Мир в подарок - Демченко Оксана Б. - Страница 13

– Поверить не обещаю. Но – говори.

– Первый раз я попытался изменить порядки в Карне двадцать с лишним лет назад, едва получив венец. Я был молод и лез напролом. В результате за ничтожный срок лишился всех иллюзий, хуже – утратил самое дорогое, мою маленькую дочь, которую и видел лишь однажды, и любимую жену. Выжил сын, Артен. Марна успела на короткий миг прикрыть его, сожженная окаянными, а друг спрятал. Я выучил тот урок, стал осмотрительнее, злее – и отомстил. Они в свою очередь не простили и навсегда восстали против меня, готовя другого князя. Но второй раз меня поймать непросто, сами видите: в конце концов, я все еще жив, хотя они стараются изо дня в день. Многое можно было переменить, но подросла моя сестра. Окаянная, и к тому же Адепт. Дважды наследница проклятого Атираса-Жи – по крови и способностям видьи.

– Тебя пожалеть? – в сварливом голосе адмирала уже не звучала угроза.

– Понять. Катан-жи жаждет власти, которую может обрести через брата. Сейчас они уехали на восток, в закрытый горный поселок, где воспитывают и тренируют окаянных. Малыш Го хочет тайком от меня взять жену из их числа. Вдвоем с Жи эти стервы рассчитывают свести меня в могилу. И сведут, если я вынужден буду воевать на два фронта. Мне нужен мир. Мир и поддержка.

– Архипелаг не может выступить против окаянных, – тихо ответила Силье за отца, – такое уже было. Давно, при моем пра-пра-прадедушке. История ночи, когда горели корабли, а люди не находили спасения даже в воде, до сих пор вызывает ужас.

– Я не прошу так много. Возможно, Вы…

– Хватит выкать, – буркнул Лайл Бэнро, поднимаясь с дивана, – и оставь кислятину девчонке. Я налью тебе рома, потому что разговор получается невеселый. Хотя мир тебе, может, и будет. Что с того?

– Может, ты знаешь, где на суше или в океане уцелели Говорящие с миром? – не в силах скрыть волнения задал вопрос, ради которого и вышел в океан, князь. – Мир наш на грани больших бед. Пострадавший менее соседей Карн гибнет, сама природа разрушается, распадается. Я не могу не видеть, князю ведомо больше чем прочим. Еще немного – и…

– Прости, князь, – адмирал снова устроился в подушках, прихватив бутылку. Хлебнул прямо из горлышка, игнорируя гневный взгляд фиолетовых глаз. – Говорящих с миром больше нет. Когда я был молод и правил отец, я искал их с немалой эскадрой на юге, у берегов Обиката, неведомых тебе. Этот барк был построен не для боя или торговли, а для поиска. Он видел берега жарких влажных лесов Мзиари, где люди черны, как демоны, и малы, как дети. Стоял на якоре в виду подпирающих небо хребтов Ака, народ которых желт и чужд наших обычаев. Мой старший сын водил «Упорный» во льды Шемита. И все зря. Где-то о них еще помнят, как о древней легенде, а в иных местах и память уже погибла.

– Я не верил.

– Искали и прежде. Пробуем до сих пор. Надежды нет. Что еще ты хочешь получить от океана?

– Оставь у себя моего сына. Скажем, заложником мира. В Карне ему не жить.

– Юнгой к Силье… твою сухопутную крысу… за жалких две бутылки вина? Ну ты и наглец! Ты рабов покупаешь дороже.

– Если дело только в вине, – осторожно улыбнулся Риннарх, – то мы сговоримся.

– Вопрос в доверии.

– Отец, я решила, – опять вмешалась Силье. – Сам предложил мне юнгу, теперь не спорь. Я провожу нашего гостя до порта. Загружу «Акулу» вином, приму обещанного юнгу, и тогда мы узнаем, насколько честен с нами князь.

– Не смей! Ты знаешь…

– Вот именно. Сам сказал – вопрос в доверии.

Корабли обогнули мыс Сигнальный, увенчанный маяком. Церемониальная галера теперь шла первой, хоть и совсем рядом. С высокого синего борта гвардейцам насмешливо советовали не глушить веслами рыбу. Еще рекомендовали искать океан снизу, а не сверху. Кричали, что, как ни странно, порт приближается, вопреки всем стараниям гвардии Карна, потому что приливное течение сильно и оно побеждает.

На рейде, в виду пустых пирсов, «Акула» бросила якорь, а князь и Силье снова перешли на «Златокрылый», просигналили на берег о доставке вина со складов. Учитывая мореходный опыт галерников, подвезти запрошенное должны были как раз к концу швартовки.

Так и вышло.

Вот только помимо сына с охраной, груза бочек и бутылей на причале у трапа Риннарх с неприятным удивлением обнаружил пару окаянных из портового гарнизона. Чуть поодаль рыскал встревоженный городской голова в сопровождении начальника порта. Князь знал – эти и против окаянных по его слову стражу поднимут, но до беды доводить хороших людей – последнее дело. Подозвал обоих, указал на «Акулу», ожидающую поодаль знака к швартовке или отходу из порта, и подтвердил ее права на груз. На галере приняли сигнал, – все же швартовка – переложили руль и осторожно двинулись к причалу, чтобы встать рядом со «Златокрылым» и принять вино. В это время окаянные в своих жутковатых балахонах ступили на трап княжеского судна.

– Я не приглашал вас, можете быть свободны, – ровно приказал Карн.

– Наш долг быть здесь, – поклонились обе, не сдвинувшись с места. – У женщины редкой силы дар, мы его заметили с берега, издали, она должна следовать за нами.

– Она не принадлежит Карну и не может стать причиной войны. – Князь шагнул, вставая между Силье и видьями огня. Новость его не удивила, он ожидал чего-то подобного. – Вопрос закрыт.

– Ваша светлость…

– Моя. Милостью богов Карна, – холодно подтвердил Риннарх. – Обе – немедленно вон. Можете не уточнять, что сообщите о моем решении сестре. Я тоже с нетерпением жду ее скорого возвращения.

Окаянные поклонились, пряча бешенство в тени шляп, и пошли прочь, двумя темными кляксами пятная залитый вечерним солнцем настил. Силье чуть слышно вздохнула и вдвинула клинок в ножны.

Погрузка прошла быстро, и на закате «Акула» покинула порт, увозя молоденького юнгу с обгорелым голым черепом и смертной тоской во взгляде. Словно, уходя на галере, он предавал отца.

Риннарх Тарпен Карн считал совсем иначе. Сегодня он впервые за двадцать лет будет спать спокойно.

4  – 6 августа, Тиннара

При каждом шаге мох упруго спрессовывался, ласково щекоча свод стопы, пропитывался прохладной влагой, на миг наполняющей след, и снова распрямлялся, стирая отпечаток и стряхивая воду с мелкой гребенки листочков-игл. Время от времени я нагибалась, срывая на ходу несколько особенно крупных и наглых ягод переспелой черники. Болото имело дурную репутацию, близко от него не селились, так что прятаться чернике под листьями было не от кого. Комары взвивались жадными смерчами, обнадеженные редкой поживой, зудели над головой слепни, сплачиваясь в голодный колокол, но жалить снавь не спешили – чуяли, что я тут не чужая.

Уже вчера характер болота стал меняться с коварного на все более покладистый. Опасные топи, гнилые непролазные трясины остались за спиной, местность плавно повышалась, деревья разгибались и заметно прибавляли в росте. На редких гривках появились чахлые сосенки, робко пробующие место. По старой памяти, не иначе… А я все брела самодельной тропой, сотканной недавно обретенным даром, в местах, где пробраться иначе никак невозможно, а где возможно хоть как-то пройти – и это случалось все чаще – хлюпала и чавкала по вязкой, но вполне преодолимой грязи.

Впереди, на горизонте, сгустился темной тучей вековой лес. Еще одна ночевка, и я выберусь на окраину обжитого Карна, так рассказывал Риан. Он вообще собирал меня очень серьезно и нервно, повторяя по несколько раз вперемешку ориентиры пути, основные законы княжества Карн, названия городов, принятые приветствия. Видно, если ни с кем стоящим и не разговаривал в последние два века, то уж на месте не сидел. А насмотревшись на обновленный Карн, теперь панически боялся меня отпускать. Правда, и не отговаривал, хотя во взгляде иногда мелькала тоскливая обреченность, словно я ухожу насовсем. Успокаивать не имело смысла, фальшь он чувствовал сразу, а мне самой было до дрожи тревожно и тяжело на сердце: встретить друзей я не надеялась. Карн уже несколько поколений жил, безнаказанно используя рабов. Души его жителей безнадежно покрылись коростой злобы и ненависти. Торговля живым товаром, публичное и бытовое унижение стали нормой, как, кстати, и всеобщая подозрительность к любым чужакам. Карн дичал и злобился в кольце недругов, им же и созданном. Свою лепту вносили окаянные, признаваемые теперь жрецами новой веры. Они благословляли, судили и карали за отступничество.