Запах Зла - Ларк Гленда - Страница 28

– Магии не существует, – раздраженно ответил я. – У нас носы не такие, как у всех, и ничего больше. Ты должна была заметить, что у всех горцев носы прямые и более длинные, чем у жителей побережья. Внутреннее строение тоже очень отличается – по крайней мере так считает Гэрровин. Я-то в отличие от него не делал вскрытий других островитян. Дядюшка, видишь ли, не может резать только живую плоть, а мертвые тела исследовал досконально. Он говорит, что анатомически наши носы более сложные и имеют больше нервных окончаний. И ты наверняка заметила, что кончик носа у нас иногда подергивается – когда мы принюхиваемся.

Наконец освободив меня от колючек, мы двинулись дальше; тут же появился Следопыт и принялся скакать вокруг, как щенок-переросток… впрочем, он и был им. Пес, похоже, опять охотился: морда у него была в крови. Я отогнал Следопыта от себя и продолжил:

– Ничего необычного в нашем нюхе нет. Он просто более острый, чем у других людей.

– Такой острый, что ты заранее узнаешь, когда кто-нибудь приближается к твоей деревне? И даже определяешь, из какой деревни гость? И можешь назвать гостя по имени?

Я в изумлении вытаращил на Блейз глаза. Проклятие! Много же она сумела понять из нескольких неосторожных слов моего отца!

– Мы не говорим о таких вещах с чужаками, – наконец выдавил я из себя.

– Ну, мне-то ты можешь рассказать: я слишком много видела и слышала, да и о многом догадалась. Даже Гэрровин кое о чем проболтался, когда лечил Флейм на косе Гортан. Он способен чуять дун-магию. И ты на самом деле не шутил, когда сказал, что определишь по запаху дорогу к своей деревне сквозь туман. Кел, не стоит думать, будто из-за того, что я высокого роста, да к тому же женщина, мозги у меня, как у туши кита, выброшенной на берег.

– Э-э… нет, конечно… Ничего такого я не думаю. Дело просто в том, что мы не любим… – Я снова умолк. Проклятие!

– Все равно нам нужно поговорить.

Следопыт, уловив мое смущение, попытался подпрыгнуть и утешить меня, лизнув в лицо. В отчаянии я воскликнул:

– И почему, ради широких голубых небес, ты держишь эту тупую собаку?

– Следопыт напоминает мне о причине, по которой я вместе с Флейм собираюсь убить злого колдуна, – совершенно серьезно ответила Блейз. – Каждый раз, как я его вижу, я вспоминаю о его прежнем хозяине, мальчике по имени Танн. И все-таки ты не отвертишься, Гилфитер, от того, чтобы все мне рассказать, да и от того, чтобы помочь нам.

Я растерянно посмотрел на нее.

– Помочь тебе убить кого-то? Ты что, совсем лишилась рассудка? Я – врач, хирург. Я лечу людей, а не убиваю их. – Тут я вспомнил о Джастрии и покраснел.

– Я не прошу тебя убивать.

– Ты просишь меня помочь вам, и на уме у тебя убийство.

– Не убийство, а казнь убийцы. Самого мерзкого убийцы, который когда-либо существовал. Танн стал одной из его жертв: Мортред подверг его пытке дун-магией и оставил умирать в мучениях.

Убежденность в ее голосе заставила меня замолчать.

– Я – врач, – пробормотал я через некоторое время, но сам понял, как беспомощно прозвучали мои слова.

Блейз всплеснула руками.

– Чтоб мне стать крабом без клешней! Еще один миротворец! Что во мне есть такого, что люди, думающие, будто с негодяями можно мило пить чай и вежливо беседовать, так и льнут ко мне? Мы с тобой еще поговорим, – снова повторила Блейз. – Это я тебе обещаю.

ГЛАВА 8

Может быть, народ Небесной равнины и вынес мне приговор за то, что я совершил, но верность своему соплеменнику и нашим традициям остались нерушимыми. Через шесть дней мы спустились на побережье, а феллиане и гвардейцы далеко отстали, и я знал, что должен благодарить за это проводников из тарна Гар.

В начале тропы мы отпустили селверов, не снимая с них седел и вьюков с палаткой и одеялами. Я задержался на мгновение, глядя, как они исчезают в тумане; мне казалось, что они уносят с собой часть моего сердца, часть, которая никогда ко мне не вернется. Так оно, я думаю, и было, потому что я никогда больше не увидел отца, не поговорил с матерью, не пошутил с братом. Я никогда больше не побывал в Вине, не проехался на селвере по Небесной равнине, не ощутил аромата лунных цветов в месяц Двух Лун.

Я повернулся и двинулся следом за Блейз и Флейм вниз по тропе. Я был человеком, лишившимся части себя, и в это мгновение я мог только ненавидеть женщин, которые принесли мне такое несчастье.

Спускаться было нелегко: тропа была совсем не такой торной, как та, что вела в Мекатехевен. Крутой извилистый спуск кончался узкой полоской берега; в глубине бухты Ниба располагался портовый городок Лекенбрейг. Я однажды побывал там, и никакого желания возвращаться туда у меня не возникало. Большинство лесов в окрестностях города было полностью вырублено, изничтожено ради песчаных карьеров. Речные наносы содержали много олова, и поэтому деревья и вся живность, что гнездилась на них, были стерты с лица земли. Мне иногда казалось, что я улавливаю аромат этой сложной богатой жизни, которой больше не существовало, словно голые пески не могли совсем избавиться от своего плодородного прошлого.

Вот и на этот раз, когда мы спускались ниже и ниже, оставляя позади полосы тумана, открывавшееся взгляду опустошение разъедало мне душу. Зная, как бурлит жизнь в прибрежных лесах, я не мог смотреть равнодушно на мертвый пейзаж, расстилавшийся перед нами, как карта на пергаменте.

– В чем дело? – спросила Блейз, когда на следующий день мы наконец пересекли эту пустыню и двинулись по пыльной дороге к городу. – Что так тебя огорчает?

– Разработки, – сквозь зубы ответил я. – Ты знаешь, сколько жизней погублено ради них? – Я обвел рукой песчаное море, кое-где испещренное лужами безжизненной воды.

– Тебя так задевает гибель растений? – озадаченно сказала она.

– Именно. Ведь каждое из них кишело жизнью. А теперь ничего не осталось.

Блейз задумчиво посмотрела на меня; ей явно не сразу удалось понять, как человек может так переживать из-за участи существ, лишенных разума.

– Неужели это так важно? – наконец спросила она.

– Уничтожение жизни и красоты всегда важно, – ответил я.

– Но ведь нам нужно олово.

– А моему народу – нет.

– Не каждый может жить так, как живут горцы. – Блейз резко оборвала себя, поняв, что ненамеренно проявила жестокость: Джастрия ведь не смогла… – Прости меня. Тут простых ответов нет, Гилфитер.

– Я бы сказала, что без леса жара чувствуется сильнее, – попыталась примирить нас Флейм. – Здесь гораздо жарче, чем в Мекатехевене, где часть деревьев сохранилась. Далеко еще до Лекенбрейга?

– День ходьбы.

– А потом?

– Потом мы купим билеты на пакетбот до Порфа.

– Может быть, его придется дожидаться?

– Это уж как повезет. Между Лекенбрейгом и Порфом идет оживленная торговля, и купцы все время плавают туда и обратно. Значение имеет другое: наши преследователи знают, что мы должны спуститься на побережье, и наверняка последуют за нами. Они могут догнать нас, пока мы дожидаемся корабля.

Я попытался сделать так, чтобы мы меньше привлекали к себе внимание: переоделся в поношенную дорожную одежду Гэрровина, выкрасил свои рыжие волосы соком ягод кеф, который обычно использовался в тарнах для нанесения темных узоров на глиняную посуду, и сбрил бороду. Вот с чем я ничего не мог поделать, так это с веснушками. Быть горцем – значит быть веснушчатым… Флейм покладисто спрятала свои золотые волосы под шарфом и стала носить тунику без пояса, хоть это и не помогало скрыть ее соблазнительные формы. А вот замаскировать рост и зеленые глаза Блейз было невозможно; к тому же она категорически отказалась спрятать меч и портупею и резко отчитала меня, когда я это предложил. Правда, издали ее можно было бы принять за мужчину, и Следопыт укреплял такое впечатление: женщина едва ли выбрала бы себе подобного любимца.