Дай-сан - ван Ластбадер Эрик - Страница 33

Где-то проухала снежная сова.

Перед ними на вымощенной камнем террасе, покрытой татами, стоял низкий лакированный столике дымящимся чаем. Наполовину пустые чашки. Тарелочка с рисовым печеньем. Оками с лицом, выражающим полную безмятежность, сидел напротив Ронина. Моэру осталась в комнате, забывшись тяжелым сном.

– Боюсь, – заметил Оками, – наше маленькое предприятие было большой ошибкой. Теперь Никуму наш враг, а в Эйдо трудно найти более могущественного, свирепого и безжалостного противника.

– Он держал ее против воли. Если б вы видели…

– Она все же его жена, Ронин…

– Разве это лишает ее права на свою собственную жизнь? Или такие у вас обычаи – дивные традиции буджунов?

Набежавшие тучи ненадолго закрыли луну. Когда ее мраморный свет засиял опять, Оками спокойно проговорил:

– Друг мой, я понимаю…

– Прошу прощения за грубость, Оками, но должен сказать вам, что вы никогда не поймете. Мы с Моэру связаны между собой какими-то странными узами. Я сам еще не разобрался какими.

Помолчав, Ронин добавил:

– Она может со мной говорить.

Оками долго смотрел на море, потом налил еще чаю – себе и Ронину. Держа фарфоровую чашечку кончиками пальцев, он медленно отхлебнул ароматной горячей жидкости.

– Нет смысла жалобиться и стенать, когда что-то уже случилось, – произнес он негромко. – Простите меня, друг мой. Как бы там ни было, она с нами. Такова наша карма.

– Так что насчет куншина?

– Во-первых, – заговорил Оками деловитым тоном, – он единственный из буджунов на Ама-но-мори, способный отразить все возможные поползновения со стороны Никуму. А Никуму будет мстить…

– Но Никуму – его друг.

– Позвольте мне закончить, пожалуйста. Нас еще может спасти свиток дор-Сефрита, поскольку, как говорят, Азуки-иро обладает кое-какими древними знаниями, оставшимися после воинов-магов. Если это действительно настолько важно, тогда у него не останется выбора. Ему просто придется поумерить пыл Никуму. Во всяком случае, до принятия какого-либо решения.

– А потом?

Оками пожал плечами.

– Когда он увидит, что вы принесли, он, возможно, начнет понимать, что зло подобралось так близко к нему, что уже отравляет и Ама-но-мори. Сасори необходимо уничтожить. Если Никуму их нынешний вождь, значит, он умрет первым.

Оками ушел к себе в комнату, а Ронин еще долго сидел на террасе, вслушиваясь в бесконечный грохот прибоя, накатывающего на пурпурные утесы. В ветвях сосен запутался серый туман, похожий на рыхлую паутину, сотканную каким-то гигантским пауком. Звезд уже не было видно. Луна зашла еще раньше.

Он вглядывался в туман, в самые сокровенные недра своей души. И он дал клятву. Его никто не остановит. Никто. Ни Никуму. Ни Маккон. Ни даже сам Дольмен. Он завершит свою миссию, ради которой и появился здесь, поскольку у него тоже есть карма, слишком сильная, чтобы ею можно было пренебречь. Пока у него еще нет ясного представления о том, что именно он будет делать. Но это уже не имело значения. В глубине души он понимал, что судьба всего мира не будет – не может – решаться Никуму или куншином. Она не может зависеть от воли какого-то одного человека. Человеческая жизнь определяется множеством обстоятельств, то же самое происходит и с ходом истории. Сам он – воин. Боевые линии в его жизни расчерчены давно и закалены кровью, болью и утратами. Такое не забывается. Мороз его забери, Никуму! И куншина… если он примет решение выступить против него. И еще одно понял Ронин этой ночью: он приближается к водовороту событий, к которым стремился всю жизнь. То, что должно случиться, случится уже очень скоро.

А что с Моэру?

Ее прохладные пальцы легли ему на шею.

Она присела рядом с ним.

– Свободна.

Ее голос ласкал его слух.

– Ты услышала, что я думаю о тебе?

Она запрокинула голову, радостно рассмеялась.

– Это словно второе рождение.

Яркий свет переливчатой зари, уже разгорающейся за устремленной ввысь вершиной Фудзивары – тонким мазком кисти по небу, мягко оттенял ее черты. Сероватая зелень и дымка. Темная прядь упала ей на глаза, и Моэру подняла тонкую руку, чтобы убрать с лица волосы. Он остановил ее. Их пальцы сплелись.

– Как? – спросил он.

– Пойдем со мной.

Они поднялись и прошли по татами к ограждению террасы. Она замерла, положив руки на деревянные перила. Ронин встал рядом. Они соприкасались плечами и бедрами.

– Мы расстались, когда я во время атаки сошла с «Киоку». Был шторм, который не был штормом. – Она повернулась к нему; ее длинные волосы разметались по ветру. – Что это было?

– Не знаю. – Он не был уверен, что это правда. В голове все смешалось.

– Смотри, – показала она. – Заря.

Одинокие сосны, чернеющие на фоне разорванного розового горизонта. Величественная Фудзивара. Панорама Ама-но-мори.

Ее лицо было бледно-розовым в утреннем тумане. Развевающийся на ветру шелковый халат, который купил ей Оками в гостинице, резко контрастировал с ее черными волосами. Держа руку у шеи, она поглаживала миниатюрный серебряный цветок на цепочке.

– Я вернулась сюда из-за сакуры, что ты мне подарил.

Утренний ветер трепал ее волосы, и теперь Ронин видел ее как бы сквозь переменчивые кружева, закрывавшие ей щеки и полные губы.

– Я так обрадовалась, когда они появились. Волны уже отнесли «Киоку» далеко от нас. Мы сражались, но нас было мало. Моряки погибали один за другим. В конце концов я осталась одна.

В отдалении послышался крик. Они повернулись в ту сторону. Над пенящимися волнами уже появились первые чайки, низко летавшие над отливавшим медью морем в поисках пищи. Свет восходящего солнца окрасил их белое оперение в розовый.

– Эту сакуру сделал Никуму и придал ей особые свойства. Когда в совете решили заслать буджуна на континент человека, куншин настоял на том, чтобы ему дали какой-нибудь тайный знак с тем, чтобы в случае чего – если с ним что-то случится на континенте, если кто-то начнет ему противодействовать, – об этом узнали бы на Ама-но-мори. Никуму придумал сакуру. Он знал, что буджун не расстанется с ней, пока жив. Они знали, что их человек погиб, но не знали, кто завладел сакурой. Никуму решил, что тот, у кого теперь сакура, наверняка имеет отношение к смерти буджуна. Поэтому он пришел за мной.

Наблюдая за рассветом, Ронин мысленно вернулся в тот день, когда для него потемнело солнце над обсидиановым кораблем, уносившим Моэру.

– Значит, он прилетел.

Она повернулась к нему; в глазах ее промелькнул испуг.

– Да, но откуда ты знаешь?

– Я видел… кое-что, вдалеке.

– Их принесли боевые кони древнего Ама-но-мори… его и еще трех воинов.

– И они вчетвером разгромили целый корабль?

– Разве они не буджуны?

– Ты все еще носишь сакуру. Он узнает, где мы.

– Нет, когда я вернулась на Ама-но-мори, она перестала действовать как маяк.

– Почему ты ее не сняла?

– Это твой подарок.

– Ты его жена?

Она и бровью не повела.

– Я уверена, что ты знаешь. Оками наверняка сказал.

– Хочу услышать это от тебя.

– Я – жена Никуму.

– Тогда что ты делала на континенте человека?

Она повернулась спиной к свету, что разливался по склонам Фудзивары. Ее стройное тело, прижавшееся к нему, затрепетало.

– Как ты меня освободил?

Шепот, ласка, тепло. Что еще крылось за этим вопросом?

– А почему твой супруг держал тебя взаперти?

– Супруги, как и все люди, могут быть добрыми или злыми.

Ее бездонные глаза стремительным водоворотом увлекали его на дно.

– А Никуму какой?

Глаза на мгновение закрылись, преградив ему доступ к взвихренной вселенной. Когда она снова открыла глаза, они блестели от слез.

– Ни то ни другое. Все вместе.

– Загадки.

Он смотрел, как у нее по щекам медленно катятся слезы. Достаточно протянуть руку, коснуться… Только не станет он этого делать. Пока.

– Он боится.

– Чего?

Слезинка на мгновение задержалась на высокой скуле, вздрогнула и упала на татами.