Белый ниндзя - ван Ластбадер Эрик - Страница 80

Всякая сила преходяща. Ее эфемерный характер происходит из ее текучести и способности обволакивать человеческий дух и искривлять его. Прикоснувшись к ней, ты не умрешь, но переменишься. Причем непредсказуемым образом.

— Я боюсь меняться, — признался Николас.

— Если ты не переменишься, — просто сказал Канзацу, — тогда я ничем не смогу тебе помочь. Если ты не переменишься, считай, что дорокудзай, который преследует тебя, уже победил. Ты навсегда останешься белым Ниндзя.

Николас задрожал от страха. Минуты тянулись, напряженное молчание повисло в воздухе. Наконец Николас склонил голову.

Канзацу закрыл глаза. Он, кажется, даже не дышал.

— Хорошо, — сказал он. — Прежде всего тебе надо учиться говорить на новом языке. Он называется языком вечности — акшара.

— Он относится к Тао-Тао?

— Это самая суть Тао-Тао, — ответил Канзацу, — без акшара учение не имеет смысла. — Он заметил бледное лицо Николаса. — Ты боишься, Николас-сан?

— Боюсь, сэнсэй, — ответил Николас хриплым шепотом. Страх накатывал на него волнами, но потом он вдруг осознал тот факт, что Канзацу назвал его «Николас-сан», — и на душе у него полегчало.

— Это хорошо, — успокоил его Канзацу. — Ты и должен бояться сейчас. Твой дух висит над пропастью. Пора заглянуть в нее.

Нанги и Томи приехали в «Шелковый путь» уже за полночь. Зал был набит битком потеющими бизнесменами, похожими на одинаково одетых человеко-муравьев, окутанных клубами сигаретного дыма.

Томи задержалась на мгновение в дверях, пораженная одним и тем же выражением, застывшим на всех лицах, будто зеркально повторяясь. Она знала, куда они смотрят, знала, что у них на уме, и поражалась власти, которую имеет над ними один образ. Томи подумала, существует ли какая-нибудь часть мужского тела, которая обладала бы такой же властью над женщинами. Вроде бы нет: женщины не так поглощены самим физическим актом, как эмоциями, сопровождающими его. Нельзя сказать, что среди них нет сексуально озабоченных, но, во всяком случае, это не проявляется таким образом, как у мужчин.

Мощная волна рока, вырывающегося из динамиков, чуть не сбила их с ног и почти выбросила обратно в холл. Стробоскопы вертелись как бешеные, ослепляя их. Томи заморгала, сунула свое удостоверение под нос вышибале. Пришлось кричать, объясняя ему цель своего прихода.

Она провела Нанги по периметру вокруг главного помещения клуба, мимо засаленной и заляпанной таблички ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН.

Заповедные коридоры тянулись, как катакомбы, высеченные в скалах. Нанги шел по пятам за Томи, ведущей его мимо одинаковых дверей. Коридоры были все обшарпанные, стены грязные, краска на них облупилась, вентиляционные решетки обросли мхом копоти. Голые лампочки на перекрученных проводах свисали с черных потолков.

У одной двери Томи задержалась. Ей пришлось барабанить в дверь кулаком, чтобы ее стук можно было услышать сквозь рев рок-н-ролла. Наконец внутри отозвались, и дверь открылась. За дверью оказалась крошечная комнатка с туалетным столиком, окруженным несколькими лампами, один стул с гнутыми ножками и облупившаяся раковина умывальника. Молодая женщина в потрепанном тонком халате стояла на пороге.

— А-а, это вы, — сказала она тусклым голосом и, снова вернувшись к столику, продолжала накладывать грим. Во время разговора она поглядывала на их отражение в зеркале.

— Атоко, — сказала Томи, — это господин Нанги, мой друг.

Повернувшись к Нанги, она пояснила:

— Атоко делила с Марико гримерную. Она и обнаружила тело. — Затем снова повернулась к девушке: — Мы бы хотели задать вам несколько вопросов.

— О чем?

Томи достала фотографию д-ра Ханами и положила ее на туалетный столик перед Атоко. Та взглянула на карточку, потом на них. — Кто это?

— Я думала, вы скажете нам об этом, — сказала Томи. Атоко пожала плечами, продолжая гримироваться. Нанги, хромая сильнее, чем обычно, подошел к столику.

Он протянул руку и вытащил воткнутую между рамой и зеркалом фотокарточку.

— Эй, вы что? — запротестовала девушка. Нанги позволил ей взять фотокарточку из руки. — Брат или дружок?

Атоко надула губы, воткнула фотокарточку на место.

— Знаете, — сказал Нанги, — у меня была сестра. В молодости ухажеры за ней табунами ходили. Как ей это нравилось! Как она из кожи вон лезла, чтобы еще больше раззадорить их! И я думаю, без всяких задних мыслей. Просто ей нравилась их компания. — Он отошел немного в сторону, прихрамывая. — Но иногда у нее на этой почве случались неприятности.

Атоко повернула голову в его направлении.

— Какого рода?

Нанги бросил на нее быстрый взгляд, будто удивившись, что она слушала его, старика, и махнул рукой:

— Да обычные, вроде той, что дружок какой-нибудь из ее подруг возьмет да и переметнется к ней. Не то чтобы она поощряла такое. Нет, она была хорошей девушкой. — Нанги отошел еще на один шаг. — Но ведь девушки, сами знаете, никогда этого не понимают. Во всем всегда винили ее. Оно и понятно: неужели они будут винить своих дружков?

— Так оно и вышло! — вдруг воскликнула Атоко, отложив в сторону карандаш для ресниц и повернувшись лицом к Нанги. — Мы с Марико были очень дружны до тех пор, пока... — Она опустила глаза и указала на фотографию д-ра Ханами. — Пока он не появился.

— Он переметнулся к Марико? — спросил Нанги. Атоко кивнула. — На какое-то время. Потом опять вернулся ко мне. Так и метался между нами, а мы об этом первое время даже не подозревали. Под конец, я думаю, он начал думать, что любит Марико, но было уже поздно: мы с ней совсем рассорились. — В глазах девушки стояли слезы, и она уже не смотрела на себя в зеркало. — Бедная Марико! Она была такая славная девушка. Она не заслужила... Черт бы подрал всю эту жизнь!

Нанги и Томи обменялись взглядами, и Томи подошла к Атоко, которая разрыдалась окончательно.

— Все нормально, — сказала наконец Атоко. Она взяла несколько бумажных салфеток и начала промокать лицо. — О черт, как я выйду на сцену в таком виде? — Она снова заплакала. — Я думала, что выплакала свое горе.

Нанги подождал немного, затем снова обратился к ней: — Не могли бы вы что-нибудь сказать о человеке на этой фотографии?

Атоко пожала плечами:

— Что можно сказать? Он был очень богат и любил обманывать жену. У меня было впечатление, что он отирается возле нас из-за нашей молодости. Я ему скоро надоела. Но с Марико, я думаю, дело обстояло несколько иначе.

— Иначе в каком смысле? — переспросила Томи.

— Я уже говорила: он начал думать, что любит ее.

— Как вы думаете, не мог ли он ради нее пойти на все? — спросил внезапно Нанги.

Руки Атоко, накладывавшие грим, остановились. Она уставилась в зеркало, будто в прошлое. Потом в глазах вновь появилось осмысленное выражение.

— Знаете, самое смешное, что он все время рассказывал мне про свою жену, когда был со мной. Но ради НЕЕ, я думаю, он пошел бы на все.

— Он здесь был в ночь убийства Марико? — спросила Томи.

Атоко отвела взгляд, затем наконец кивнула:

— Я солгала в прошлый раз. Мне... было стыдно, что наша дружба с Марико так по-глупому оборвалась. И я... не хотела, чтобы об этом кто-либо знал. — Девушка глубоко вздохнула. — Но что тут говорить? Был он здесь в ту ночь. И у него было свидание с Марико. Я видела его, как он, бледный как смерть, выбегал из ее гримерной. А потом слышала, как его рвало на улице у выхода. Вот тогда я и пошла в комнату Марико и... обнаружила ее. — Она отвернулась от них, закусив губу. — Мне надо было сказать правду с самого начала. — Ее глаза встретились в зеркале с глазами Томи. — Я не такая уж плохая девушка.

Глаза Жюстины смотрели, не мигая, в светящиеся глаза Сендзина. Это было все равно что смотреть в ночное небо, усыпанное звездами, по которому мелькали тени, полные скрытых смыслов, понимание которых зависит от вашего воображения.

Тао-Тао, и не только это, а еще и страшная магия дорокудзая сошлись в этих глазах. Она не могла этого знать, но если бы и знала, то все равно не поняла бы.