

— Когда-нибудь ты это поймешь. И помни: теперь тебе тяжело в додзё. Не перебивай, я знаю. Но ты не должен отступать. Слышишь? Никогда. — Она отвернулась; мягкие цвета зонтика помогали скрыть ярость в ее глазах. — Пора возвращаться на землю.

— Это Аи Ути, — сообщил Муромати. Он держал в руках боккэн. Семь учеников из группы Николаса окружили его ровным полукругом.

— Это первая аксиома школы Итто, одна из сотен. Аи Ути — это значит относиться к противнику так, как он относится к вам. Это расчет времени, на котором строится кэндзюцу. Аи Ути — это отсутствие гнева. Это значит обращаться с противником как с почетным гостем. Это значит забыть страх. Аи Ути — это первая и последняя аксиома, которая замыкает круг Дзэн. Запомните это.

Таким был первый урок Николаса, который он получил врюсемь лет назад. Мальчик не понял тогда слов учителя, но никогда о них не забывал. И потом, когда он с холодной яростью тысячи раз взмахивал катанапод присмотром Муромати, когда он постигал моральное учение кэндзюцу, когда его знания и умения ширились с головокружительной быстротой, — Николас всегда вспоминал тот первый урок, и это придавало ему мужества.

И он снова и снова повторял удары, чувствуя, что его руки и ноги оставляют в воздухе глубокие борозды, пока его усилия не были вознаграждены — меч Николаса перестал быть мечом, цель перестала быть целью, и он понял, что первый урок, который преподал ему Муромати много лет назад, и есть высшая мудрость.

И все-таки Николас не был доволен своими занятиями. Однажды, размышляя об этом вечером, после тренировки, он почувствовал, что в зале кто-то есть. Николас осмотрелся и никого не увидел, но никак не мог отделаться от ощущения, что он здесь не один. Он уже хотел было встать и громко позвать невидимку, но подумал, что это снова могут быть проделки поджидающих его мальчишек, и решил не доставлять им удовольствия.

Николас прошелся по темному додзё. Дальний конец пустынного зала был исполосован кроваво-красными лучами закатного солнца, в которых медленно кружились пылинки. И вдруг Николас понял, что в зале действительно кто-то есть, но одновременно он понял и другое: этот человек не причинит ему вреда. Он не мог объяснить, почему так решил: это произошло само собой.

Луч света упал в угол зала, коснувшись покрытого светлым лаком деревянного ограждения, за которым располагался небольшой помост. Угловая балка оставалась в густой тени. Николас заворожено наблюдал за игрой светотени, когда вдруг раздался голос.

— Добрый вечер, Николас.

Тень в углу зала ожила, и из нее вышел Кансацу, худощавый человек с коротким жестким ежиком седых волос.

Совершенно бесшумно он спустился с помоста и остановился перед раздетым до пояса Николасом, который не мог вымолвить ни слова. С тех пор как Николас пришел врю, Кансацу заговаривал с ним не больше двух или трех раз. Теперь же они были одни, и Николас понимал, что эта встреча не случайна.

Кансацу внимательно разглядывал мальчика, потом сделал шаг вперед и коснулся указательным пальцем фиолетового синяка на его груди.

— Для Японии настали тяжелые времена, — сказал Кансацу. — Очень тяжелые. — Он посмотрел на потолок. — Война была развязана из-за экономики. Наш империализм требовал расширения территории. — Он вздохнул. — Но мы были обречены на поражение, потому что нами двигала не честь, а жадность. Нынешние японцы не руководствуются бусидо, они лишь используют его для внешнего блеска. — Взгляд Кансацу был печальным. — А теперь мы расплачиваемся. Американцы наводнили страну, продиктовали нам новую конституцию, и теперь мы служим их интересам. Как это странно для Японии — служить такому хозяину. — Он пожал плечами. — Но, что бы ни случилось с Японией, бусидоникогда не исчезнет. Мы начали носить европейские костюмы, наши женщины причесываются по американской моде, мы перенимаем западный образ жизни. Но это ничего не значит. Японцы, как вербы, гнутся на ветру, чтобы не сломаться. Это просто внешние проявления нашего стремления не уступать другим, быть признанными в мире. Как ни парадоксально, американцы тоже — невольно — служат нашим целям: с помощью их денег мы станем могущественнее, чем прежде. Но мы никогда не должны забывать о наших традициях — только бусидодает нам силы.

— Ты хочешь стать одним из нас, — неожиданно сказал Кансацу. — Но я вижу, — он показал на синяк, — тебе это не вполне удается.

— Успех придет в свое время, — возразил Николас — Я учусь быть терпеливым. Кансацу кивнул.

— Прекрасно. И все же нужно идти вперед. Он сложил перед собой ладони и медленно двинулся вдоль додзе. Николас последовал за ним.

— Думаю, для тебя пришло время поработать с другим учителем. Я не хочу, чтобы ты оставил весьма полезные занятия у Муромати — я предлагаю тебе позаниматься дополнительно.

С завтрашнего дня ты начнешь работать со мной, — объявил Кансацу, направляясь к выходу из зала. — Мы займемся харагэй.

Свои отношения с Сацугаи Николас мог четко разделить на два периода. Переломным моментом послужил банкет дзайбацу, на который его пригласили с родителями. Возможно, Николас просто повзрослел и переменился, тем не менее он твердо верил, что решающую роль сыграли события того вечера.

Несмотря на небольшой рост и невзрачную внешность, Сацугаи, безусловно, привлекал к себе внимание. Толстые руки и ноги выглядели слишком короткими на фоне его массивного туловища. Голова Сацугаи, казавшаяся вмурованной в плечи без всякого намека на шею, представляла собой правильный овал, покрытый сверху короткой щетиной черных волос, — Николас считал, что это придавало ему военную выправку. Лицо Сацугаи нельзя было назвать типично японским. Например, внешние уголки его миндалевидных лучисто-черных глаз были заметно приподняты, и это, вместе с широкими плоскими скулами и желтым оттенком кожи, выдавало его монгольское происхождение. Николас без труда мог разглядеть в нем одно из воплощений Чингисхана.

С точки зрения истории, это предположение было не таким уж фантастическим. Николас знал о монгольских походах в Японию в 1271 и 1281 годах. Главной мишенью стал южный район Фукуока, расположенный очень близко к азиатскому материку. Сацугаи, как было известно Николасу, родился в Фукуока, и хотя он во всех отношениях был настоящим японцем, почитающим традиции и крайне консервативным, кто мог поручиться, что среди его предков не оказалось кого-то из тех неукротимых кочевников?