Выбери любимый жанр

Вы читаете книгу

Избранная лирика

Вордсворт Уильям

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Разное

Техника

Автомобили и ПДД

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии

оксана2018-11-27

Вообще, я больше люблю новинки литератур

К книге

Professor2018-11-27

Очень понравилась книга. Рекомендую!

К книге

Vera.Li2016-02-21

Миленько и простенько, без всяких интриг

К книге

ст.ст.2018-05-15

И что это было?

К книге

Наталья222018-11-27

Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни

К книге

Избранная лирика - Вордсворт Уильям - Страница 80

Изменить размер шрифта:

[141]

Разрушенная хижина [142]

Часть I

Июльский день, в зените солнце встало;

Ландшафты юга были чуть видны

Сквозь дымку; а на севере холмы

Вставали в чистом воздухе, являя

Нам склоны, испещрённые тенями

Готовых к битве тёмных облаков[143].

Лежали тени вплоть до горизонта

В упрямой неподвижности своей,

С заплатками из солнечного света.

Как славно на прохладном мягком мхе

Беспечно растянуться у корней

Гиганта-дуба, что столетней кроной

Рождает сумрак[144], где в тени росистой

Поёт крапивник, и мечтаний полон,

Ты, в забытьи от этих мирных трелей,

Косой бросаешь взгляд, и всё вокруг

Покажется сквозь ветви отдалённей

И мягче.

У меня иная участь.

Я пересёк широкий голый выгон,

Скользя на нём усталыми ногами;

Когда же на коричневой земле

Я растянулся, то не смог от зноя

Ни отдыха найти, ни отогнать

Рукою слабой тучу насекомых,

Жужжащих у лица; им вслед утёсник

Потрескивал, бросая семена.

Поднявшись, я пошёл вперёд, к деревьям,

Что одиноко высились вдали;

И подойдя, в тени кустистых вязов,

Растущих из одних корней, нашёл там

Руины дома — голых стен четвёрка

Смотрела друг на друга. Оглянувшись,

У двери я увидел старика;

Один, он растянулся на скамейке.

С железным наконечником стоял

В сторонке посох. С радостью признал

Я в нём того, кто горд был скромной жизнью,

Почтенный Армитедж, мой добрый друг,

Столь милый мне, как солнечный закат.

Пред тем два дня

Попутчиками были мы, я знал,

Что рядом он живёт, и вот с восторгом

Теперь его узрел в тени прохладной.

Его сума с товаром деревенским

Подушкой послужила. Он лежал

Задумчиво, с закрытыми глазами,

А тени от колышущихся вязов

Ему лицо пятнали. Угнетён

Жарой и жаждой, я со всей душой

Приветствовал его, узрев, довольный,

Промокший край на шляпе старика,

Как будто б ей он черпал из ручья.

Он встал, и предложил подняться мне

На стену, где подсолнечник цветистый

Выглядывал на тропку.

То был сад,

Запущенный теперь, где сорняки

Истоптаны ногами проходящих,

Где дал крыжовник тощие ростки,

И скудными безлистыми стеблями

Смородина тянулась через верх

Разрушенной стены. В том мрачном месте

Я под шатром из толстых веток ивы

В прохладном уголке нашёл родник,

Наполовину скрытый сорняками.

Но, жажду утолив, я в тень скамьи

Вернулся, и пока стоял без шляпы,

Чтобы поймать прохладу ветерка,

Старик сказал: «Я вижу вкруг себя

То, что не видно Вам. Ведь умираем

Не мы одни, но те, кого любили

Мы в нашем скромном уголке земли,

Уходят с нами, иль другими станут,

И даже благо будет позабыто.

В балладах и элегиях поэты

Оплакивая прошлое, взывают

К холмам, потокам, рощам, чтоб скорбели,

К бесстрастным скалам — но не праздно, нет:

В их просьбах голос слышится другой,

Покорный силе творческих порывов

Людских страстей.

Сочувствие друг другу

У сходных душ в покое безмятежном

Задумчивым умом овладевает

И мыслями. За водами следил я

Того ключа, и кажется, что мы

Скорбь ощутили общую. Для них

Порвались узы братства; было время,

Когда руки касанье ежедневно

Покой их нарушало, и они

Служили людям. А теперь к воде

Свисает паутина, и на влажных

И слизистых камнях лежит не нужный

Осколок деревянного ковша[145];

Как мне он тронул сердце!

День настанет,

Когда я не смогу придти, её же,

Встречавшую меня средь этих стен

С дочерней лаской, как своё дитя

Любил я. Сэр! Добро ведь гибнет первым,

И чьи сердца, как пыль от зноя, сухи,

Сгорят как свечи. Множество прохожих

Благословляли Маргарет, когда

Она им подносила с нежным взглядом

Прохладу родника, и каждый принят

Был с радостью, и всем тогда казалось —

Они любимы ей. Она мертва.

Червь на её щеках[146], её лачуга,

Лишённая наряда нежных роз

И сладкого шиповника, ветрами

Пронизана, а на стене — земля

С пыреем и травой. Она мертва.

Крапива чахнет, греются гадюки

Там, где сидели мы, когда младенца

Она кормила. Жеребёнок дикий,

Бродячая телица и осёл

Прибежище найдут у дымохода,

Где раньше билось пламя очага,

Через окно дорогу освещая

Весёлым светом. Вы, простите, сэр,

Но хижину я часто представляю

Совсем живой, пока мой здравый ум

Слабеет, уступив безумью скорби.

У ней был муж, прилежный, работящий,

Не пьющий, верный. Летом поднимался

И на станке своём работал ткацком

Он прежде, чем росистую траву

Косилкой подрезали, а весной —

Лишь звёзды гасли. Те, кто проходил

Здесь вечером, за изгородью сада

Его лопаты слышали удары:

Он после всех трудов дневных работал,

Пока цветы и листья не терялись

Во тьме ограды. Так и шли их дни,

В согласье, в мире, двое малышей

Надеждой были их, как Бог на Небе.

Не помните ли, десять лет назад,

Два года на полях болезнь сгубила

Пол урожая. Небеса в довольстве

Несли ещё беду — чуму войны[147];

Счастливая земля сразила сердце —

То было время горестей и мук.

Бродя среди домов с моим товаром, —

Одеждой зимней — я увидел все

Невзгоды этих лет. Как в сновиденье

Богатые смешались с бедняками,

А бедные погибли, и теперь

Другие здесь. А Маргарет в то время,

Не зная расслабления, привыкнув

Лишь жертвовать собой, в теченье года

Злосчастного бороться продолжала,

Не унывая. Но вторая осень

Свалила в лихорадке мужа. Он

Болел так долго, что, вернувши силы,

Нашёл запасы малыми — их всех

Не хватит, коль наступит час невзгод:

Все съедено. То было время бедствий,

И множество ремесленников были

Своих трудов вседневных лишены,

С семьёй хлеб милосердья получая

В приходе, — а могли ведь быть счастливей,

Чем птахи, что всегда клюют зерно

Вдоль изгороди, или же чем коршун,

Устроивший гнездо на скалах гор.

Беда пришла и к Роберту, кто жил

В том бедном доме. Он стоял в дверях,

Насвистывая множество мелодий

Безрадостных, иль вырезал ножом

Уродцев на верхушках кругляков,

Иль в праздности искал в углах укромных

То хижины, то сада, чтобы сделать,

Для пользы, красоты, иль балагурил

С прохожими, и новости от них

Тревожно узнавал, где есть работа,

Весною, летом, осенью, зимой.

Но всё впустую; скоро добрый нрав

Его стал тяжким, даже неприятным,

От нищеты он раздражённым стал,

Сердитым. День за днём он падал духом[148],

Не зная, то ли дом оставить свой,

Подавшись в город, то ли здесь блуждать

Среди пустых, невспаханных полей.

Подчас он говорил с детьми небрежно,

На них сердился; а в другие дни

Игрой их развлекал в веселье диком;

О, что за жалость видеть эти взгляды

Детей невинных. «Каждая улыбка

Мне раздирала сердце», — говорила

Мне Маргарет тогда. Старик замолк.

Затем на вязы грустно посмотрев,

Продолжил: «Вот на небе самый полдень.

В сей час отдохновенья и покоя,

Когда все спят, иль радостно, как мухи,

Веселым звуком воздух наполняют,

К чему слеза в глазах у старика?

Зачем должны мы с мыслью непослушной

И слабостью, что свойственна всем людям,

От мудрости природной отходить,

Питаясь беспокойством, чтоб нарушить

Своей тревогой тишину Природы?