Страна Северного Ветра - МакДональд Джордж - Страница 25

25

Вечером дома разговорам не было конца.

— Бедняжки! — начала мама, — Им-то куда тяжелее нас. Ведь они привыкли к роскоши, а теперь ютятся в крохотном домике — у меня сердце кровью обливается, как подумаю об этом.

— Даже не знаю, — задумчиво произнёс Алмаз, — остались ли у миссис Коулман украшения на ногах.

— Ты о чём, сынок? — не поняла мама.

— На руках-то кольца у неё были, — ответил мальчик.

— Конечно, любая дама носит кольца. И что с того?

— Когда мы жили в Сендвиче, — объяснил Алмаз, — ты сказала, что мы теперь бедные, и тебе придется расстаться с бабушкиным кольцом.

— Господь с тобой! Всё-то он помнит, — удивилась мама. — С тобой, Алмаз, нужно держать ухо востро.

— Почему? — удивился тот. — Я просто подумал.

— Вот именно поэтому, — отрезала мама.

— Почему поэтому? — не отставал мальчик. Он ещё не знал, что взрослые не всегда ведут себя по-взрослому, иногда они разговаривают, как дети, и даже как избалованные дети.

— Слава Богу, миссис Коулман ещё не докатилась до такой нищеты! Не докатилась!

— А быть нищим очень стыдно? — спросил Алмаз, услышав, каким тоном мама это сказала.

Но мама, почувствовав, наверно, укол совести, заторопила сына спать. Уже лёжа в постели, Алмаз всё пытался понять, что же она имела в виду, снова и снова повторяя про себя: «Почему поэтому?», пока наконец сон не сморил мальчика, и он заснул, так и не получив ответа на свой вопрос.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Пьяный кебмен

есколько дней спустя Алмаз проснулся ночью от какого-то грохота. Сначала он решил, что это шумит Царица Северного Ветра, но ошибся.

На улице, действительно, стонал ветер, но это у Царицы Южного Ветра было плохое настроение. А разбудила Алмаза вовсе не она, её голос, наоборот, убаюкал бы его. Разбудивший мальчика шум был похож не то на сердитый звериный рёв, не то на бессвязные вопли сумасшедшего. Проснувшись окончательно, Алмаз понял, что кричит кебмен-пьяница, который жил за стеной. Слушать его ругань было ужасно, но мальчик ничего не мог поделать. Вдруг раздался женский вопль, а потом заплакал младенец. Тут Алмаз понял, что настало время вмешаться, а поскольку поблизости, кроме него, никого не было, мальчик решил пойти посмотреть, не может ли он помочь. Он встал, оделся, спустился вниз — комната кебмена располагалась на другой лестнице, — вышел во двор и зашёл в соседнюю дверь. Её кебмен, к счастью, забыл запереть. К этому времени крики стихли, и нужную комнату мальчику помог найти только плач младенца. Алмаз чуточку приоткрыл дверь и заглянул внутрь. В комнате, откинувшись на спинку стула, вытянув ноги и свесив руки по бокам, сидел пьяный кебмен. Его жена всхлипывала на постели, а в люльке плакал малыш. Картина была жалкая.

Чаще всего люди при виде чужих страданий и отчаяния стараются отвернуться и побыстрее забыть увиденное. Но Алмаз начал сражаться с наступавшим отчаянием. Маленький мальчик вышел на битву с дьяволом, словно Божий ангел с пылающим мечом. Дьяволом было то самое отчаяние, и мальчик нашёл верный способ с ним расправиться. Как любой мудрый солдат, он атаковал слабое место — занялся младенцем, ведь отчаяние не имеет такой власти над детьми, как над взрослыми. А уж в малышах Алмаз понимал толк и был уверен, что сможет как-нибудь успокоить и развеселить кроху. Хотя сам он знал всего одного младенца, а двух одинаковых малышей на свете не сыскать, но в чём-то все они похожи, так вот поскольку одного ребёнка Алмаз знал очень хорошо, он был уверен, что сможет легко поладить и с этим. Некоторые, возможно, выбрали бы другой, на редкость глупый путь борьбы с таким дьяволом. Они начали бы бранить дурака-кебмена, затем разозлили бы его жену, сказав, что она сама во всём виновата, и наконец оставили бы им несколько потрёпанных нравоучительных книжек, которые нагоняют тоску и скуку, но им и в голову бы не пришло успокоить ребенка. Алмаз сразу же взял младенца из колыбели, посадил к себе на колени и стал показывать ему огоньки. Единственным огоньком, правда, был фонарь, горевший во дворе тусклым жёлтым светом: газ в нём был плохой, а стекло — грязным, однако сам свет был такой же, как у солнышка. Малютка это понял и улыбнулся, и пусть фонарь освещал жалкую картину — комната была мрачная, грязная, полупустая и безнадёжная — но посередине на табуретке сидел Алмаз, улыбаясь малышу у себя на коленках, а малыш улыбался свету. Его отец не спал, но и не бодрствовал, он сидел, устремив взор в никуда, но его чувства не успели окончательно притупиться, и в глубине души он на себя злился, только никак не мог сообразить, почему. На самом деле, ему не давало покоя то, что он ударил жену. Он уже успел позабыть свой поступок, но всё равно страдал из-за него, и эти страдания были голосом огромной Любви, которая сотворила и его, и жену, и младенца, и Алмаза. Она говорила в его сердце, умоляя стать хорошим, ведь такая Любовь живёт даже в самых испорченных и чёрных сердцах, только голос её всегда звучит по-разному. На Синае она звучала громом и молнией, в сердце кебмена — страданием, в душе апостола Иоанна — совершенным блаженством.

Постепенно до кебмена дошло, что в комнате кто-то поёт. Пел, разумеется, Алмаз. Он придумывал для малыша песенку за песенкой, одну нелепей другой, во всяком случае, так показалось кебмену. Он выпил слишком много и уже не мог разобрать слова, для него они сливались в нечленораздельное бульканье. Когда он бывал сильно пьян, он и сам так говорил. Но кроха был в восторге от песенок Алмаза, а мальчику так нравилось, о чём он пел, что он мало заботился о словах, коль скоро они нравились. Однако кебмену песенки помогли не меньше, чем Алмазу с малюткой: он от них заснул, и сон принялся потихоньку исправлять его дурное настроение.

В конце концов Алмаз устал петь и начал разговаривать с малышом. Стоило пению прекратиться, как кебмен стал просыпаться. В голове у него слегка прояснилось, он пришёл в себя, и на сердце у него было уже не так черно. Прислушавшись, он разобрал, что Алмаз говорил малышу о папе, мальчик ведь думал, что кебмен спит:

— Бедный твой папочка! Он слишком любит пиво и джин и от них становится не похожим на себя. Твой папа никогда бы не стукнул маму, если бы не выпил много пива. Он ведь очень любит твою маму, он работает целыми днями напролёт, чтобы у вас было, что кушать, только вот вечером про всё забывает и тратит деньги на пиво. А в пиво мешают какую-то гадость — мне папа рассказывал — она выгоняет вон всё хорошее, а плохое впускает. Мой папа говорит, когда человек выпьет пива, к нему внутрь забирается бес, который очень любит пить. Он знает, что там ему дадут выпить, и всё время требует ещё, поэтому человек пьёт снова и снова, пока не умрёт. Тогда ужасный бес вылезает наружу, заползает ему на живот и высматривает себе другого кебмена, которого можно будет заставить пить, и пить, и пить. Вот, малыш, что рассказывал мой папа. А ещё он говорит, что выгнать беса можно, только если не давать ему ни капли из пивной, а поить одной чистой водой, чаем или кофе. Это всё он терпеть не может и, чтобы не утонуть, быстренько убежит.

Но твой бедный папочка так и будет пить гадкое пиво! Вот здорово было бы, если бы он перестал, ведь мама на него за это сердится, оно и понятно! А когда она сердится, он сердится ещё больше, и тогда о них некому позаботиться, кроме тебя, малыш. Ты ведь заботишься о них, да? Конечно, заботишься. Маленькие всегда заботятся о своих мамах и папах, правда, малыш? За этим они и появляются, да? А когда папа перестанет пить пиво и противный джин со скипидаром — так мой папа говорит — твоя мамочка станет весёлой и красивой! И папочка будет добрым и ласковым! И ты будешь счастливым, словно ласточка! И Алмаз тоже будет весёлым и счастливым! А когда Алмаз вырастет, он обязательно возьмёт тебя с собой на козлы и научит управлять кебом.