Белый ниндзя - ван Ластбадер Эрик - Страница 29

Брэндинг быстрым движением отодвинул занавеску и замер, уставившись на голую спину Шизей.

Это было одно из тех мгновений в жизни, которые длятся не более доли секунды, но кажутся длиннее вечности. Они врезаются в сознание и жгут его расплавленным свинцом. Вот такое с ним было, когда он узнал, что у его дочери дислексия. И когда узнал, что Мэри, женщина, которую он любил, фригидна. Крохотные мгновения жизни, но в то же время насыщенные такой энергией, что безвозвратно меняют все на свете.

Брэндинг смотрел в остолбенении на спину Шизей, вернее, на ту мерзкую тварь, что была вытатуирована в мельчайших подробностях на этой спине, — на паука. Паук был гигантский, покрывая почти всю спину. Восемь красных отвратительных глаз красовались на маленькой головке. Две пары сочащихся ядом отростков, которыми паук обезвреживает и убивает свою жертву. Восемь волосатых лапок протянулись от одной лопатки до другой, от верхней части одной ягодицы до другой.

Затем Шизей почувствовала его присутствие. Она повернула к нему голову. Торс при этом немного изогнулся, и мышцы спины привели в движение паучьи лапки, — и это отвратительное существо изобразило танец под сладкую мелодию Грейс Джоунз.

И тут Брэндинг не выдержал. Он страшно закричал.

«Я, наверное, схожу с ума», — подумала Томи. Стемнело, и пошел дождь, будто занавес упал на последнюю немую сцену, знаменующую окончание спектакля. Дождь был красным или голубым, смотря по тому, мимо какой светящейся вывески она проходила.

Невероятное количество зонтиков заполонило улицы Токио, превратив их в поля, на которых произрастают странные черные цветы, которые шевелятся и дергаются под порывами ветра то вверх, то вниз и по натянутым нейлоновым лепесткам которых стекают круглые капли дождя.

Фары проезжающих машин освещали, как юпитеры во время киносъемок, эту живую, копошащуюся человеческую массу, время от времени вырывая из темноты то руки, то лица, будто сегменты гигантской сороконожки, спешащей к себе домой по улицам ночного Токио.

Томи шла домой с работы и заскочила в ярко освещенный зал игральных автоматов. У нее промокли ноги, и ей надоело, что ее постоянно швыряет в лужи эта изгибающаяся на бегу чудовищная сороконожка.

Целый день она пыталась узнать местонахождение Николаса Линнера. Сначала она позвонила ему на работу в «Сато Интернэшнл», но там ей сказали, что его нет, и никто не знает, когда будет. Домашний телефон не отвечал. Она опять позвонила в «Сато» и попросила соединить ее с вице-президентом фирмы. На этот раз ей удалось узнать причину отсутствия Николаса, и наудачу она спросила номер телефона его лечащего врача. Позвонив в клинику, она поняла, что ей наконец повезло. Ей сказали, что Николас там часто бывает и что завтра утром он придет на консультацию к д-ру Ханами. Томи решила встретиться с Николасом в приемной врача.

Но, по правде говоря, Николас Линнер не особенно занимал ее мысли. Она больше думала о Сендзине Омукэ. Этот человек получал все больше и больше власти над сердцем сержанта полиции, и этот факт весьма ее смущал. Надо положить этому конец и в будущем, думала Томи, уметь справляться с такими проявлениями, которые ей казались нарушением служебного долга.

Сендзин Омукэ был не только ее непосредственным начальником, что уже само по себе предосудительно, но он был к тому же Сендзином Темным, как его прозвали в отделе по расследованию убийств. Он был чем-то непонятным. По слухам, его побаивались даже те, кто рекомендовал его на пост начальника отдела.

То, что ее тянуло к такому человеку, было причиной постоянного тревожного состояния Томи. И именно поэтому в этот дождливый вечер она решила повидаться с Негодяем.

Негодяй, известный также под именем Седзи Кикоко, был ее лучшим другом. Они дружили еще со школьной скамьи, и именно Негодяй поддержал ее, когда ей пришлось порвать с семьей и со всей прошлой жизнью. В этом плане он был похож на Сендзина, который тоже видел ее достоинства и принимал ее такой, какая она есть, а не смотрел на нее как на женщину, которую надо поставить на свое место. В благодарность за это Томи подтягивала Негодяя по предметам, в которых тот отставал, особенно по философии, из-за которой он чуть не вылетел из школы.

В результате между этими двумя образовались тесные связи, которых у Томи никогда ни с кем не было, даже — в особенности! — с членами ее семьи.

Негодяй жил в «усагегойе». Это японское слово буквально означает «кроличья нора». Так называют современные кварталы в Токио — маленькие, темные, душные. Но для многих и нора годится, чтобы переспать.

Эта «усагегойя» находилась в Асакузе — в районе, популярном среди актеров театра Кабуки и борцов сумо. Томи больше всего нравился этот район города, но он также нагонял на нее тоску, напоминая ей о ее низком положении в обществе. Сержанту полиции средства не позволяли здесь жить, даже в такой «кроличьей норе».

Негодяй оказался дома. Но, впрочем, в эти часы он всегда был дома, возясь со своим компьютером, который уже теперь соображал в два-три раза быстрее, чем тогда, когда он им обзавелся. Именно обзавелся, а не купил: Негодяй никогда ничего не покупал, если была возможность получить по бартеру. В уединении своей квартиры ему нравилось совершенствовать приобретенные вещи. Здесь он мог утвердить свою личность, как он говорил, без особых душевных затрат. Но Томи знала, что эта работа требует такой же внутренней сосредоточенности, как медитация дзен-буддистских монахов и ее собственные боевые искусства, которые требовали большого физического напряжения, но вряд ли были более трудоемкими.

Идя по коридору, она услышала нервные синкопы Билла Айдэла. А когда Негодяй открыл дверь, волна рок-н-ролла чуть не сшибла ее с ног.

— Боже, как ты можешь думать среди такого «шума и ярости»? — прокричала она, ставя к стенке зонтик и туфли.

— Потому что в нем «смысла нету»[9], — улыбнулся Негодяй, заводя ее в комнату и закрывая за ней дверь. — Я могу сосредоточиться, только когда он орет именно так.

Музыка низвергалась из пары трехсотваттных колонок, мощность которых Негодяй изрядно увеличил. У Томи было ощущение, что она стоит рядом с готовящимся к взлету космическим кораблем. Она вся напряглась, чтобы ее не снесло, как пушинку. Было ощущение, что ее заперли внутри гигантского музыкального ящика.

Комната, как всегда, была в полном беспорядке. Начинка компьютеров была разбросана кое-как по полу, подобно трупам на поле боя. Кроме того, более мелкие детали лежали на стульях, маленьком диване и на видеоприставке к телевизору. По телеку показывали футуристический кошмар под названием «По лезвию бритвы», и на экране был виден Гаррисон Форд, прочесывающий Лос-Анджелес будущего в поисках убийц-репликантов.

Стереосистема мерцала красными и зелеными огоньками, то разгорающимися, то тающими вместе с громкостью голоса Билли Айдла. Подражая своему кумиру, Негодяй выкрасил свои волосы в платиновый цвет. Они торчали на его голове, как молодая лесная поросль, длиннее на макушке и короче по бокам. Ему, как и Томи, было немного за тридцать, но, в отличие от нее, он так и не повзрослел, оставаясь таким же тонким, как тростинка, пацаном, каким был в школе. Он походил на жизнерадостного щенка-переростка, неряшливого, но симпатичного.

Ботинки Томи оставили на полу мокрые следы, но Негодяю, казалось, до этого не было никакого дела. Временами ей было необходимо укрыться от реального мира, полного придирок со стороны мужчин, постоянного страха получить порицание и потерять лицо. Здесь, в атмосфере беспорядка, хаоса и вечно приподнятого настроения Негодяя, она могла немного отдышаться. Она помогала ему во всех проектах, над которыми он работал, и чувствовала, что ее здесь ценят и уважают. Но сегодня ей нужно было поразмыслить кое над чем, и она убедила его сделать перерыв и пойти с ней куда-нибудь поужинать.

Они отправились в их любимый «Шитамачи» — старомодный ресторан для деловых людей, где они всегда заказывали фирменное блюдо этого заведения — жаренного на открытом огне угря.