Белый ниндзя - ван Ластбадер Эрик - Страница 70

— Я бы не назвал тебя аполитичной, — возразил Икуза. — Ты нигилистка. Сивилла грядущих ужасов.

— Вот так и называй меня, когда мы с тобой трахаемся, — попросила Киллан.

Барахольщик понял, что основная тактика Икузы по отношению к грубостям со стороны Киллан состояла в игнорировании их. Вот и сейчас он, очевидно, вместо того, чтобы обидеться, принял эти слова за деловое предложение, Это было не то зрелище, которое Барахольщик стал бы фиксировать видеокамерой, если бы у него была такая возможность: вспомнив массивные габариты Икузы и миниатюрные размеры его подружки, можно было предположить, что сие зрелище было весьма отвратное — но звуки, которые они при этом издавали, он все-таки записал на пленку.

— Больше я тебя не буду называть ангелочком, — сказал Икуза немного погодя. — Только сивиллой.

Киллан засмеялась, шурша одеждой и, по-видимому, одеваясь.

— Ну и прекрасно, — сказала она. Икуза так больше ничего и не сказал, когда она уходила.

Барахольщик решил проследить, куда пойдет Киллан. Он шел за ней через центр города и затем — в квартал под названием Азакуза. Здесь она вошла в подъезд постройки послевоенного здания из железобетона, которое, по-видимому, являлось вместилищем огромного числа крохотных однокомнатных квартир — «кроличьих нор», как их называли токийцы.

Барахольщик заметил, как худощавый молодой человек с платиновыми волосами открыл дверь на ее требовательный стук.

— Киллан! — воскликнул он, очевидно обрадованный.

— Привет, Негодяй, — поздоровалась Киллан, закрывая за собой дверь и делая дальнейшее подглядывание Барахольщика практически невозможным.

Отправляясь повидать вдову д-ра Ханами, Томи попросила Нанги сопровождать ее и была очень довольна, когда тот принял ее приглашение. Его комментарии и суждения она считала очень ценными, все больше убеждаясь, что Нанги — прирожденный сыщик, в ком природная любознательность сочеталась с аналитическим складом ума и интуицией на детали. С его помощью она втайне от всех продолжала расследовать дело об убийстве Марико. Кроме того, он Томи просто нравился.

Ханико Ханами была высокой, стройной женщиной с властным выражением лица. Она происходила, как о том сама им поведала без тени смущения, из одной из самых древних самурайских семей острова Хонсю. На ней было кимоно из превосходного шелка, которому, судя по орнаменту, было не меньше пятидесяти лет. Цветы на синем фоне. Золотые нити поблескивали, когда она двигалась.

Она вышла замуж за д-ра Ханами по любви, и, по ее словам, это был идеальный брак. Больше ничего об этом она не сказала, хотя Томи ставила свои вопросы и так, и этак. Очевидно, она не выносила вмешательства в ее личную жизнь даже со стороны такого достойного учреждения, как полиция. Против полиции она ничего не имела. Почти все в Японии стараются помочь полицейским в работе. Почему ей быть исключением?

— Если Вы не возражаете, госпожа Ханами, — сказал Нанги, когда, судя по молчанию, воцарившемуся в комнате, ситуация была близка к патовой, — я бы сел на стул. К сожалению, мои ноги не позволяют мне сидеть традиционным способом.

— Конечно. Проходите, пожалуйста, — сказала вдова доктора, приглашая их в гостиную, обставленную в западном стиле. Когда Нанги садился, она из деликатности смотрела на Томи, чтобы не смущать его.

— Очень больно? — сочувственно спросила она, когда он уселся.

— Да, иногда бывает.

Она кивнула, потирая руку.

— Я сама так страдаю от артрита! — призналась она. — Сейчас еще ничего: только по утрам побаливает, когда просыпаюсь. А вот зимой... — Она не закончила фразу, поцокав языком.

— Да, зимой особенно плохо, — согласился Нанги. Томи наблюдала за этим обменом репликами и чувством, близким к благоговению. Сердитая, высокомерная Ханико Ханами куда-то испарилась, и вместо нее появилась эта милая, понимающая женщина.

— А как сейчас, болит? — спросила г-жа Ханами.

— Наверное, натрудился немного: пришлось много ходить, — признался Нанги.

— Я Вам сейчас помогу, — сказала она, выбегая из комнаты и мгновенно возвращаясь с банкой какой-то мази в руках. Она протянула ее с почти застенчивым выражением на лице. — Я пользуюсь этой мазью. Очень помогает. Мой муж сам приготовил ее.

К величайшему изумлению Томи, Нанги задрал штанину и начал накладывать мазь.

— Так? — спросил он.

— Нет, — ответила г-жа Ханами, — надо немного втирать. — Опустившись на колени, она прямо-таки по-матерински стала массировать его ногу, приговаривая: — Вот так... вот так.

Когда она закончила, Нанги поблагодарил и помог ей подняться с колен. Г-жа Ханами покраснела.

— Старая и бездетная, — грустно сказала она. — Но как приятно чувствовать себя полезной, верно?

— Конечно, — поддакнул Нанги. — Я и сам не могу сидеть без дела, уйдя на пенсию. Вот и сейчас помогаю ей, — он кивнул на Томи, потом сложил руки на набалдашнике трости. — Госпожа Ханами, нам надо задать Вам несколько вопросов. Тот человек, кто убил Вашего мужа, убивал и прежде. Без сомнения, он попытается убить еще кого-нибудь. Вы сами видите, насколько важно найти его.

Примерно то же Томи говорила г-же Ханами в начале их разговора. Но то было до того, как Нанги удалось так ловко подобрать к ней ключик. Томи просто поражалась способности этого человека.

— Я понимаю, — сказала г-жа Ханами, вставая. — Давайте выйдем в сад? Такими редкими становятся погожие деньки, что ими надо дорожить. Выхлопные газы да промышленная копоть... — По каменному крыльцу они спустились в чудесный садик, сверкающий изумрудной зеленью. Она провела их вниз по тропинке, выложенной плоскими серо-голубыми речными камушками с таким художественным вкусом, что они казались естественно рассыпанными.

— Мой муж, как вы уже знаете, был блестящим хирургом. У него были руки художника, и он с ними вечно носился. Мне кажется, он изводил на них больше крема, чем я.

В конце тропинки была закрытая беседка, окруженная зеленью. Они уселись там, вдыхая приятный запах травы, смешанный с запахом древесного дымка и сандаловых палочек.

— Он никогда дома не пользовался мылом. Я даже думала, у него какое-то предубеждение против него. Конечно, это было не так. На работе он, конечно, очень тщательно мыл руки с мылом перед операцией. Но он все время нервничал, когда замечал хоть малейший признак трещины или ссадины на руках. Они были у него как у подростка. Или даже как у девочки.

Поначалу Томи была удивлена, если не сказать шокирована, этими подробностями о личности покойного, и она невольно почувствовала антипатию к этой женщине. Но потом она начала понимать, что Ханико Ханами требовалось облегчить свою душу рассказами о муже. Естественно, она не могла бы рассказать этого своим родственникам и знакомым. Но почему бы не поделиться своими секретами с такими симпатичными полицейскими?

Какими бы недостатками ни обладала г-жа Ханами, чай она умела готовить превосходно. Томи с удовольствием наблюдала за проворными движениями рук женщины, когда она помешивала ложечкой напиток нежнейшего зеленоватого оттенка.

— Конечно, как хирург он был изумителен, — продолжала г-жа Ханами, — но не как муж. — Она замолчала на минуту, разливая чай, и, глядя на это тонкое лицо, тонкие руки, передающие крошечные чашечки с чаем, Томи невольно подумала, что в молодости эта женщина была потрясающей кокеткой. — Я так многого ждала от этого брака, — говорила она. — У меня были такие большие надежды. Но я, к сожалению, слишком мало знала его, выходя замуж. Да так и не узнала хорошенько.

— Что Вы хотите этим сказать, г-жа Ханами? — спросил Нанги.

Ханико Ханами вздохнула.

— Я довольно скоро надоела мужу. Когда он был помоложе, он менял женщин, как перчатки. Потом остановил свой выбор на одной. — Она пытливо посмотрела на них обоих. — Ему не хватало характера, а может, чувства уверенности в себе. — Она отхлебнула из чашки. — Возможно, вам покажется странным, что я именно этим объясняю внебрачные связи мужа, но в его случае это было именно так.