Кольцо Пяти Драконов - ван Ластбадер Эрик - Страница 13

Серьезные изменения в восхитительной инопланетной планировке города не нравились Элевсину, ибо он видел кундалиан в совершенно ином свете, чем прочие в'орнны. Но в конце концов, он, кажется, в слишком уж многих отношениях не подходит к довольно жесткому в'орннскому стандарту. Удивительно, что гэргоны выбрали регентом именно его. Стогггул был бы очевидным, предсказуемым выбором. С другой стороны, напомнил себе Элевсин, гэргоны редко поступают предсказуемо. Не то чтобы он, Элевсин Ашера, не годился в регенты. В сущности, как раз наоборот. Но то, что гэргоны терпели — иногда даже поощряли — его идущие вразрез с традициями идеи, было загадкой, разрешить которую он даже не надеялся.

Элевсин прошел в ворота и сразу оказался внутри Портала, погрузившись в туманный сумрак, светящийся, как морская раковина. Он бывал здесь достаточно часто и знал, что делать. Впрочем, в глубине души что-то по-прежнему дрожало, хотелось с пронзительным криком бежать назад, к вечернему солнцу, где терпеливо ждал Киннний Морка.

Элевсин заставил себя идти, не глядя по сторонам. Послышался громкий стон — так стонет ветер, когда буря усиливается. Элевсин шел вперед — не только потому, что того требовал долг регента, но и потому, что знал: это часть испытания. Каждый раз портал выглядел и ощущался по-новому. Каждый раз во время Призывания его поджидали новые ужасы. “Гэргонам нравится наблюдать за тобой, — сказал он себе. — Гэргоны перегоняют твой страх, заваривают его, как вино нумааадис. Возможно, это какая-то извращенная игра, возможно, они хотят лишний раз показать мне свое превосходство, чтобы я никогда не забывал свое место, никогда не переступал установленных ими границ”.

Темно. Сильно кружится голова. Элевсин смертельно боялся высоты. В четыре года он упал с подоконника, пока мать занималась рисованием. Отец разъярился тогда настолько, что выгнал ее из всех хингатт на планете. Элевсин больше никогда ее не видел; ребенка воспитала любовница отца, тускуптун, которая держала его в строгости и никогда не позволяла забираться на подоконник.

Взвыл ветер, и регент сделал ошибку: посмотрел под ноги. Пол был далеко внизу. Элевсина пробил холодный пот. “Это только сон, только видение из твоего собственного кошмара”. Сердце колотилось в груди, хотелось сплюнуть, пульс бился неровно. Он замер, три раза глубоко вздохнул. Желание повернуться и бежать давило буквально физически. “Я — это я. Я на Кундале, в Западном районе Аксис Тэра, в Портале Храма Мнемоники. Пусть гэргоны управляют моими чувствами, но они не управляют разумом”.

Элевсин вытер влажные ладони о брюки и пошел дальше. Разум громко протестовал, уверенный, что падение неминуемо. Регент шел напряженно, осторожно, не отклоняясь ни влево, ни вправо. И с каждым шагом страх уменьшался. Он не упал. Благодарение Энлилю, он не упал!

Высоко в небе появились звезды и холодная голубая луна размером с пятнистое солнце Кундалы. Элевсин, бредущий по дюнам кварцевого песка, узнал эту луну. Это была луна ночного неба Корпиона-2. Впереди виднелись огромные покосившиеся врата подземного мира.

“Войди, — прозвучал приказ. Голос, казалось, раздайся прямо в голове, хотя Элевсин знал, что на самом деле голос исходит из окумммона. — Время Призывания близко”.

Если это действительно Корпион-2, Элевсин знал, что его ждет. На левом плече у него багровел глубокий шрам. В подземном мире обитало тринадцать видов хищников — по крайней мере столько в'орнны занесли в каталог, — и каждый из этих видов был смертоноснее предыдущего. Добыть шип-камень было настоящим подвигом, и он заплатил за это. Восьминогий ящер-бритвозуб отхватил фунт плоти, несмотря на боевые доспехи.

Покосившийся Портал закрыл звезды, потом луну. Памятная вонь атаковала ноздри, желудки сжались в тяжелые комки. Дурное это место — подземный мир.

— Почему в'орнны пришли сюда, регент?

Элевсин остановился, вгляделся. Тусклый свет был красноватым из-за мелкой, удушающей пыли пещер.

— К чему вы стремились?

Перед ним неясно вырисовывалась какая-то фигура.

— Вы не смогли победить обитателей подземного мира, а шип-камень для вас бесполезен.

Дурно пахнущий бритвозуб стоял, прислонившись к скале, и посматривал на регента, скаля треугольные зубы, специально предназначенные, чтобы отрывать плоть от костей.

— И однако вы пришли. Почему, Ашера Элевсин? Элевсин понял, что перед ним не бритвозуб с Корпиона-2. И вообще не хищник. Только гэргоны использовали древнюю форму обращения, ставя фамилию перед именем.

— Потому что должны, — ответил он.

Ящер повторил этот ответ, растягивая каждое слово, словно смакуя.

— Да. Очень хорошо. Думаю, ты прав. — И через мгновение бритвозуб растаял, как дым. Перед Элевсином стоял гэргон.

— Призванный, я пришел к вам, дабы слышать и служить, — произнес Элевсин ритуальное приветствие.

Вместо того чтобы завершить ритуал, гэргон шагнул к нему.

— Ты знаешь меня, регент?

Элевсин всмотрелся сквозь искусственно созданную дымку.

— По-моему, вы — Нит Сахор. Я представал перед вами на прошлом Призывании.

— Верно.

— Еще ни разу один и тот же гэргон не Призывал меня дважды.

— Ты уверен, регент? Ты же знаешь, мы способны изменять облик.

Элевсин облизнул губы.

— Я что-то слышал об этом.

Неподвижность Нита Сахора пугала. Он был, пожалуй, на добрый метр выше Элевсина и закутан в какое-то черное пальто с кисточками. Сапфировые зрачки сверкали, как звезды; гэргон не поворачивал головы, но при этом, казалось, не отрывал глаз от собеседника. А его голова! От затылка до основания массивной шеи в кожу была вживлена видимая сетка терциевых и германиевых цепей. Никто не знал, рождались ли гэргоны такими, или же это результат какой-то жуткой операции.

— Скажи-ка, регент, ты служишь гэргонам?

— Да, Нит Сахор. Я во всем служу их желаниям и нуждам.

— Да уж.

— Вы мне не верите?

— Не верю, регент. Ты уложил в свою постель кундалианку. Ты позволяешь ей поклоняться их Богине, делать какие-то зелья и припарки, шептаться с тобой, когда спускается тьма и официальные государственные дела заканчиваются. — Лицо Нита Сахора было непроницаемо. — Вдобавок ты тайно сговариваешься со свор-командиром Реккком Хачиларом предупреждать кундалианское Сопротивление о наших охотничьих вылазках. — Он скрестил массивные руки на равно массивной груди. — Ты отрицаешь все это, регент?

— Кто обвиняет меня? Прим-агент Стогггул?

— Отвечай на вопрос, регент!

Нит Сахор не повысил голос, не шевельнул ни единым мускулом. Однако Элевсин подскочил, получив укус перевозбужденных электронов, поступивший через окумммон на нервы руки.

— Я ничего не отрицаю, — сказал он спокойно. Еще одно испытание... наверное. — Все это правда.

— И в этих вопросах ты видишь волю гэргонов?

— Вы никогда не запрещали мне связь с Джийан. Или дружбу с Реккком Хачиларом и Хадиннном СаТррэном.

— И снова предлагаю тебе ответить на мой вопрос. Элевсин напомнил себе не смотреть на окумммон. Он чувствовал, как напряглись мускулы, и ему хотелось расслабиться.

— Мне приятно быть с ней. Ей тоже приятно, и, таким образом, мне приятно вдвойне.

— А свор-командир?

— Все Товарищество знает?

— Тебя бы здесь не было; ты не был бы регентом, если бы это было так.

Элевсин перевел дыхание.

— Реккк Хачилар, Хадиннн СаТррэн и я — единомышленники в том, что касается кундалиан.

— Значит, утверждая, что во всем служишь нашим желаниям и нуждам, ты лжешь.

— Только если вы так считаете, Нит Сахор.

Наступило молчание. Искусственный ветер завывал в пещерах, искусственные движения искусственных хищников эхом отдавались от искусственных каменных стен. Нит Сахор поднял руки, и подземный мир Корпиона-2 исчез.

— Не считаю, регент. Вот почему ты Призван ко мне. Они были в Храме Мнемоники. За изящным тройным сводчатым окном сгущались сумерки, доносились знакомые запахи Кундалы. Судя по всему, раньше здесь было святилище, ибо на каждой секции стены красовалось изображение одного из Пяти Священных Драконов кундалианской культуры. Знаменательно, что Нит Сахор не закрыл их в'орннскими скульптурами. Также знаменательно, что гэргоны сохранили всю старую кундалианскую мебель. О в'орннах напоминала лишь белая овальная клетка, в которой сидел прекрасный многоцветный тэй. Когда регент пошевелился, птица перестала чистить клювом перья и уставилась на него золотым глазом.