Я украл Мону Лизу - Сухов Евгений Евгеньевич - Страница 61

– Значит, вы утверждаете, что выкрали картину из патриотических соображений?

– Именно так, ваша честь.

Судья поднял исписанный лист бумаги, лежавший перед ним, и спросил:

– Тогда почему же вы написали своей семье, что вам удалось заполучить целое состояние? Что вы на это скажете?

Винченцио Перуджи посмотрел на присяжных, разглядывающих его с нескрываемым интересом.

– Ваша честь, это всего лишь громкие заявления, предназначенные для моей семьи, я не думал ни о какой корысти.

– Если вы выбрали именно эту картину, значит, вы подумывали о том, чтобы украсть ее раньше.

– Признаться, думал… Образ «Моны Лизы» все время стоял у меня перед глазами.

– Вы предложили торговцу антиквариатом Джери купить эту картину?

– Именно так.

– Как к вам пришла подобная мысль?

– Совершенно случайно. Однажды я читал газету и увидел объявление с предложением антиквара Джери о покупке интересного антиквариата и решил обратиться к нему, чтобы сделать подарок своей родине.

– Значит, говорите, подарок?

– Именно так, ваша честь, – с готовностью отозвался Винченцио Перуджи.

– Однако на первой же встрече с ним вы заявили о том, что намерены потребовать от итальянского правительства пятьсот тысяч лир вознаграждения.

– Кто это вам сказал? – брови Перуджи негодующе взмыли.

– Господин Джери.

– Ах, господин Джери… Все было иначе, эту картину он хотел приобрести для себя, чтобы продать ее с выгодой для себя. Возможно, в этом деле участвовал и профессор Поджи. Деньги они хотели поделить между собой.

– Какая гнусная ложь! – выкрикнул со своего места присутствующий в зале Джери.

Несколько вспышек тотчас зафиксировали его разгневанное лицо. Завтра же этот снимок украсит итальянские газеты.

– Если вы хотели продать картину Италии, почему же в таком случае вы сразу не предложили картину прямо в галерею Уффици?

– Знаете, ваша честь, об этом я как-то не подумал, – сконфуженно протянул Перуджи, вызвав в зале сдержанный смех.

– Значит, я полагаю, вы все-таки рассчитывали получить вознаграждение от итальянского правительства?

– Понимаете, господин судья, не буду от вас скрывать, я рассчитывал, что Италия меня обязательно отблагодарит какой-нибудь суммой, которая для моей бедной и многочисленной семьи будет весьма значительной.

– Что ж, теперь давайте выслушаем психиатра доктора Гризенгера. Прошу вас сюда, – показал судья на кафедру, стоявшую перед его столом. – Поделитесь с судом своими соображениями.

Из второго ряда выбрался худой мужчина в очках. На узких плечах, явно не по размеру, висел длинный полосатый сюртук, делавший его нескладным; узкие брюки, оттопырившиеся на коленях, были старыми, и только коричневые штиблеты на тонкой подошве, начищенные до зеркального блеска, свидетельствовали о том, что он не чужд некоторым изыскам.

Встав перед судьей, доктор психиатрии подправил указательным пальцем очки и в ожидании посмотрел на судью.

– Господин Гризенгер, расскажите о своих наблюдениях. Когда он стал вашим пациентом?

– За господином Перуджи я наблюдаю с того самого времени, как он попал в тюремную больницу, и глубоко убежден, что он нуждается в экстренном лечении.

– На основании каких именно фактов вы решили, что подсудимый Перуджи нуждается в лечении?

– Ввиду неадекватности его поведения и поступков, господин судья.

– В чем же, по-вашему, это выражается?

– Хотя бы в том, что только безумец отважится украсть «Мону Лизу».

В зале раздался громкий смех.

– Прошу внимания, – громко произнес судья, когда шум в зале затих, он вновь повернулся к психиатру: – Прошу вас. Продолжайте.

– В поведении господина Перуджи просто отсутствует всякая логика. Нормальный человек должен понимать, что такую картину невозможно ни продать, ни кому-то показать! – психиатр импульсивно размахивал руками. Внешне он производил впечатление человека с расшатанной нервной системой. Знающий специалист сумел бы отыскать в нем не менее полудюжины душевных расстройств, так что в целом он ненамного отдалился от своих пациентов. – Впоследствии господин Перуджи просто держал ее два года под кроватью, чтобы потом продать человеку, объявления которого прочитал в газете. Согласитесь, в этом очень мало логики. Кроме того, я распознал у Перуджи шизоидную психопатию, что сочетается с чрезмерной чувствительностью и эмоциональной холодностью. В нем отсутствует внутреннее единство, – принялся перечислять он, загибая пальцы. – Наблюдается оторванность от внешнего реального мира. Господин Перуджи ведь всерьез полагал, что правительство Италии выложит ему деньги. Кроме того, он имеет склонность к уединению. И у меня создается стойкое впечатление, что в тюрьме он чувствует себя куда более комфортно, чем среди людей. Еще могу заявить, что господин Перуджи подвержен фантазиям, что также подчеркивает мой первоначальный диагноз. Он испытывает слуховые галлюцинации. Однажды господин Перуджи признался мне в том, что разговаривал с «Моной Лизой».

– Вот как? – удивился судья. – И что же она ему могла сообщить интересного?

– В некоторой степени это является врачебной тайной, – смущенно отвечал доктор.

– Ничего страшного, вы находитесь на суде. А кроме того, думаю, что господин Перуджи не станет возражать.

Посмотрев на клиента, сидевшего с опущенной головой, смело продолжил:

– «Мона Лиза» сказала ему, чтобы он забрал ее из Лувра. На основании всего этого я сделал заключение, что господин Перуджи умственно неполноценный, а стало быть, не несет полной ответственности за свои действия. Кроме того, Винченцио Перуджи нуждается в медикаментозном лечении, а такое лечение лучше всего проводить в специальной клинике, нежели в тюрьме. Иначе его состояние может только усугубиться. Поэтому я просил бы суд освободить его от уголовной ответственности. У меня все, господин судья, – победно закончил психиатр.

– Что ж, садитесь. Господин прокурор, прошу вас высказаться.

Поднявшись со своего места, прокурор тотчас обратил на себя взоры всех присутствующих. Он был высок, как пожарная каланча, и столь же нескладен и угловат. Голова со слегка выступающей нижней челюстью на длинном плоском теле выглядела неестественно маленькой, а узкие ссутулившиеся плечи лишь усиливали неказистое впечатление.

– Господин судья, – произнес прокурор неожиданно громким набатным голосом, приковав к себе внимание. – Из всего вышесказанного подсудимым я могу заключить, что в его действиях отсутствует спонтанность. Свое преступление он продумал самым тщательным образом, действовал весьма хитроумно. Ему удалось обмануть всю охрану Лувра, пройти через весь музей и вынести картину. Это говорит не о его удачливости, как он только что нам пытался доказать, а о его невероятно изворотливом уме. Перуджи держал картину у себя два года, терпеливо дожидался, когда шум вокруг нее утихнет, и только после этого решился продать. Уверяю вас, что человек со столь искусными и хитроумными поступками вряд ли может быть психически ненормальным. Поэтому слова уважаемого психиатра я ставлю под большое сомнение. Я отрицаю аргумент, будто бы подсудимый Перуджи, воруя картину из Лувра, действовал из патриотических соображений, чтобы вернуть ее Италии. В действительности он руководствовался вполне понятным мотивом – жаждой наживы! Именно поэтому предложил продать картину господину Джери. Я требую у суда для подсудимого три года тюрьмы.

Сложив в аккуратную папку разложенные листки, прокурор опустился на место.

– Предоставляется слово адвокату. Прошу вас, господин Лоньи.

Адвокатом был молодой мужчина, не более тридцати лет. На широких плечах ладно сидел приталенный сюртук черного цвета в едва заметную белую полоску; верхняя пуговица расстегнута, и на жилете темно-желтого цвета видна была серебряная цепочка от карманных часов; толстую шею украшал бордовый галстук, затянутый крупным узлом. Усики, стриженные в узкую полоску, придавали его лицу лукавое выражение. Щеголеватый молодой человек, раз в три недели меняющий сюртуки, считая, что прежний безвозвратно вышел из моды; брюки – еженедельно, а вот рубашки – каждый день. Благо что такому расточительству способствуют крупные гонорары. Адвокат господина Перуджи был не только весьма респектабельный, но и чрезвычайно богатый, и перед зданием суда его ожидал собственный автомобиль со столь же респектабельным водителем.