Охотники за ФАУ - Тушкан Георгий Павлович - Страница 87

Кусты были уже близко, но это была еще ничейная земля — расстреляют в упор! Мотор то взревет, то замолчит, и в этих паузах слышны и стрельба и визг пуль.

«Ну, все! Отвоевался!» — решил Баженов и откинулся на спинку сиденья. Страха не было, только удары сердца отдавались в горле. Вася-Василек нацелил самолет на поле перед кустарником. Там сейчас же возникли разрывы мин. Попробуй, сядь! Вася-Василек сделал все что мог, «уточка» только коснулась колесами тонких веток и через секунду бодро запрыгала за кустами. Они соскочили на землю. Хохотали и хлопали друг друга по плечам. Осмотрели самолет — весь как решето. И как только их не задело! Но долго радоваться не пришлось: прилетели первые мины. Можно бы расстаться с «уточкой» и — где ползком, где бегом — добраться до своих. Но Вася-Василек, не обращая внимания на разрывы, занялся мотором.

— Проводку перебило! — обнаружил пилот, и они спешно стали соединять перебитые провода.

— Крутни! — крикнул Вася-Василек со своего места. Мотор взревел.

— В городе противник, — докладывал Юрий Баженов. — Видел батарею противотанковых, батарею полевых пушек. Войск на улицах не видно. Только группы солдат во дворах первых домов, в окопах между домами и в одиночных зданиях. Наши части уже за городом. Наверное, обошли — в надежде, что части второго эшелона очистят город. А они лезут в лоб. Зашли бы с тыла. — Все ясно! Спасибо! Иди, болей. А выздоровеешь, получишь особое задание.

Баженов вышел от командарма и остановился. Ложиться в постель ему не хотелось, и он пошел завтракать. После недавних сильных ощущений он все еще пребывал в ратном раже. Именно этим он объяснил свой зверский аппетит. Когда же он разделся и лег в постель, то ни спать, ни лежать не хотелось.

«Вот ведь как перевозбудился, — подумал он, — даже температуры не чувствую». Измерил температуру — нормальная! Не поверил. Какая-то чертовщина! И горло не болит. Не иначе, микробы испугались стрельбы и удрали!

Баженов оделся, разыскал Сысоева и рассказал об этом ЧП в медицинской практике. Сысоев смеялся. Баженов спросил его, знает ли он, на какое «особое задание» намекал командарм.

— Знаю и готовлюсь. Если ты здоров — я доложу начштаба.

Командарм был весьма удивлен мгновенным выздоровлением Баженова, даже позвал свою жену, приехавшую навестить его. Военврач Нестерова объяснила: по-видимо-му, сказалось нервное перевозбуждение, погасившее грипп. Такие случаи известны, но это не значит, что следует обобщать такой, с позволения сказать, метод лечения гриппа. Она лично предпочитает менее остродействующие средства. Например, стрептоцид.

Командарм посмеялся, а потом сказал:

— Особое задание для вас — разыщите секретный военный завод, делающий «Фау». Даю вам, как говорят моряки, «свободное плавание». Но не вырывайтесь вперед, действуйте в районах, занимаемых нашими войсками. Только если риск очень оправдан — рискуйте, но расчетливо, умно. Поедете, чтобы не выделяться, на своих трофейных машинах. Как они, в порядке?

— Моя «Испано-суиза» в порядке, — сказал Сысоев.

— И мой Мерседес-бенц» работает как часы. — Баженов улыбнулся.

— Рации с собой возьмите, но брать ли с собой автоматчиков, и сколько, а также все прочие вопросы, решите с Георгием Васильевичем.

То был еловый лес, скучный лес, посаженный по линейке. Точно отмеряниые междурядья, без подлеска, без кустарника, просматривались далеко. И его увидели лежащим, — прятался, где спрятаться невозможно.

Богун и Бекетов справа. Рябых и Мацепура слева, в два счета окружили его и повели к машинам. Впервой сидели Баженов и Ольховский, во второй — Сысоев и Чернявский. Три часа назад они свернули с шоссейной дороги на лесную, но не были уверены, что уже не едут по ничейной земле, и фронт остался позади.

Перед ними стоял пожилой истощенный мужчина с черной с проседью бородкой, такими же длинными волосами и усами. На нем была полосатая одежда. Поняв, с кем он встретился, он заплакал. Жестами попросил поесть: он не говорил ни по-русски, ни по-немецки, ни по-английски, только по-французски, но французского языка никто из них не знал, если не считать двух-трех слов, известных Чернявскому.

— Так шо ясно, — сказал Богун, — как я понял, камрад родом из Пари и был в концлагере.

— Пари — это Париж, а что из лагеря, так это и без переводчика видно, — заметил Чернявский.

Заключенный жадно ел шоколад, галеты и запивал вином. Как выяснилось, француз бежал из лагеря, расположенного совсем недалеко. Он показал на пальцах количество километров — 12; показал, в какой стороне находится концлагерь.

— Комбьен там этих, ну… гитлерзольдатен? — лез из кожи Чернявский.

— Дэ сольда д'Итлер? — сразу же сообразил француз и показал на пальцах — получалось три десятка. Но то, что он объяснил дальше с помощью не столько слов, сколько жестикуляции и мимики, насторожило всех. Он дал понять, что они делали «се терибль фау-дё* — «эти страшные Фау-два», и он показал два пальца.

— «Фау»? — повторил Сысоев и тоже поднял два пальца. Француз утвердительно закивал головой.

— В концлагере? — допытывался Сысоев, для ясности потеребив арестантскую одежду узника.

Француз отрицательно качнул головой и показал пальцем в землю. Это и решило вопрос, ехать ли дальше. Француз жестом попросил дать ему карандаш и бумагу и стал рисовать план. По мере того, как он наносил на бумагу подробности, сопровождая каждую из них забавными пояснениями («та-та-та-та» — это был, видимо, пулемет), они обсуждали план действий. Решили сперва захватить сторожевую железобетонную будку с крупнокалиберным пулеметом у ворот, одновременно снять часовых на угловых сторожевых башнях. Сысоев распределил и уточнил задачу для каждого из них, а закончил так:

— Упорного сопротивления охраны при нынешней военной ситуации ожидать не приходится.

Это было поразительное «шествие из ада», как выразился Баженов.

Из ворот, сорванных фауст-патроном, шла длинная толпа мужчин в полосатых одеждах. Видимо, сюда подбирали людей по профессии и здоровью. Они даже не были особенно худы. Шли чехи, англичане, поляки, французы, итальянцы, болгары, венгры. Было и шестнадцать русских.

Да, работали. Да, делали детали. Гитлеровцы говорили им, что это запчасти для моторов, а потом кто-то шепнул — «Фау-два»… Но если гитлеровцам становилось известно, что кто-то из заключенных что-то знает, тот исчезал.

— А где помещается завод? — спросил Сысоев.

— Не знаем.

— Но ведь вы же работали на нем?

— Работали.

— Так где же он?

— Не знаем. Никто не знает.

— Да ведь вы там работали!? В какой он стороне?

— Поезд приходил с севера.

— Какой поезд?

— Товарный. По этой колее, что проложена на территории концлагеря.

— Рассказывайте подробно.

— А что рассказывать! Рано утром на территорию концлагеря подавали товарный состав без окон. Нас загоняли в вагоны. Закрывали наглухо двери и куда-то везли. Куда — не знаем. Около часа везли. Потом поезд останавливался и опускался.

— Как так опускался?

— Не знаю, как и где, а только когда нам открывали двери, то мы выходили в помещение завода. Дневного света не было. Был только электрический. Подземный завод.

Их уже три дня как не возили на работу. Один эшелон заключенных вывезли куда-то этим утром, должны были и за ними приехать.

Сысоев расспросил и собрал узников-коммунистов, бойцов сопротивления, организовал пять групп и вооружил их трофейным оружием.

У телефона в канцелярии сели два немецких коммуниста, хорошо знавшие местные порядки и фамилии гитлеровских начальников. Сел возле телефона и Чернявский.

Было три телефонных звонка. Вызывали Зигельмана, начальника лагеря, и, узнав, что Зигельман отлучился, передали распоряжение — подготовить заключенных к срочной отправке. Во второй раз опять настойчиво требовали Зигельмана. На это ответили, что начальник лагеря и еще двое с ним ушли и до сих пор не вернулись. Гитлеровец выругался и велел позвать Бюге. Заключенный у телефона, подражая хриплому голосу начальника охраны эсэсовца Бюге, выслушал приказ: срочно вывести заключенных из лагеря в каменоломню и там расстрелять их. Чтобы покончить с этим поскорее, в каменоломню сейчас же отправят отряд эсэсовцев.