Черное сердце - ван Ластбадер Эрик - Страница 27

– Директор расстроится.

Трейси кивнул. Он думал только о том маленьком диске, который сейчас лежал у него в кармане. По виду он был похож на пуговицу от военного мундира. Только это была не пуговица. Это было электронное подслушивающее устройство.

Киеу точно знал, когда Трейси обнаружил «клопа»: он собирался выходить из дома, как вдруг раздался сигнал тревоги – это случилось в тот миг, когда Трейси впервые коснулся кончиком ножа упрятанного в грушу диска.

Он повернулся и взбежал по широкой лестнице на второй этаж дома на Греймерси-парк. Ворвался в свою спальню. На полке, рядом с позолоченной фигурой Будды и аккуратной стопкой астрологических таблиц стояла коричневая коробка, которую он сделал сам. В переднюю ее часть был вделан небольшой экран, на котором светилось время – 21.06. Но это были не электронные часы – за экраном был скрыт кассетный магнитофон.

Киеу нажал неприметную клавишу на боку коробки, и в руку ему скользнула кассета. Молча он вышел из спальни, молча прошел по коридору в кабинет, где его ждал другой человек, прямой и высокий.

– Я думал, ты уже ушел, – человек взглянул на золотые наручные часы.

– Найдено подслушивающее устройство, – без всяких предисловий произнес Киеу. Он подошел к плейеру, стоявшему на книжной полке, вставил кассету. Повернулся к человеку, тот кивнул, и Киеу нажал на «воспроизведение».

«...Я ненавижу тебя», – раздалось из динамиков.

– «Ты не меня ненавидишь, Ким. Ты ненавидишь себя. Но за что, я не знаю», – ответил второй голос.

Высокий человек махнул рукой, и Киеу выключил магнитофон. Высокий повернулся к окну, привычным жестом погладил шелковистую плотную ткань кремовых штор.

– Значит, Ким? Это говорит о том, что к делу подключился Фонд, – высокий отвернулся от окна и холодными серыми глазами уставился на Киеу. – Но мы-то знаем, что это невозможно.

– Тогда почему там Ким?

Высокий покачал головой:

– Наша проблема не в этом. Проблема в том, что спящий проснулся. С ним был Трейси Ричтер. Я знаю, что они некоторое время работали вместе в Бан Me Туоте и в Камбодже, перед тем, как Ричтер так таинственно исчез из поля зрения.

– Вы хотите, чтобы я остался? – спросил Киеу.

– Нет, конечно же нет. То, что ты должен совершить сегодня ночью, откладывать нельзя. Ты понимаешь это лучше всех. Планеты диктуют тебе, как поступать. Делай то, что надлежит. Теперь, когда у нас есть эта запись, мы снова имеем преимущество, – он улыбнулся юноше. – Пока ты будешь отсутствовать, я придумаю план действий в отношении этих двоих... Мы знаем, что Трейси станет делать с устройством, – Мицо когда-то рассказывал Киеу о том человеке из Нью-Йорка, даже показывал образцы его творчества. – О да, – кивнул высокий. – Сомнений нет. Единственный вопрос: дозволят ли Ричтеру зайти так далеко?

Сентябрь 1966 г. – апрель 1967 г.

Пномпень, Камбоджа

В душах сознательной части населения Пномпеня широко разрекламированный визит генерала де Голля оставил такую муть и грязь, какую оставляет после себя груженная мусором лодка. Царившая в дни его исторического пребывания эйфория исчезла словно тать в ночи.

Долгожданная материальная помощь вылилась в организацию второго лицея, создание фабрики по производству фосфатов и шитье новой формы для ужасно обтрепанной кхмерской армии. И не более.

Встреча французского министра иностранных дел с избранными представителями Ханоя прошла без ощутимых результатов. Да и сам визит де Голля ничего не дал в плане сложных отношений с северовьетнамцами и американцами.

Короче, стало ясно, что дни принца Сианука сочтены. Эта его последняя попытка найти поддержку выглядела очень жалко, продемонстрировать ему больше было нечего – разве что новую школу, из которой выйдет еще больше образованных, но безработных молодых людей. А они неминуемо в результате обратятся против власти, которая не дает им никаких возможностей.

Настроение в городе изменилось, изменилось оно и за стенами виллы Киеу. Для того чтобы узнать, кто победит в междоусобной войне – сторонники Чау Санга или Коу Роуна, – прибегать к услугам предсказателей не требовалось. И так было ясно.

В эти жаркие дни, полные беспокойства и разногласий, Сока часто вспоминал тот июньский вечер, когда у них ужинал Рене Ивен. Он помнил, чем он закончился, помнил, каким оберегающим, защищающим жестом обняла мать плечи отца, как он, улыбнувшись младшему сыну, произнес «оун».

События развивались стремительно, и их поток подхватил Соку. Казалось, все впали в истерику. Люди понимали, что что-то происходит, но что именно – этого не знал никто. Сам говорил, что это революция, но Сока не был в том уверен. Он часто в конце урока спрашивал, что думает обо всем происходящем Преа Моа Пандитто. Старик глядел на мальчика и спокойно отвечал: «Я об этом не думаю, нас политика не касается». – Спустя годы Сока, утирая горькие слезы воспоминаний о своем Лок Кру, снова и снова слышал эти слова.

Ужас – вот что поселилось в душах людей. Что с нами случится? – думал Сока. Он без конца задавал себе этот вопрос, вопрос будил его по ночам, не давал уснуть.

В то время его единственным спасением была Малис. Точнее, его односторонние сексуальные отношения с нею. Почти каждую ночь, и особенно тогда, когда беспокойство становилось непереносимым, он тихонько прокрадывался по темному коридору, открывал дверь в ее комнату и впитывал ее запах, ее образ. И тогда для него наступало сексуальное освобождение: это было похоже на то сладостное чувство, когда, вырывая бечевку из твоих рук, в небо устремляется великолепный воздушный змей.

А затем как-то вечером Сам привел домой высокую стройную девушку. Это была Раттана, смущенно улыбающаяся и счастливая. За ужином Сам был необычно молчалив, и беседу с девушкой пришлось поддерживать Кемаре и Хеме.

Но Сока видел в глазах брата решимость. Наконец Сам заговорил. Он сказал семье, как они с Раттаной относятся друг к другу, и попросил у родителей разрешения жениться на ней.

Проводив девушку домой, Сам пришел к Соке.

– Мне это не нравится, оун, – тихо сказал он. – Почему они сразу же не дали своего согласия?

– Ой, ну ты же знаешь, какие они. Особенно папа. Ты сам говорил, что он – приверженец старых традиций. Но Сама это не успокоило.

– Они собираются к предсказателю... У меня нехорошие предчувствия.

– Не волнуйся, – Сока улыбнулся. – У тебя просто нервы на взводе. Вот увидишь, все будет хорошо.

Но предчувствия Сама не обманули. Предсказатель, к которому обратились Кемара и Хема, брак не одобрил, и когда родители сообщили об этом Саму, он рассвирепел.

– Вы хотите сказать, что если я был рожден в год крысы, а она – в год змеи, мы не можем пожениться?

– К сожалению, астролог был тверд на этот счет, – ответил Кемара. – Вы не подходите друг другу. И я не могу дать согласия на ваш брак.

– Но мы любим друг друга!

– Пожалуйста, пойми, Сам, это для твоей же пользы.

– Папа, ты что, не понял, что я сказал?

Кемара обнял сына и попытался улыбнуться:

– Понял, сынок, но астролог уверен, что брак этот не долговечен. Змея задушит крысу – таков порядок вещей. И ты должен его принимать.

– Нет! – Сам вырвался из отцовских объятий.

– Самнанг!

Вот и все – Кемаре достаточно было повысить голос, чтобы Сам замолчал и склонил голову.

– Вот увидишь, Сам, – сказал Кемара, – это пройдет. И ты найдешь другую девушку, которая тебе больше подходит.

В эту ночь из окна коридора Сока увидел, как Сам выскользнул из дома и тенью прокрался по направлению к вилле Нгуен Ван Дьеп. Сока даже отошел от двери в комнату Малис, чтобы проследить за братом – он отправился на виллу вьетнамца, или, может быть, к Раттане или Рене? Но брат уже скрылся в густых зарослях.

Сока лежал в постели в обычной после сексуального облегчения полудреме, когда вернулся Сам.

Сам склонился над сонным братишкой и поцеловал его в обе щеки.