Тени Солнца (Наемник) (Другой перевод) - Смит Уилбур - Страница 3

Все взмокли на жаре.

Два южноафриканца – пилоты чартерных рейсов – окликнули Брюса с другого конца зала.

– Привет, Брюс. По стаканчику?

– Дейв, Карл, – помахал им Брюс. – Сейчас спешу, давайте вечером.

– Мы днем вылетаем. – Карл Энгельбрехт покачал головой. – Назад только на следующей неделе.

– Ладно, договорились, – кивнул Брюс и вышел из гостиницы на авеню дю Касаи. Слепящий свет, отразившись от выкрашенных в белый цвет домов, ударил в лицо. Брюс поморщился от нахлынувшей жары и почувствовал, как тело под камуфляжем вновь стало покрываться потом. Он вынул из нагрудного кармана темные очки, надел их и направился через улицу к трехтонке-«шевроле», где ждал Майк Хейг.

– Я поведу, Майк.

– Ладно.

Майк перелез на соседнее сиденье, и, взобравшись в кабину, Брюс повел грузовик по авеню дю Касаи строго на север.

– Извини за сцену, Брюс.

– Ничего, все живы.

– Зря я вышел из себя.

Брюс не ответил, оглядывая брошенные дома по обеим сторонам дороги. Многие были разграблены, а на стенах виднелись следы от шрапнели. Время от времени вдоль тротуара попадались обгоревшие остовы автомобилей, словно панцири погибших жуков.

– Надо было не обращать внимания, но правда чертовски жжется…

Брюс молча выжал педаль газа, и грузовик набрал скорость.

«Я не хочу слушать. Я тебе не духовник, я не хочу слушать».

Он свернул на авеню Л’Этуаль и направил машину к зоопарку.

– Уолли прав, насквозь меня видит, – не отставал Майк.

– У каждого свои скорби, иначе нас бы здесь не было, – заметил Брюс и добавил, чтобы поднять Майку настроение: – Мы горсточка счастливцев, братьев.

Майк неожиданно улыбнулся, совсем по-мальчишески.

– По крайней мере мы – наемники – имеем честь принадлежать ко второй древнейшей профессии.

– Древнейшая профессия лучше оплачивается и приносит больше удовольствия, – сказал Брюс и повернул руль. Подведя грузовик к двухэтажному зданию, он припарковался у входа и выключил мотор.

Еще недавно здесь жил главный бухгалтер горнорудной компании «Юнион миньер дю О-Катанга»; сейчас в доме квартировало подразделение «Д» войск спецназа под командованием капитана Брюса Керри.

Человек шесть чернокожих рядовых сидели в тени на террасе и, когда Брюс поднялся по лестнице, прокричали приветствие, ставшее традиционным после введения войск ООН:

– ООН – merde[1]!

Брюс улыбнулся. За последние месяцы между ними установились товарищеские отношения.

– А, сливки армии Катанги!

Он угостил рядовых сигаретами, обмолвился парой слов, а потом спросил:

– Где сержант-майор?

Один из солдат указал на стеклянную дверь, ведущую в гостиную, и Брюс с Майком прошли внутрь.

На дорогой мебели в беспорядке было навалено снаряжение, из камина торчали пустые бутылки, один солдат храпел, растянувшись на персидском ковре, картина на стене, прорванная штыком, висела косо, а кофейный столик из пробкового дерева припал, как пьяный, на сломанную ногу. В комнате пахло мужчинами и дешевым табаком.

– Привет, Раффи, – сказал Брюс.

– Как кстати, босс. – Не помещавшийся в кресле сержант-майор Раффараро радостно улыбнулся. – Эти чертовы арабы все выпили.

Он кивнул на солдат, столпившихся вокруг его стола. «Арабом» вне зависимости от национальности Раффи называл любого в знак презрения или неодобрения. Речь Раффи всегда приводила Брюса в замешательство. Никак нельзя было ожидать, что такая чернокожая громадина вдруг загремит чистым американским выговором. Три года назад Раффи вернулся из Штатов со знанием языка, дипломом агронома, чудовищной любовью к бутылочному пиву (желательно «Шлиц», но другое тоже не помешает) и жестокой формой гонореи – прощальным подарком светлокожей мулатки, второкурсницы Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе. Воспоминания об этом одолевали Раффараро, а после выпивки – особенно болезненно. Успокоиться он мог, только если метнет подальше какого-нибудь гражданина Соединенных Штатов. Едва ничего не подозревающий американец и пять-шесть галлонов пива одновременно оказывались в непосредственной близости от Раффи, в сержант-майоре пробуждалась дремавшая расовая неприязнь и находила выход, что являло незабываемое зрелище и для потерпевших, и для зрителей. Однажды вечером в отеле «Лидо» Брюс стал свидетелем одного из самых виртуозных бросков Раффи.

В тот раз жертвами оказались трое журналистов известных изданий. Ближе к вечеру они беседовали все громче, а благодаря тому, что американский выговор доносился до присутствующих со скоростью хорошо пущенного мяча для гольфа, Раффи услышал его с другого конца зала. Он молча выхлебал последний, необходимый для баланса галлон пива, утер пену с верхней губы и встал, не отводя глаз от американцев.

– Раффи, подожди. Стой!

Сержант-майор, будто не слыша окликов, направился через зал. Американцы заметили его и смущенно притихли.

Первая попытка оказалась тренировочной: парень не отвечал аэродинамическим требованиям из-за большой сопротивляемости своего живота. Бросок на двадцать футов.

– Раффи, оставь их в покое! – крикнул Брюс.

К следующей попытке Раффи уже разогрелся, но взял слишком высоко. Дальность полета – тридцать футов. Журналист пролетел через весь зал и приземлился на лужайке у входа, все еще сжимая в руке стакан.

– Беги, идиот! – предостерег Брюс третьего недотепу, но того словно парализовало.

На этот раз Раффи превзошел себя. Он ухватил «снаряд» поудобнее – за шиворот и ремень брюк – и размахнулся со всей силы. Должно быть, он осознавал, что это его лучший бросок, потому что сопроводил попытку торжествующим криком «Гонор-р-р-рея!»

Позже Брюс успокоил американцев. Те пришли в себя и, осознав, что им оказана великая честь быть причастными к установлению рекорда в метании, принялись мерить шагами дальность полетов. Проникнувшись к Раффи почти собственническим чувством, они целый вечер угощали его пивом и хвастались каждому новому посетителю. Один из американцев – тот, которого швырнули последним и дальше всех, – захотел написать статью о Раффи и сопроводить ее фотографиями. К концу вечера он вдохновенно разглагольствовал о том, что нужно включить метание людей в программу Олимпийских игр.

Раффи со скромной признательностью принимал и похвалу, и пиво. Один из американцев даже предложил метнуть его еще раз, однако сержант-майор отказался – мол, он никогда не метает одного человека дважды. Короче говоря, вечер удался.

В общем, несмотря на отдельные досадные недоразумения, Раффи обладал крепчайшим телом и вполне здоровым духом и потому был симпатичен Брюсу.

Вот и сейчас, когда Раффи предложил сыграть в карты, Керри не смог удержаться от улыбки.

– Сейчас есть дело. Как-нибудь в другой раз.

– Садитесь, босс, – повторил Раффи, и Брюс, скорчив покорную гримасу, опустился на стул напротив.

– Сколько поставите? – спросил Раффи, подаваясь вперед.

– Un mille. – Брюс достал банкноту в тысячу франков. – Вот проиграю – и пойдем.

– Спешки нет, – успокоил Раффи, выкладывая три карты рубашкой вверх. – У нас целый день. Славный христианский монарх где-то здесь. Отгадайте где – и mille ваша.

– В середине, – прошептал стоящий за спиной Брюса солдат. – Вон он.

– Не обращайте внимания на этого безумного араба. Он с утра уже пять тысяч проиграл, – заметил сержант-майор.

Брюс перевернул правую карту.

– Не повезло, – позлорадствовал Раффи. – Вам досталась дама червей – дама сердца. – Он взял банкноту и засунул ее в нагрудный карман. – Она уж постарается вас провести, эта сладколицая сучка. – Улыбаясь, он перевернул среднюю карту – валета пик с хитрыми глазами и изящно подкрученными усиками. – Вот, спала с валетом прямо под носом у короля. – Он перевернул третью карту. – А сонный старикан смотрит совсем не туда.

При виде карт Брюса замутило. Все сошлось; только дама его сердца не обладала таким невинным взглядом, а «валет» носил бороду и водил красный «ягуар».