Соната моря - Ларионова Ольга Николаевна - Страница 15

— Знаешь, мне ваши дилетантские вопли на каждом симпозиуме вот как надоели! Вместе с вашей угрозой вырождения…

— Ну, она стоит вашей не менее дилетантской теории иридиевого отравления, не говоря уже о гипотезе «магнитопароксизма»!

— Брэк, — сказала Варвара. — Мне еще роботов распаковывать.

— Кстати, Сусанин просил передать, что если вечером у вас будет свободное время, то с девяти до двенадцати дежурить некому: Параскив заболел, а Евгению Илановичу хоть пару часов поспать надобно.

— Кибами обойдутся, — жестко отрезал Теймураз. — Ишь моду завели: человек освоиться не успел, а им уже все дырки в расписании затыкают. Ты не позволяй, Варвара.

— А что… с ним? — неожиданно для себя спросила девушка.

— Ничего особенного, простудился. Вчера очередного новенького выхаживал, которого мамаша бросила. Корова.

Последнее прозвучало отнюдь не зоологическим термином.

— А я думала, аполины его украли, играючи.

— Аполины подбирают только тех, которых мамаши забывают, уходя в море, — по тону Теймураза нетрудно было догадаться, что он старается как можно быстрее развязаться и с неприятной темой, и с непрошеным посетителем. — Ну ладно, скажешь своему диктатору, что я вечером приду.

— Нет, почему же? — быстро возразила Варвара. — С тебя довольно и того, что ты меня выхаживаешь. Как теленка. Так что передайте Сусанину: я подежурю, как только отогреюсь.

— Тогда до полуночи, а там мы вас сменим. — Кивок, предназначенный Теймуразу, мало было назвать предельно сухим.

Теймураз, сумрачно уставясь на свои босые ноги, долго выдерживал паузу, дожидаясь, пока стихнут шаги на крыльце.

— Добился своего, фе-но-тип. — Было очевидно, что раздражение его относится не столько к непрошеному посетителю, сколько к вышеупомянутому Сусанину. — И с мысли сбил к тому же. А я хотел тебя предупредить. Видишь ли, то, что с тобой приключилось, не кажется мне случайным. Ты смотришь на нашу Степуху недоброжелательно, предвзято… Она отвечает тем же.

Варвара изумилась: он мялся и подбирал слова, что было совсем на него не похоже.

— Я понимаю, — продолжал он, — ты такой человек… Я даже имею в виду не твое водоплаванье, а профессию…

— Да, — резко оборвала она его: терпеть не могла разговоров о собственной особе. — Да, я такой человек. Все, рожденные в воде, удивительно общительны и дружелюбны, а вот все таксидермисты, насколько я их знаю, феноменально неконтактны. Вот и получился из меня гибрид, которого только подведи к стене с двумя воротами, черными и белыми, — он обязательно влезет в черную дверь. Потому что за ней заведомо интереснее.

Она снова забралась под два одеяла, и оттуда ее приглушенный голос звучал особенно ворчливо:

— А что касается инцидента в бухте, то просто я пробыла под водой гораздо дольше, чем любой из вас. Ведь легко допустить, что эффект янтарного миража возникает только на пятой или шестой минуте. Ну, как пленка проявляется — нужен определенный интервал времени. Никто из вас просто до начала представления под водой не досидел: ведь, кроме меня, здесь больше нет нэд'о?

— Нэд'о… — гортанно повторил он. — Нет, таких больше нет. Таких же, как ты, по-видимому, вообще больше на свете нет. Потому что ты выбираешь не черную дверь… А, закончим.

— Ладно уж, договаривай!

— Не стоит. Кстати, и насчет моря ты не права — мы спускались с аквалангами, и надолго. Не видели ничегошеньки.

— Это только означает, что загадочный «фактор икс», по воле или расчету которого зажигаются миражи, не считает аквалангиста человеком или, вернее, аквалангиста он принимает за разумное существо, а голенького пловца — нет.

— Вот-вот! — мрачно обрадовался Теймураз. — Вот именно это я и имел в виду, что ты не выбираешь реальную дверь, ни черную, ни белую; а вместо этого ты на глухой стене рисуешь новую, в действительности не существующую, серо-буро-малиновую…

— В крапинку! — подхватила Варвара. — А знаешь, что это такое? Бадахшанский порфирит — дивной красоты камень.

— Мне кажется, мы перестали понимать друг друга, — с какой-то детской обидой проговорил Теймураз. — А я-то поначалу обрадовался, что появился у нас человек, с которым мне наконец-то будет легко и просто…

Варвара вдруг ощутила острую жалость и к нему, и к себе. Она ведь тоже радовалась.

— Это потому, что ты меня принял, как Степуху свою — всю в белом. Полутораметровая снежинка. А я ведь даже не черная. Я — в крапинку, и, увидев чудо эдакое, ты решил сбежать, чтобы не запутаться. А я такая. И в довершение всего я еще и не умею слепо верить. Даже друзьям. Хотя некоторые считают это обязательным условием для дружбы.

— Ну дай хоть слово, что не полезешь в море одна!

— Тоже не могу. Потому что именно этим я и собираюсь усиленно заняться.

Она ждала, когда подплывут аполины, лежа на воде и закинув руки за голову. В ноги толкался надувной плотик с поражающими воображение морскими кокосами.

Первым объявился крупный самец с характерными темно-лиловыми обводами вдоль нижней челюсти. Несмотря на внушительные габариты, он, как самый обыкновенный земной дельфин, взлетел вверх метра на два, изогнулся в пируэте и шлепнулся в воду, намеренно окатив девушку фонтаном брызг. Вероятно, и здесь это служило знаком неудовольствия: мол, отчего не позвала?

Четыре светлолицые самочки заплюхали следом. У нее руки так сами собой и потянулись погладить крутолобую голову, почесать горлышко. Так ведь нельзя. Вчера она часов до двух пытала добра молодца Кирюшу Оленицына (познакомились-таки) по поводу здешней зоопсихологии вообще и всего, что касалось неописуемой привязчивости, именуемой «синдромом Лероя», в особенности. Но оказалось, что ничего они толком не знают, людей не хватает набрать нужную статистику, да и группы уходят за пределы Пресептории от силы на три-четыре дня. Пока установлено, что все зверье поголовно тянется к человеку, ластится, чуть ли не на брюхе ползает — как не приласкать! Но девяносто девять этих врожденно-преданных человеку четвероногих аборигенов только сильнее завиляют хвостом, когда их погладишь, а вот сотый — тот, захлебнувшись от восторга и нежности, помчится за тобой следом и, безнадежно потеряв тебя из виду, разобьет себе голову о первую попавшуюся скалу.

А может, и не сотый, а пятидесятый. Или двадцать второй. Или четырнадцатый.

Или, как Варварин король-олень, — первый.

Отгоняя навязчивое видение, девушка встряхнулась, точно калан, подняв облачко брызг. Это будет очень трудно: держаться с аполинами середины, — и обходясь без нежностей, и в то же время не ослабляя контакта, чтобы не удрали. Ведь сегодня она начинала целую серию экспериментов, целью которых было установить: а появится ли вчерашний янтарный мираж в присутствии этих хозяев моря? Почему-то Варваре заведомо казалось, что — нет; если же она ошибалась, то в случае опасности на аполин можно было положиться. Вытащат на белый свет, и даже проворнее, чем это сделал Теймураз. И Кирюша Оленицын был того же мнения, что они не подведут. Вот только бы не уплыли…

Варвара пошарила рукой по плотику, нащупала черный, глянцевито поблескивающий шар и, размахнувшись, послала его прямо в группу аполин. Самочки шарахнулись, защелкали по-аистиному, и тут же вокруг кокоса поднялась форменная чехарда, которая затянулась бы на самое неопределенное время, если бы Варвара не приняла соломоново решение и не кинула каждому по шару.

Ракушечный хруст, хлопанье куцепалых плавников по воде, восторженный блеск маленьких глазок… Все сыты? Нет, оказывается, не все. Черногубый аполин, поматывая зажатым в зубах розовым моллюском, уже очищенным от створок четырехдольной раковины, подплыл и с плохо скрытым сожалением предложил ей лакомую добычу.

— Ой ты, глупый, — растрогалась Варвара, — ешь сам, у меня ведь тут целая кладовая!

Аполин жмурился и тряс головой, так что розовые ошметки шлепались в воду, привлекая мелких рыбешек-побирушек; пришлось и в самом деле доставать еще один кокос и демонстрировать ему.