Та, которая видит - Ларк Гленда - Страница 11

Проклятие на моих неизвестных родителей, бросивших своего плачущего младенца на кладбище в Ступице, столице островов Хранителей! Они произвели на свет полукровку, что преследовалось законом, и бросили ее в единственном государстве, которое не могло не вызвать в ней зависти, чтобы она выросла среди людей, стать подобной которым она не могла и надеяться.

Проклятие на вас обоих, мама и папа, кем бы вы ни были.

Женщина-хранительница бросила на пристань канат; его подхватил портовый мальчишка, кинувшийся обматывать его вокруг швартовочной тумбы. Женщина была на последних днях беременности, ее выпирающий живот туго натягивал шазубл. Я когда-то встречалась с ней и помнила, что ее брак вызвал скандал, хоть и не могла припомнить подробностей. Я все еще пыталась оживить свою память, когда мое внимание привлек пожилой мужчина, вышедший на полуют и облокотившийся на перила, чтобы проследить за швартовкой. Его каштановые волосы поседели на висках, придавая ему еще более благородный — по крайней мере, на поверхностный взгляд — вид, чем у его спутников. Изогнутые брови выдавали в нем циника, еще усиливавший окружающую его ауру властности. Его шазубл был отделан золотой тесьмой, что говорило о высоком ранге в иерархии хранителей: он был советником, членом высшего выборного органа власти. Это было самое высокое положение, которого только можно достичь на островах Хранителей, если только не претендовать на пост главы Совета. Глава Совета правил государством, но его власть не была ни абсолютной, ни наследственной, как на других островах. Глава избирался членами Совета, которые, в свою очередь, избирались гражданами. Даже и будучи избранным, он должен был отчитываться перед Советом.

Взгляд советника скользнул по толпе и остановился на мне. Выражение его лица не изменилось ни на йоту; это оказалось для меня шоком: я поняла — он знал, что я окажусь здесь. Сомневаюсь, чтобы мое собственное лицо осталось таким же безмятежным — я-то никак не ожидала увидеть советника на косе Гортан. Человек, занимающий такое положение, как сир-силв Датрик, обычно не покидает Ступицу и уж тем более острова Хранителей.

Я резко повернулась, ушла с пристани и направилась прямиком в «Приют пьянчуги». Странно: как раз когда я оказалась на площадке лестницы, я заметила цирказеанскую красавицу, входившую в свою комнату. Должно быть, она не меньше моего спешила уйти с пристани. Интересно, что заставило ее так торопиться… Она как силв и чистокровная цирказеанка могла встречаться с хранителями на равных. Не то что я — безымянная полукровка, не имеющая гражданства, лишенная дара силва… Единственным моим достоянием был Взгляд: только он обеспечивал мне сомнительную респектабельность, только благодаря ему меня не вышвырнули с островов Хранителей, как только я подросла достаточно, чтобы самой заботиться о себе.

Я улеглась на кровать и стала ждать. Я знала: они найдут меня, если я им понадоблюсь. В конце концов, в Гортанской пристани была всего одна приличная гостиница…

И пока я ждала, я думала о сир-силве Датрике.

Мы впервые повстречались, когда мне было лет восемь. Датрик тогда еще не был советником; он занимал какую-то мелкую должность на службе Совету, хоть и питал большие амбиции. Я жила вместе с группой таких же бездомных и отверженных, как я сама, детей. Приютом нам служило старое кладбище на Сумеречном холме; там когда-то богачи хоронили своих покойников в просторных склепах. Заброшенные гробницы служили хорошим убежищем вечно голодным уличным бродяжкам, ребятне без денег, без близких и, как, по крайней мере, в моем случае, без гражданства. Там же жили и двое взрослых: полусумасшедшая старуха, торговавшая старьем, и немой нищий. Мы, дети, работали на них: это был единственный способ добыть себе пропитание и выжить.

Это кладбище и было моим самым ранним воспоминанием… меня передавали от одного взрослого обитателя дна другому, били, заставляли попрошайничать. Я помню постоянное чувство голода, холода и одиночества. Я очень рано усвоила, что никто не позаботится обо мне, кроме меня самой.

В тот день, когда я повстречала Датрика, я вместе с двумя мальчишками зарабатывала медяки, отскребая оставленную морскими пони слизь с мостовой перед домом какого-то богача. Мимо, направляясь к одной из вилл, прошла группа хранителей-силвов. Я уже давно поняла, что вижу мир иначе, чем другие дети: я различала голубовато-серебристое сияние силв-магии и не обманывалась созданными силвами иллюзиями; все это я видела так же ясно, как большинство людей — радугу в небе после дождя. Я не знала, как называется такая моя способность, и даже не подозревала, что существуют и другие люди, умеющие видеть силв-магию. До того дня я не знала, что могу заметить и дун-магию, хотя слышала о багровых чарах. Как и все жители Ступицы, я выросла, испытывая страх перед дун-магами и больше всего на свете боясь встретиться с ними, хотя такого никогда и не случалось. Для нас, бродяжек, дун-маг был пугалом… очень страшным, но все же нереальным.

Так было до того дня, когда дун-маг напал на группу силвов. Он, должно быть, охотился за определенным человеком — советником, который в то время ведал городской стражей. Проходя мимо силвов, маг сотворил заклинание… а я его увидела — мерзкое зловонное багровое свечение, поползшее в сторону ничего не подозревающих людей. Хоть я никогда раньше с дун-магией не сталкивалась, я сразу поняла, чем это должно быть. Не было ничего другого, что пахло бы такой… такой скверной. Я выкрикнула предостережение — ведь никто из силвов не мог видеть дун-магии.

— Дун-магия! Дун-магия! — завопила я. Немедленно всюду вокруг вспыхнули вихри силв-магии, сияющие и прекрасные, питающие друг друга силой. Защита силвов походила на полупрозрачный покров, натянутый между голубоватыми столбами света, извивающимися, танцующими, с перебегающими по ним искрами, — так солнечный свет переливается на воде. Багровое свечение вспыхнуло ярким пламенем, соприкоснувшись с серебристо-голубой стеной, но проникнуть сквозь нее не смогло. Дун-маг в ярости обрушил заклятие на меня, но это никакого эффекта не произвело — меня только вырвало от отвращения. В тот же момент один из силвов согнулся пополам: заклинание дун-мага нашло прореху в его защите. Уж это-то все они увидели. Некоторое время царила неразбериха: силвы впали в панику, и дун-маг смог бы, возможно, скрыться, если бы не Датрик. Он один среди стражи, окружавшей советника, не растерялся: больно стиснув мне руку, он прошипел:

— Кто наложил заклинание, ты, курносая замарашка?

Я показала на виновника, и силвы все разом взялись за него. Я замерла на месте, как громом пораженная, и могла только таращиться. При помощи силв-магии никому причинить вреда нельзя, но можно запутать жертву при помощи иллюзий. А уж тогда, пока человек будет отбиваться от воображаемых чудовищ, пырнуть его ножом нетрудно. Зрелище было не слишком приятным.

Не пострадавший при нападении советник подошел, чтобы поговорить со мной и с Датриком, Сунув мне в руку монету, он поблагодарил меня и сказал Датрику:

— Вот прекрасный пример того, о чем я твержу уже многие годы: нам нужны услуги тех, кто обладает Взглядом. — Не обращая внимания на недовольную мину Датрика, он добавил: — Дитя, ты теперь будешь служить Совету. Датрик, позаботься о девочке. — Он отошел, а мы с Датриком остались, глядя друг на друга с взаимным отвращением.

В том, что случилось потом, я ничего изменить не могла.

Датрик отдавал приказания, а я повиновалась.

В конце концов, он отправил меня в школу для бедных при мужском менодианском монастыре на окраине Ступицы. Заведение ничего особенного собой не представляло. Первое, чем озаботились братья, — это вымыть меня; при этом, конечно, обнаружилось, что я девочка, — Датрик не потрудился сообщить патриархам об этом обстоятельстве. Меня быстренько спровадили в такую же школу при женском менодианском монастыре. Это заведение оказалось еще более унылым; оно находилось в темном мрачном здании, и заправляли там женщины, более интересовавшиеся аккуратностью, чем счастьем своих воспитанниц. Я сразу возненавидела школу и несколько раз убегала. Каждый раз Датрику приходилось возвращать меня обратно, и наша взаимная антипатия только росла. Сестры безуспешно пытались научить меня сидеть смирно, молчать и заниматься всякими скучными вещами вроде шитья. Наконец они — и Датрик — отступились и вернули меня в школу при мужском монастыре.