Черное сердце - ван Ластбадер Эрик - Страница 15

– Все это уже история. Какое она теперь имеет значение?

– По-моему, ты принимаешь меня за дурака. Для тебя это изменило все. И только из-за этого ты живешь и действуешь.

– Ты не понимаешь меня, Трейси. Но объяснять нет смысла. Мы стоим здесь, под дождем, и обмениваемся оскорблениями, словно пара школьников, – от дождя все вокруг стало серым. – Ты совершенно прав, Трейси. Моя семья значила для меня все. И ты знаешь меня очень хорошо. Слишком хорошо. Я сказал об этом Директору, но он возразил, что в этом тоже есть свой плюс.

– Да, отговорить его, если он что-то задумал, еще никому не удавалось, – сказал Трейси, чтобы разрядить напряжение. В конце концов, он вовсе не обязан принимать предложения. Он больше не служит в фонде, больше подчиняется приказам.

Ким мгновенно уловил перемену в его настроении и немного расслабился. Голос его стал мягче:

– По правде говоря, я считаю, что Директор спятил: вообще никого не надо было посылать. Я прямо заявил ему, что не думаю, будто ты захочешь снова иметь с нами дело.

– И ты совершенно прав.

– Но потом я услышал новости и изменил свое мнение. По дорожке промчался на велосипеде мальчик, накрывшийся от дождя желтым капюшоном. Из-под колес во все стороны летели брызги.

Вот теперь, подумал Трейси, пора сказать «Прощай» и уйти. Он знал, что хочет именно этого. Но он также знал, что есть в нем и другое, то, что разглядела, угадала Май. И это другое было сильнее.

– Что случилось?

– Зов раздался... – Ким помедлил, приводя в порядок мысли. – Буддисты говорят, что здоровье есть высшее благословение, довольство – лучшее приобретение, а истинный друг – ближайший родственник.

– Ты это к чему? – Трейси вдруг почувствовал страшную усталость. Он вздрогнул, догадавшись, ради чего появился Ким. – Там, в Фонде, я загибался. Именно потому и ушел. Ты тогда этого не понимал. Может быть, ты подумал, что я струсил. Но мне все равно, что ты думал тогда, что ты думаешь теперь. И только Джон Холмгрен вновь вдохнул в меня жизнь.

– Что ж, именно из-за Джона Холмгрена мы и решили встретиться с тобой, Трейси, – спокойно произнес Ким. – Мы не считаем его смерть естественной.

В офисе Трейси ждала целая куча неотложных дел, но ему было не до того. Ничто не могло сравниться с новостью, которую преподнес ему Ким. И хотя они договорились встретиться вечером в особняке Джона, чтобы обсудить все поподробнее, Трейси все же не мог ни о чем другом сейчас думать.

Что если это правда? Решение как можно быстрее кремировать тело принадлежало ему, но Мэри его поддержала. Она не хотела сплетен и пересудов, она не хотела, чтобы последние часы жизни Джона стали темой для сальных шуток.

Трейси снова набрал номер своего дома в графстве Бакс. Наконец, после трех гудков, Мойра сняла трубку. Голос у нее был робкий, но, услышав, что это Трейси, она заговорила уверенней.

– Меня еще всю трясет, – сказала она, – но я просто влюбилась в этот дом. Я не знаю, как благодарить тебя, Трейси. Я понимаю, что значит для тебя это место.

– Ты об этом даже и не думай, – Трейси говорил совершенно искренне.

– А как тот коп... детектив? Я еще не способна с ним разговаривать.

– Туэйт выведен из игры. Один звонок генеральному прокурору – и дело закрыто. Никто тебя беспокоить не будет.

– Я никак не могу прийти в себя... И мне неловко от того, что все так случилось, – он услышал, как она зарыдала в трубку. – Ох, Трейси... Мне так его не хватает...

– Мойра, – мягко произнес он, – если бы все не случилось так, как случилось, Джон в следующем январе уже бы произносил президентскую клятву. Но произошло то, что произошло. И мы... мы оба должны встретить это с открытым лицом. Я знаю, как тебе трудно, потому что у нас обоих были с Джоном особые отношения. И мы оба будем скучать по нему. Долго. Очень долго.

– Да, – прошептала она. – Я не... – голос ее дрожал. – Я не знаю, что делала бы без тебя, Трейси. Я хочу, чтобы ты понимал это.

– Я понимаю.

– По вечерам я ложусь на кушетку и смотрю в лицо твоему Будде. Как оно прекрасно, Трейси. Я гляжу в золотые глаза и хоть на время успокаиваюсь.

Они еще немного поговорили и попрощались. Положив трубку, Трейси повернулся в кресле и снял с книжной полки маленькую каменную статуэтку. Точнее, не статуэтку, а кусок камня, надтреснутый в одном месте. Он был старый, очень старый, скорее всего, XVII века. Задняя и боковые стороны все еще шершавые, – достаточно свежий скол, но передняя сторона уже отшлифована бесчисленными поглаживаниями.

На ней было вырезано стилизованное изображение камбоджийского Будды. Трейси пронес этот камень с собой через всю Юго-Восточную Азию.

Он давно не вспоминал о том дне, когда к нему попал камень. Но теперь вспомнил, и воспоминание это по-своему окрасило прошедший день. Он не был религиозен, он никогда и никому не молится, но когда Ким процитировал ему буддийское высказывание, он понял, почему. Чувство чести и преданность пустили в Трейси такие же глубокие корни, как во вьетнамцах – ненависть. Это было сугубо буддийской чертой, и она его трогала.

В самом начале его и еще троих парней забросили в камбоджийские джунгли: хорошо организованное подразделение красных кхмеров уничтожило целую сеть американской разведки, оставив после себя только трупы. И его задачей было устранить это подразделение как можно скорее.

Они провели первые три дня в глубине враждебных и ничего не прощающих джунглей. Только что закончился сезон дождей, идти было трудно и опасно. К тому же там, где должна была находиться база красных кхмеров, они ничего не нашли.

Трейси решил искать. Трейси было двадцать три, остальным парням по девятнадцать, и он был их признанным лидером.

К концу четвертого дня ребята уже готовы были возвращаться обратно, но Трейси убеждал их продолжать поиски.

Совершенно неожиданно лес кончился. Впереди они увидели огромные древние каменные строения.

Держа автоматы наперевес, они крались среди ставших синими в сумерках камней. Трейси увидел широкую лестницу, ведущую на галерею по меньшей мере трехсот футов длиной. По обеим сторонам галереи стояли каменные скульптуры – изваяния богов и богинь, различных зверей. Их окружали памятники древней кампучийской культуры, немые, непроницаемые, но от этого не менее прекрасные.

Он брел по истории, и она уносила его вдаль. Но в самом конце галереи они увидели следы войны – черные ожоги напалма, следы пуль на каменных телах Будд.

Трейси подумал: а не наткнулся ли он случайно на сказочный Ангкор-Ват, построенный кхмерским королем Сурьяварманом II где-то между 1113и 1152 годами нашей эры? Храм бога Вишну, если он правильно помнил. На карте Камбоджи найти Ангкор-Ват он не мог.

Он услышал где-то слева грохот и обернулся. Питерс, один из городских ковбоев Детройта, крушил прикладом лицо скульптуры.

Трейси подбежал к нему, левой рукой схватил Питерса за грудки, легко развернул парня и правой врезал ему по физиономии.

Питерс рухнул на землю. Оружие вывалилось у него из рук. Он потер покрасневшую скулу и пробормотал:

– Что за черт? Из-за чего ты взбесился? – Он с трудом поднялся на ноги. – Это же не Микеланджело или что-нибудь такое. Это обыкновенный камень, он ни черта не стоит. Я имею в виду, это даже не христианское, Господи, прости.

– Это – история, – Трейси трясло от ярости. – И не тебе крушить историю.

Он стал разглядывать повреждения. Голова скульптуры отвалилась и валялась на каменном полу. Питерс искалечил изваяние Шивы. Как говорили кхмеры? Мир будет цел, пока Шива танцует свой танец.

Он со всеми предосторожностями провел своих через руины, чувствуя себя карликом, ничтожеством перед ликами времени. И в дальнем краю города-призрака они увидели маленькое здание. – В нем кто-то был.

Трейси скомандовал своим людям спрятаться. По сравнению с огромными скульпторами и величавыми руинами храм казался совсем простым каменным домом. Лианы оплели его вход, забрались на крышу.