Дай-сан - ван Ластбадер Эрик - Страница 60

– Я многому научился в течение веков, – сказал Токаге, обращаясь как будто к себе самому. – Я больше не зверь, что бы ты ни говорил. Я хочу, чтобы ты это понял перед тем, как я тебя убью. Пришел день зла, наступил новый цикл. Я знал это. Все очень просто. Кто одержит победу…

Боннедюк Последний пошел вперед, не обращая внимания на долетающие до него слова; адреналин растекался по телу, бурлил в руке, крепко сжимавшей меч. Он слышал лишь крики своего опозоренного народа, взывающего к нему сквозь неисчислимые века. Он чувствовал только их муку. Он хотел одного: покончить с этим…

– Я не стал бы заключать с ним союз, – продолжал Токаге, повернув на мгновение массивную голову, чтобы взглянуть через реку на черный, обугленный лес. – Я не люблю его, эту мерзкую тварь. Ни один человек не способен его полюбить. Он – это уничтожение всего и вся. Но разве у меня был выбор? Либо это, либо смерть…

Боннедюк Последний буквально физически ощущал устремленные на него взоры своих соплеменников, и их сила передавалась ему, кипела в его крови, и впервые за столько веков он почувствовал, что значит жить. По-настоящему жить. Нет ощущения лучше, полнее…

«Теперь я то, что я есть», – сказал он себе.

– На моем месте ты поступил бы так же, я знаю, – задумчиво проговорил Токаге. – Тебе легко обвинять меня. Ты не смотрел в лицо смерти. Не ощущал ее хладных объятий, ты не чувствовал, как уходит сознание, как убывает воля…

Черный скакун снова взвился на дыбы при виде приближающегося Боннедюка Последнего.

– Я не мог так просто расстаться с жизнью! – Глаза Токаге сузились в хитрые щелки. – А потом я начал понимать, что это не так уж и плохо, потому что я обнаружил, что с каждым днем становлюсь все сильнее, и я принялся тайно вытягивать из него силы, и скоро, уже очень скоро даже он не сможет остановить меня. И тогда я освобожусь от него. И уничтожу его!

Где-то в глубине души Боннедюка Последнего еще теплились остатки сочувствия к этому загнанному, человеку, подгоняемому призраком власти, который не дает ему покоя. Наверное, это лишь отголоски прежних времен, какие-то старые ассоциации, сказал он себе. Потом пропало и это. Все затопила алая буря его последнего броска к отмщению.

Исполняя приказ Саламандры, приземистые воины, подгоняемые насекомоглазыми риккагинами, хлынули в расширяющуюся брешь в оборонительных порядках войска людей. Выставив пики сплошными рядами, они продвигались вперед, пресекая все попытки контратаковать.

Через удерживаемый ими проход по равнине к высоким стенам Камадо пошли гребенчатые воины. Вопя и беснуясь.

Моэру, увидев, что ее пехоту оттесняют, собрала вокруг себя немногих оставшихся конников и поскакала во весь опор вниз по реке – искать буджунов.

Они сражались длинными клинками, в древней манере, как их учили много веков назад. Их броски и уходы были настолько стремительны, что один начинал проводить прием, не дожидаясь, пока второй закончит движение. Это было как непрерывный поток точно направленной энергии.

– Я – самый лучший, малыш. Никто даже близко со мной не сравнится, – назидательно проговорил Токаге. – За исключением твоей судьбы. Тебя ждет почетная смерть, смерть воина.

– Время для болтовни миновало, – отозвался Боннедюк Последний. – Твои дела говорят сами за себя. Тебе нечего сказать в свое оправдание. Ничто не искупит твоей вины.

– Моей вины? Я делал лишь то, что был вынужден делать… чтобы выжить…

– Ты пресмыкался, как животное…

– И я жил, глупец!

– Уцелеть – это еще не все. Жизнь должна иметь смысл.

– Значение имеет лишь то, что сейчас я здесь. И я уничтожу тебя!

Она обнаружила Оками на мутных речных отмелях. Он получил три ранения, но продолжал сражаться. Он собрал под своим началом отряды буджунов, и они продвигались вверх по течению, пытаясь ликвидировать вражеский прорыв.

По илистым берегам и через равнину шли плотным строем буджуны, собирая кровавую жатву, сметая все, что стояло у них на пути.

Они сблизились. Мелькнул тонкий круглый клинок, выброшенный с внутренней стороны запястья Боннедюка. Этот шестой палец был направлен в шею противника, но Токаге отбил его при помощи токко – короткого металлического оружия с загнутыми трезубцами с обоих концов.

Токаге крутанул запястьем, и тонкий клинок сломался. Токаге тут же перевернул токко, протащив его по груди Боннедюка.

Боннедюк Последний не издал ни звука, хотя из груди его рвался стон боли. Он потянулся вверх, стащил Токаге с высокого седла.

В трясину страшного поля битвы.

– Почувствуй, Токаге, каково находиться внизу, в этом болоте смерти.

Токаге пошатнулся, поскользнувшись на полузарытом в землю округлом шлеме.

Боннедюк Последний сделал выпад тонким стилетом.

И в то же мгновение он разгадал хитрость противника.

Он не стал обращать внимания на клинок, появившийся в кулаке Токаге, полностью сосредоточившись на том, что собирался сделать.

Холодный металл ожег его огнем, пробив панцирь на плече.

Усилием воли он приглушил охватившую его боль, сжав восприятие в черную точку. Рука Токаге уже опускалась.

Его стилет пронзил правый глаз Токаге в то самое мгновение, когда он сам ощутил удар безжалостного клинка.

По телу его разлилось странное тепло. Он довел удар до конца, и у него появилось какое-то время на то, чтобы вспомнить ощущение, которого он не испытывал на протяжении многих веков. Большего он не желал.

А потом клинок Токаге, неумолимо врубившийся в тело, рассек ему позвоночник.

Он упал, истекая кровью, перемешивающейся с выпавшими внутренностями и раздробленными костями воинов, тела которых покрывали землю под ним.

Глаза его смотрели вверх. Огромные черные с алым знамена закрыли подернутое дымкой небо. Он смутно чувствовал покалывание льдинок на обращенном к небу лице. Почему-то именно это незатейливое ощущение вызвало у него прилив чувств, и он безотчетно заплакал.

Знамена медленно опускались на него, как саван.

Воин Заката взобрался на высокий берег и раскидал вражеских воинов, которые попытались встать у него на пути, с той же легкостью, с какой стряхнул с себя капли воды.

Поймав за поводья луму Кири, он вскочил в седло и ударил каблуками по покрытым пеной бокам.

В россыпи серебристых льдинок он мчался вдоль берега вверх по течению, к тому месту, где неприятель прорвал оборону и хлынул по равнине в сторону Камадо.

Выхватив Ака-и-цуши, он с воплем ворвался на поле битвы. Его путь по колышущейся равнине был залит кровью и усеян костями. Лума на всем скаку перепрыгивал через груды тел павших солдат, преодолевал валы из лошадиных трупов и брошенных пик. Тела с застывшими в предсмертных судорогах мышцами как будто цеплялись за него, а их ноги изодранными знаменами бились о бока скакуна. Воин Заката рубил окоченевшие конечности, раскидывая их в стороны, как огромные застывшие слезы.

Впереди сквозь льдистую пелену уже вырисовывались развевающиеся штандарты Саламандры. Он преодолел последний неровный частокол из раскачивающихся пик.

А потом он увидел огромный силуэт в черных доспехах. На его глазах Саламандра перегнулся набок и вытер меч об одежду какого-то воина, умершего стоя, поскольку ему некуда было падать.

Наверное, Саламандра услышал топот лумы Воина Заката. Его огромная голова повернулась и безжалостные обсидиановые глаза остановились на приближающемся всаднике.

Не тратя времени на то, чтобы как следует приглядеться к нему, Саламандра развернул коня, созвал охрану и поскакал по равнине к берегу под сенью развевающихся черных знамен.

Преодолев последнюю высотку, Воин Заката помчался по неглубокой лощине к тому месту, где недавно стоял Саламандра. Он не заметил риккагина Эранта, лежавшего на куче трупов, но зато сразу увидел неподвижное тело Боннедюка Последнего. Как бы ему ни хотелось догнать Саламандру, он понимал, что сейчас это невозможно.