Белый ниндзя - ван Ластбадер Эрик - Страница 13

С другой стороны, Токугава были мудрыми правителями. Осознавая необходимость беспощадного подавления малейшего намека на сопротивление их господству, они импортировали из Китая одну из форм конфуцианства, полезную для них. Эта религия выделяла долг и преданность среди всех других черт человеческого характера. В китайском первоисточнике это по большей части сводилось к почитанию отца и матери и преданности им, но Токугава не устояли перед чисто японской страстью совершенствовать приобретенную за рубежом продукцию. В результате долг и преданность в японской разновидности конфуцианства стали распространяться на сегунов, то есть на самих Токугава.

Это было сделано, конечно, чтобы упрочить личную власть. Но не только для этого. Сендзин знал, что до прихода к власти Ияэсу Токугавы, первого сегуна, Япония была раздробленной феодальной страной, раздираемой на части вечно враждующих между собой князьями. Ияэсу Токугава все это изменил, кнутом и кровью объединив страну, и таким образом необычайно укрепил ее.

Но, с другой стороны, именно в период сегуната Токугавы необычайно укрепилось жесткое кастовое деление народа, в котором правители видели эффективное средство контроля над большинством населения.

До некоторой степени, не в первый раз подумал Сендзин, сегуны были помешанными на контроле придурками. Вроде меня.

Он услышал вежливое покашливание и, повернувшись вместе со стулом лицом к двери своего крошечного кабинета, увидал на пороге Томи Йадзаву. — Заходите, сержант, — пригласил он. У Сендзина была привычка никогда не обращаться к подчиненным по имени — только по званию. Он считал, что это позволяет ему сохранять нужную дистанцию для надлежащего контроля, постоянно напоминая людям, каково их положение не относительно него самого, а внутри их общей семьи — отдела полиции города Токио.

— Как обстоят дела с расследованием того дела об изнасиловании и убийстве? Ну, этой самой Марико. Не помню ее фамилии.

— Бедное падшее создание! Даже в ее стриптиз-клубе никто, кажется, не знает ее фамилии, — посетовала Томи.

— Вот именно. — Сендзин не предложил ей сесть. Он считал, что подчиненные должны стоять в его присутствии. Побарабанил пальцами по крышке стола. — Как продвигается расследование? Что-нибудь нашли?

— Нет, господин.

— Совсем ничего?

— Я полагаю, вы просматривали мои еженедельные отчеты?

— А как насчет того, кому могла быть адресована записка, обнаруженная на ее трупе: «Это могла бы быть твоя жена»?

— Мной установлено, что жертва была незамужней, но встречалась с кое-какими мужчинами. Они никогда не приходили в ее клуб, и, в соответствии с показаниями других танцовщиц, Марико ни с одной из них не состояла в настолько доверительных отношениях, чтобы рассказывать о своих дружках. Вообще в клубе о ней очень плохого мнения. Ее подруги жаловались, что она смотрела на них как на какую-то грязь. По-видимому, эта Марико лелеяла какие-то честолюбивые планы.

Он буркнул: — Тогда она неверно выбрала себе профессию.

— По-видимому, так, господин.

Сендзин смерил глазами Томи Йадзаву. Это была миниатюрная, но, очевидно, очень сильная женщина, хотя и со всеми причитающимися ее телу формами. Лицо волевое, с необычайно яркими, более раскосыми, чем у большинства японок, глазами. Волосы длинные, тоже сверкающие, как и глаза, при ярком электрическом свете, собранные в аккуратный пучок на затылке. Она пользовалась репутацией самого способного работника его отдела, и именно поэтому он поручил ей расследование убийства Марико. Уж если ей не удастся ничего обнаружить, то и никому не удастся.

— Сколько вы занимаетесь этим делом? Восемь месяцев? Я думаю, что пора закрывать, — сообщил Сендзин.

— Извините, господин, но, как Вам известно, я одна занималась этим делом, — глаза Томи были прикованы к одной точке на стене за спиной Сендзина, чуть-чуть повыше его головы и на фут левее. — Я знаю, каково быть одному в этом мире. Эта Марико, возможно, для Вас, как и для отдела в целом, — ничто, но во многом она была таким же человеком, как и я. Я бы хотела продолжать расследование до тех пор, пока не найду убийцу.

— Полиции города Токио нет дела до того, что вам хочется или не хочется, сержант, — резко возразил Сендзин. — У нее своя жизнь и свои соображения об использовании личного состава, независимо от ваших желаний. — Он с удовлетворением отметил, что щеки Томи густо покраснели. — Есть ли необходимость напоминать, кто вам предоставил эту возможность свободно заниматься этим делом в течение этих месяцев, хотя мы с первого дня считали его неразрешимым? Будьте довольны тем временем, которое я вам дал на ваши частные изыскания.

— Да, господин, — согласилась Томи. — Я глубоко признательна вам за поддержку. Просто при жизни у Марико не было никого, кто захотел бы ей помочь. Жаль, что она не может знать, что сейчас такой человек есть, — это я.

— Вы сделали все, что было в ваших силах, сержант. Но долг прежде всего.

— Да, господин.

Сендзин резко встал, и лицо его оказалось как раз против той точки на стене, к которой был прикован взгляд Томи. — Мои подчиненные недолюбливают меня, не так ли, сержант?

— Что господин имеет в виду?

— Это из-за возраста? — этот вопрос Сендзина был явно риторическим. — Через шесть недель мне будет двадцать девять. Конечно, меня здесь считают слишком молодым, чтобы возглавлять отдел по раскрытию убийств. Вы тоже так считаете, сержант?

— Возраст не всегда связан напрямую со способностями человека.

Слушая ответ Томи, Сендзин смотрел ей прямо в глаза, и вдруг в нем зародилось странное предчувствие. У него появилось неприятное смущение, какое, вероятно, бывает у хищника, пропустившего врага на свою территорию. Может, он недооценил способностей Томи Йадзавы? Сендзин всегда гордился тем, что верно оценивал возможности своих врагов. Правда, этот сержант-детектив не была его врагом. По крайней мере пока.

— Может, они полагают, что успешная работа этого отдела по раскрытию убийств не имеет никакого отношения к таланту его руководителя, сержант?

— Нет, господин, это не так.

Сендзин кивнул:

— Вот это уже кое-что. — Он немного подождал. — А теперь скажите свое мнение, сержант. Здесь нас только двое.

— А как насчет записывающих устройств?

Сендзин вскинул голову и улыбнулся про себя. Да, подумал он, она не только сообразительная, но у нее еще и реакция приличная. Ему это понравилось. Похоже, работать с ней будет одно удовольствие.

Сендзин вышел из-за своего стола. Он стоял так близко к ней, что слышал ее дыхание, ощущал запах ее тела.

— В этой комнате их нет. — Он взглянул ей в глаза. — А на вас их, часом, нет?

— Не беспокойтесь. Все чисто, господин.

— Ну, тогда, — сказал Сендзин, — продолжим.

Томи глубоко вздохнула, но приток кислорода в легкие, казалось, ничуть ей не помог. Его близость явно возбуждала ее. Она вдруг ощутила в нем человеческое существо — причем мужского пола. Раньше она наблюдала за ним с расстояния, и это ей нравилось, но теперь, когда он оказался совсем рядом, она почувствовала вроде как легкое опьянение. Ее ноздри расширились, впитывая его мужской запах. Слегка встряхнув головой, она взяла себя в руки.

— Извините, господин, знаете ли вы значение своего имени, Омукэ?

Сендзин улыбнулся, но тепла не стало больше в его улыбке.

— Предположим, нет.

Томи кивнула.

— Омукэ — это посланник из другого мира. Что-то вроде демона.

— Или ангела.

— Да, — ответила Томи, чувствуя, что у нее все во рту пересохло. — Или ангела. Но в любом случае «омукэ» — не от мира сего. — Сендзин понял, что под словами «сей мир» она подразумевала Японию. — В отделе считают, что начальник... — Она остановилась, почувствовав, как натянулись вожжи социальной субординации, согласно которой критика начальника считалась грехом.

— Продолжайте, сержант, — в голосе Сендзина появились стальные нотки, — Как я вам уже говорил, вы можете высказать свое мнение, не стесняясь ничем.