Мила Рудик и руины Харакса - Вольских Алека - Страница 91

В этот раз она не пыталась разобраться в символах и знаках, а лишь мельком пробежалась по ним взглядом. Но ее сознание словно умело подобрать нужный ключик к расшифровке незнакомого письма, потому что в воображении почти мгновенно развернулась сцена…

Огромный зал, где все стены задрапированы черным, а окна занавешены темным бархатом… По стенам и под потолком словно в агонии пляшут алые блики… В центре зала, на высоком постаменте, стоит хрустально-каменная чаша с пульсирующей кровавой луной внутри… Перед Милой — фигура рыжеволосого человека в черном одеянии до пола… Он произносит заклинание… Прямо в нее летит волна огня, но, ударившись о ее грудь, отскакивает и возвращается… Фигуру рыжеволосого человека охватывает пламя… Пепел на полу…

Мила с усилием оторвала взгляд от страниц. Ее сердце колотилось, словно сумасшедшее. У нее было чувство, будто нечто прямо сейчас выворачивает наизнанку все ее существо, заглядывает в самые дальние уголки ее души и вытягивает наружу старые воспоминания. Мила почувствовала острое желание броситься вон из этого помещения с книгами, но ноги словно приросли к полу. Вместо того чтобы сбежать, Мила перелистнула несколько сухих страниц цвета горчицы. По бумаге в тот же миг побежала вязь из символов и знаков, а в воображении Милы уже ожила новая сцена…

Освещенная факелами пещера… Увязший в огромной паутине Берти, а под ногами у него — гора золота… Чудовищное существо с лицом и телом человека, но с паучьими лапами вместо ног направляет на Берти струю огня… Огонь перекидывается на человека-паука и, охватив его, тут же падает на пол, словно смытый водяной волной… Рука, принадлежащая чудовищу, тянется к ней, к Миле… Боль… Темнота…

Мила отбросила книгу в сторону, вытерев со лба крупные бусины холодного пота. Но не имея сил противостоять непреодолимой тяге, тут же схватила с полки еще одну книгу: обтянутую багряной кожей, с тиснением в виде корабля с поднятыми парусами. В центре обложки — все то же углубление с прозрачным, будто стеклянным, шаром. Черное веретенообразное ядро внутри шара на один короткий миг показалось Миле живым, но она тут же и думать забыла об этом, торопясь открыть книгу.

С мягких, словно свежее постельное белье, листов пахнуло травами, луговыми цветами и лесом. Запах был таким чудесным, таким волшебным, что Мила даже выдохнула с облегчением. Такой запах не может быть предвестником плохих воспоминаний. Страницы, которые пахнут весной, не могут рассказывать страшные истории.

Пока она думала об этом, на белоснежной бумаге начал проступать текст: черточки и завитки сплетались в непонятные символы; символы, объединяясь друг с другом, рисовали древесную крону… Мила следила глазами за рождающейся на бумаге историей, даже не надеясь прочесть ее, но уже зная, что увидит эту историю в своем воображении, потому что так происходит всегда, когда читаешь книгу…

Но к этой истории она оказалась не готова.

Судорожно глотая воздух, она пыталась прогнать картинку, возникшую в ее воображении, но ничего не выходило…

Танцующие на фоне неба в смертельной схватке пегасы: белый и черный… Молнии, раскалывающие чернильную синь небосвода… Ей улыбается светловолосый юноша-эльф… Красивый, он похож на сошедшего с неба ангела… В воздухе со свистом проносится золотая молния… В груди юноши торчит золотое копье… Изумрудные глаза, в которых плещутся мириады созвездий, смотрят удивленно, растерянно… Пронзенное копьем тело вспыхивает звездной россыпью… и исчезает навсегда…

— Горангель…

Мила услышала свой голос словно издалека. Он прозвучал так странно: наполовину всхлип, наполовину шепот. Она что было сил зажмурила глаза, пытаясь прогнать видение, которое не желало уходить из ее сознания. Сцена на поляне Асфодела теперь прокручивалась в ее голове с самого начала.

— Горангель, — с мукой в голосе простонала Мила, видя в своем воображении растерянный взгляд его изумрудных глаз.

Эта картина не хотела уходить. Она все повторялась и повторялась, как если бы Мила раз за разом перечитывала одну и ту же главу в книге. Горангель снова и снова умирал в ее голове. И ей казалось, что еще немного — и она сойдет с ума, если это не прекратится. Она, кажется, то шептала, то кричала, повторяя, как наваждение, одно и то же имя: «Горангель»… И все ее существо разрывала на клочки непереносимая мука… Она не могла больше видеть, как он умирает!

— Мила!

Знакомый голос на миг отвлек ее от стоящей перед глазами сцены. А потом какая-то сила выбила из ее рук книгу.

Мила словно очнулась. Перед ней стоял Гарик. Он держал ее лицо в своих ладонях и смотрел на нее взволнованным взглядом.

— Ты плачешь, — удивленно произнес он.

Но Мила уже не просто плакала, она рыдала. Гарик крепко обнял ее, его руки успокаивающе гладили ее по волосам. А Мила никак не могла остановиться, словно накопившаяся внутри боль вырвалась на волю после долгого заточения.

Когда рыдания Милы стихли, Гарик твердо произнес:

— Мы должны выбраться отсюда.

Мила подняла на него глаза и кивнула.

Они шли вдоль террасы, от одной колонны к другой, и Гарик, крепко держа Милу за руку, свободной рукой прикасался к белоснежному мрамору колонн. Он искал выход.

— Это все книги, — на ходу поясняла свои слезы Мила. — Они… они читали меня.

Ее голос предательски дрогнул, выдав тот ужас, который она испытала.

— Они читали меня, — продолжала Мила, — словно книгой была я. Это… неприятно. Чувствуешь себя так, словно что-то копошится у тебя внутри, изучает тебя, как… как будто ты вещь! Эти книги, они… забирались ко мне в голову, вытаскивали наружу все мои воспоминания… Даже самые худшие.

Она тяжело вздохнула.

— Той книге — последней — понравилось перечитывать мое самое болезненное, самое плохое воспоминание. Как будто, чем сильнее эмоции, связанные с этими воспоминаниями, тем больше удовольствия от чтения… меня.

Мила зажмурилась и тут же почувствовала, как Гарик крепче сжал ее кисть в своей руке, словно напоминая, что он рядом, что все хорошо.

— На обложке каждой книги есть прозрачный шарик с черным ядром, похожим на веретено. Шарики словно вдавлены в обложку… Я не сразу догадалась, хотя… это ведь было так похоже, так очевидно!.. Это их глаза, Гарик! Так они видели меня. С помощью этого глаза они меня читали.

Мила скривилась, как от зубной боли, и потрясла головой.

— Ужасное место. Не могу представить себе мир хуже, чем тот, где книги… читают людей.

Она бросила косой неприязненный взгляд на высокие арки, которые словно проносились мимо них, хотя на самом деле это Гарик с Милой чуть ли не бежали, а изрезанная арками стена оставалась неподвижной. Стеллажи с книгами, выныривающие из арок через каждые десять шагов, не казались ей теперь мертвым симбиозом дерева и бумаги. Там был разум — чужеродный и пугающий. Милу не покидало чувство, что этот разум и сейчас знает о присутствии рядом двоих людей.

Она повернулась к Гарику, заметив, как его ладонь коснулась очередной колонны, и вдруг… Камень, разруха, заросли можжевельника — они снова очутились в руинах Харакса.

От облегчения Мила прислонилась к ближайшему осколку стены и сползла вниз, сев прямо на землю. Гарик присел рядом. Несколько минут они молчали, приходя в себя. Навалился запоздалый страх — они ведь могли так и не выбраться из чужого мира и остаться там навсегда. Первой заговорила Мила.

— Тот мир, в осколке которого мы сейчас были… Если там существуют книги, которые умеют читать людей… — Мила запнулась и поправила себя: — Живых существ, то значит, там есть те, кого можно читать. Там есть люди, такие, как мы, или кто-то похожий на нас!

Гарик помрачнел, по-прежнему крепко сжимая руку Милы в своей.

— Если так, то я им не завидую, — сказал он. — Наш мир мне нравится больше.

Они еще минуту помолчали, потом Гарик посмотрел на Милу, дождался, пока она ответит на его взгляд, и спросил:

— Ну что, пойдем дальше?