Та, которая видит - Ларк Гленда - Страница 41

Гэрровин помахал мальчишке с фонарем, чтобы тот проводил его до дому, и двинулся прочь, завернувшись в свою странную бесформенную одежду; его волосы торчали вокруг его головы, как жесткая трава на дюне.

Как только он завернул за угол, его вырвало. Я слышала.

Теперь я занялась тем, ради чего спустилась вниз. Мне нужно было найти Танна. Я не забыла слов Тора о том, что дун-маг наказал мальчишку.

В сарае Танна не оказалось.

Я нашла его вместе с его собакой за грудой корзин на причале. Дорогу мне указало зловоние — зловоние дун-магии, заглушавшее даже запах тухлой рыбы. Увидев меня, Танн пополз прочь, и его речь — если он и в самом деле пытался что-то сказать — оказалась совсем неразборчивой. То, что я увидела в свете фонаря, вызвало у меня тошноту.

По всему телу Танна вспухли рубцы, словно его высекли; однако я знала, что его никто и пальцем не тронул, — рубцы, являющиеся следствием заклинания, особенно болезненные и долго заживающие. Кожа мальчика казалась одной сплошной раной но то, что эта жестокость сделала с его разумом, было же хуже. Я попыталась коснуться Танна, но он мне этого не позволил. Каждый раз, когда я протягивала руку или хотя бы заговаривала с ним, Танн съеживался от страха. Единственным живым существом, которому он еще доверял, был его любимец щенок. Танн отказался взять мазь, которую я принесла. В конце концов, я оставила баночку на земле в надежде, что мальчик ею все-таки воспользуется. Мазь не сделала бы его выздоровление более быстрым, но смягчила бы боль.

Потом я вернулась в свою комнату, мучимая виной. Мне не следовало вовлекать мальчишку в дела, которые касались дун-мага.

Знаешь, если не возражаешь, давай на сегодня кончим. Некоторые воспоминания ранят, сколько бы времени ни прошло…

Глава 13

Ведь знала же я, что не следует приезжать на косу Гортан…

И вот результат: не только никакой надежды заработать свои две тысячи сету, но и испорченные отношения с нанимателем, опасность сделаться жертвой приспешников Дун-мага — и к тому же возможность навлечь те же неприятности на Тора Райдера.

Даже несколько часов мертвого сна и настоящая ванна — Подкупив судомойку, я получила целых два ведра солоноватой воды вместо положенного кувшина — не улучшили моего настроения.

Расспросы на следующий день на пристани подтвердили то печальное обстоятельство, что ни один корабль еще не может отплыть с косы Гортан… впрочем, и Флейм перевозить было пока невозможно. Весь день мы с Рэнсомом ухаживали за ней, наблюдая за тем, как она напрягает все силы, борясь с остатками дун-магии; от непрерывных усилий она обливалась потом и едва не теряла сознание.

Каждый раз, когда я встречалась с Рэнсомом, он кидал на меня свирепые взгляды: мальчишка был уверен, что все случившееся — моя вина, а мой интерес к Флейм носит исключительно корыстный характер. Он считал, что не бросаю я ее только в надежде, что она сообщит мне о местонахождении Девы Замка. Это была явная несправедливость. Я к этому времени была фактически уверена, что точно знаю, где находится беглянка; кроме того, не приходилось сомневаться: раз Флейм готова умереть, лишь бы не открыть эту тайну хранителям, мне она тоже ничего не скажет. Впрочем, я уже заметила, что логика, в отличие от привлекательности, не была сильной чертой Рэнсома.

Когда он не сидел рядом с Флейм, он беседовал с Тором в своей комнате. К счастью, после таких разговоров он всегда оказывался немного спокойнее и немного разумнее; каким-то образом Тору с его спокойной сосредоточенностью и мягким юмором удавалось бороться с неустойчивостью настроения и детскими капризами наследника.

Влияние Тора на меня было не менее благодетельным, хотя и не таким успокаивающим. В его объятиях я забывала свои страхи, училась отдавать себя и, что еще более важно, принимать то, что дарил мне он. Я пребывала в постоянном состоянии изумления: так ново все это было для меня. Даже напряжение, рожденное пониманием того, что любое мгновение мира покоя не более чем именно краткое мгновение, не могло убить моей радости.

Многое в Торе по-прежнему меня озадачивало. Например, кем был его наниматель: кто попросил его присматривать за Рэнсомом? И почему, если мне случалось неожиданно подойти к нему, он выглядел таким… далеким? Он сидел совершенно неподвижно, казался настолько не от мира сего, был так сосредоточен на чем-то глубоко в собственной душе, что ничто в реальной действительности для него значения не имело. В такие моменты я для него не существовала.

Беспокоили меня и другие загадки — те, что касались хранителей. Что они так старательно охраняли в самом глубоком трюме своего корабля? Почему возможное неудовольствие властителя Брета так их беспокоило? Почему они были так заинтересованы в этом островном государстве? Я бывала там и не видела ничего, что могло бы быть жизненно важно для Ступицы.

К концу второго дня после ампутации стало ясно, что дела у Флейм идут не так хорошо, как мы сначала думали. Осмотрев ее, я поняла, что проблема не в дун-магии: с ней Флейм почти разделалась. Мазь, оставленная Гэрровином, не позволила ране воспалиться, — еще одно доказательство превосходства лекарей с Мекате. Беда была в том, что, поскольку все внимание Флейм было сосредоточено на борьбе со злым колдовством, у нее не оставалось сил позаботиться о своем здоровье. Она потеряла очень много крови, и ее культя не заживала: из нее постоянно сочилась сукровица. У Флейм не оставалось никаких резервов силв-магии, которые она могла бы направить на собственное исцеление. Она совершенно обессилела. Только отдых и здоровье могли вернуть Флейм прежнюю магическую силу; отдых был ей доступен, а вот здоровье…

Я отправилась в город, чтобы снова привести в гостиницу Гэрровина: я рассчитывала, что у него найдутся какие-нибудь укрепляющие снадобья или хотя бы полезный совет. Однако найти травника мне не удалось. Когда я спросила Вука, того человека, у которого Гэрровин снимал каморку, тот сообщил, что старик вернулся поздно вечером два дня назад (по-видимому, сразу после ампутации), собрал вещи и ушел. Я порасспрашивала окрестных жителей, но единственным, кто видел травника, оказался капитан корабля: Гэрровин приходил к нему с просьбой взять его пассажиром. Узнав, что ни один корабль не покинет гавань, пока ветры и течения не переменятся, Гэрровин просто исчез.

Я вздохнула. Гэрровин, похоже, воспринял угрозу дун-магии очень всерьез и предпочел скрыться. Не могу сказать, что я осудила его за это, хотя, признаюсь, крепко выругалась, когда поняла, как искусно он замел следы.

Как к последнему средству я прибегла к помощи Адди Леке, поварихи в харчевне. Она жарила над горящими водорослями рыбьи потроха; в кухне было жарко, и пот со лба Адди капал прямо на ее стряпню. Глаз у толстухи снова был подбит, и взгляд, который она бросила на своего супруга — хозяина харчевни и одновременно единственного слугу в ней, — был полон злобы и страха.

— Гэрровин? — переспросила Адди. — Ну, как же, знаю его. Он смылся две ночи назад. Все только о том и толкуют. Он был даром божьим для всех болящих в этой вонючей дыре, и если он не вернется… — Адди потрогала свой заплывший глаз. — Говорят, за ним явился какой-то великан с огромным мечом — хотел, чтобы старик вылечил его жену. Ну, Гэрровин пошел с ним, да только женщина померла, а муж ее взбесился и грозится изрубить травника на мелкие кусочки. Вот тот и слинял.

Я с трудом догадалась, что слышу собственную историю. За двадцать четыре часа Гортанская Пристань сумела не только превратить меня в мужчину, но еще и снабдить женой.

Адди переложила свою стряпню на тарелку, украсила хрустящими солеными водорослями и визгливо позвала мужа, который должен был подать блюдо на стол в харчевне.

— Где, как ты думаешь, он прячется? — спросила я.

— Да конечно, у своей потаскухи.

— У него была потаскуха?

— Откуда мне знать? Но я именно так и сделала бы, будь я мужиком и нуждайся в укромном местечке. — Адди, отдуваясь, облокотилась на прилавок. — Говорят, этот Гэрровин на самом деле знатный человек, чуть ли не князь, а жил в месте, которое называется Небесная равнина. Сбежал из-за того, что посмел поцеловать жену своего старшего брата…