Та, которая видит - Ларк Гленда - Страница 17

— Вечная жизнь ждет вас, — с искренней страстью выкрикивал один из проповедников, грозя пальцем пьянице, еле держащемуся на ногах, — если вы исправитесь! Выпивка — приманка дьявола, который хочет увлечь вас в Великую Бездну, где вечно будете вы тонуть, задыхаясь и хватая ртом воздух, а демоны глубин станут терзать вас…

— Это ничего, — перебил его кто-то из толпы, — старый Айк вон уже который год тонет в пойле, а ему все мало.

— Неприятные типы эти феллиане, — громко добавил еще кто-то. — Им только и нужно, чтобы кого-нибудь утопить.

Проповедник не снизошел до ответа и вместо этого принялся грозить пальцем мне:

— Да вот ты, язычница, как смеешь ты выставлять себя напоказ в мужской одежде! Как смеешь ты хвалиться перед всем миром своими грехами, одеваясь столь непотребно? Или у тебя нет стыда? Ты соблазняешь мужчин, а грех вожделения не позволит им войти в рай! Из-за тебя мерзейшая похоть мешает им думать о Фелли! Покайся! Прикрой свое тело юбками и ходи потупив глаза, как положено скромнице, ублажай лишь мужа, иначе ждет тебя адская пучина…

— Знаешь, Блейз, мне кажется, он в тебя влюбился, — пробормотал мне в ухо чей-то голос.

Надо же, кто оказался рядом со мной, — Тор Райдер собственной персоной! Вот уж не думала, что у него есть чувство юмора… Не найдясь что ему ответить, я грубо бросила:

— Ах, заткнись!

— Прости, — мягко ответил он. — До чего же эти феллиане тошнотворны со своей абсолютной уверенностью в том, что именно им известна воля высших сил.

— Не говоря уже об их убеждении, что любое удовольствие греховно, — с улыбкой подхватила я, стараясь загладить свою ничем не оправданную резкость. Проповедник как раз принялся обличать пение и танцы как ловушку дьявола. — Думаю, я пойду еще немножко погрешу. Выпить кружечку приятнее, чем слушать это. — Я говорила достаточно громко, так что мои слова вызвали в толпе смех. Я кивнула Тору и пошла дальше.

Заглянув в пару таверн и выпив пару кружек разбавленного пива, я получила достаточно указаний, где искать гхемфа, о котором упомянул Ниамор: в доме по другую сторону причалов в подвале находилось заведение, известное качеством, как своего пива, так и своих шлюх. На этот раз я занималась собственными делами, отложив на время заботы о поручении хранителей.

Для Гортанской Пристани местечко было вполне приличным: там было тихо и чисто. Женщина, сидевшая за кассой, огромная, как детеныш кита, с нарушителями спокойствия разделывалась так же свирепо, как кит-самец с соперниками. Я ей кивнула, и судя по тому, как она прищурилась, память у нее оказалась отменная: она меня узнала, хотя я заходила сюда пять лет назад. Спускаясь по ступеням, я быстро окинула взглядом помещение. Особых перемен я не заметила, как и явной — опасности: ни вооруженных буянов, ни пьяных матросов, рвущихся в драку. Стойкой бара служил все тот же кусок коралла, мебель, как и всюду, была сколочена из плавника; однако заведение могло позволить себе свечи из лучшего спермацета.

Шлюхи тут, может, и сменились, но, как и их предшественницы, выглядели скучающими, а их клиенты — вполне безвредными. В таверну забрели несколько человек с корабля Датрика, а Тор Райдер, похоже, устал от проповедей феллиан: он сидел за столом с человеком в тунике ремесленника, какие носят на островах Хранителей; одежда была бедной и видела лучшие времена, так что ее владелец явно никакого отношения к «Гордости Хранителей» не имел. Никаких следов силв-магии в нем я не заметила, так что он, вероятно, этим даром не обладал; да и держался он без самоуверенности, всегда присущей хранителям-силвам.

Я почему-то ощутила раздражение из-за того, что Тор оказался здесь раньше меня; слегка кивнув ему, я направилась к столу посетителя, ради которого и пришла сюда: это был гхемф. Он сидел в одиночестве над нетронутой кружкой пива. Все столы вокруг пустовали: люди предпочитали не приближаться к гхемфам, хотя я и не могла бы сказать почему. Я ни разу не слышала, чтобы гхемф причинил человеку вред, да и пахли они не так уж скверно. На самом деле издали они даже походили на неуклюжих людей — высоких и сутулых, но все-таки людей. Только подойдя поближе, можно было увидеть различия. Во-первых, у гхемфов отсутствовали волосы. Во-вторых, кожа, о крайней мере на лице, имела серый цвет, становясь, чем ниже, тем темнее, так что ноги выглядели черными как уголь. Лица гхемфов красотой не блистали: носы и уши у них были приплюснутыми, а глаза лишены бровей и ресниц. Определить, к какому полу принадлежит данная особь, никогда не удавалось: они не различались ни сложением, ни голосом, да и одевались одинаково.

От человека гхемфы отличались и другими особенностями. У них на каждой руке было по два больших пальца — по одному с каждой стороны ладони. Пальцы левой руки были короткими и такими сильными, что легко раздавливали раковину мидии; на правой же руке пальцы были тонкими и длинными, приспособленными к искусной работе. Гхемфы никогда не носили обуви, и их ступни напоминали перепончатые лапы с острыми втягивающимися когтями. Я всегда думала, что благодаря перепонкам они, должно быть, прекрасные пловцы, хотя ни разу ни одного из них в воде я не видела.

Мои знания о гхемфах были, конечно, весьма поверхностными; люди вообще мало имели с ними дела. В те времена в каждом городе обычно жила всего одна семья этих существ, хотя в столицах они иногда образовывали небольшие общины. До начала Перемены на всех Райских островах не могло жить больше двадцати — тридцати тысяч взрослых гхемфов. Они были долгожителями и размножались с трудом; каждая семья имела всего одного-двух детенышей.

Гхемфы держались по большей части особняком; люди обычно не обращали на них внимания, кроме тех случаев, когда новорожденному требовалось сделать татуировку — символ гражданства. Родители, получив необходимые бумаги у властей, относили их и ребенка к ближайшему гхемфу. За определенную плату гхемф делал татуировку и вставлял драгоценный камешек в соответствии с традицией данного острова, — но только после того, как тщательно проверял, не поддельные ли бумаги. Гхемфы фактически лишали чиновников возможности брать взятки за предоставление гражданства. Они были так дотошны, что ребенку, которому татуировка не полагалась, получить ее было совершенно невозможно. И самих их никогда, никогда не удавалось подкупить, хотя ни один гхемф не был богат. Насколько мне известно, единственный доход, который они получали, была плата за их услуги татуировщиков. Забавно: сами гхемфы не имели знаков гражданства, и никто, даже хранители, не подвергали сомнению их право отправляться куда угодно и жить как им вздумается.

Никто не знал, когда и при каких обстоятельствах гхемфы сделались татуировщиками: просто так, казалось, было всегда. Из-за того, что только они умели делать татуировку столь безупречно, из-за своей неподкупности гхемфы стали незаменимы. За это их терпели, даже уважали, но не любили и не понимали.

Как и другие люди, я находила гхемфов уродливыми; однако, в отличие от большинства, я ненавидела их за несгибаемость в том, что касалось законов о гражданстве. Будь гхемфы более покладистыми или более корыстолюбивыми, вся система стала бы терпимой или, еще лучше, перестала бы работать, и полукровки вроде меня не считались бы отверженными, недочеловеками.

Было очень странно увидеть одно из этих существ в Гортанской Пристани. Такой вещи, как гражданство, здесь просто не существовало, а значит, не было и работы для татуировщика, хотя, думаю, иногда какой-нибудь пьяный матрос и мог бы пожелать, чтобы на руке у него появилось изображение голой красотки.

Как я уже говорила, коса Гортан была местом, куда человек отправлялся, если больше податься ему было некуда. Жители ее не считались даже нацией. Тут не было ни правительства, ни закона, кроме закона силы. Так зачем же приезжать сюда гхемфу? Единственной причиной, которая приходила мне в голову, была та, что и он тоже отверженный, отступник. А отступника можно подкупить…

Я подошла к столу гхемфа и встала перед ним.