Лунный нетопырь - Ларионова Ольга Николаевна - Страница 4

Судя по силе ударов, сегодняшний туканяра им попался не из карликовых.

— Надо полагать, здоровый гусь, — степенно отметил Борб.

— Не наделал бы он нам мелких пакостей… — процедил Юрг сквозь зубы.

— Только стенку раскурочить, а там я его враз достану. — В голосе Пы четко прослушивались мстительные интонации.

— И не мечтай! Опять все кровищей зальешь, тоже мне Кудеяр-атаман.

У Пыметсу прямо-таки руки чесались при одном воспоминании о туканяровом клюве.

Из квадратной дыры снова донеслось глухое «тук!», и наружу вылетело облачко не то пыли, не то праха.

— Черт бы его подрал, клопоеда, он же там все разнесет… Если что-то и было, — упавшим голосом закончил Юрг.

— А чево? Выкурим. — Пы принялся засучивать рукава.

Юрг только плечами передернул: давно известно, что тупиц как правило отягощает избыток оптимизма:

— Это ты меня выкуришь, — вполголоса пробормотал командор. — Дуз, Борб, давайте-ка в два десинтора: один на световой луч, другой — на парализатор.

— Вижу что-то вроде жирной гузки, — прищурясь, доложил Дуз. — И шип торчит, может, ядовитый.

— Тогда задачка — как попасть в голову, — пробормотал Борб. — Ему, скотине, там не развернуться — ишь, нагулял жиру на тараканьих харчах.

— У наших ископаемых вроде этого мозг как раз и располагался в заднице, — задумчиво проговорил Юрг, опуская вторую половину изречения, весьма популярного в его курсантской юности: «А у некоторых присутствующих он там так и остался».

Пы был феноменально обидчив и непременно (впрочем, совершенно справедливо) отнес бы реплику командира на свой счет.

— Ладно, попытка — не пытка.

Борб направил парализующий луч чуть пониже хвостового шипа и дал полную мощность. Провал сей операции превзошел все ожидания: с каркающим криком, похожим на вороний, туканяра принялся отбивать форменную чечетку. Почва под ногами дружинников задрожала, как будто неподалеку стартовал среднегабаритный межпланетник.

Труха, смешанная с дерьмом, летела из дыры уже непрерывным потоком.

— Это надо кончать, — не выдержал командор. — Хотя бы из сострадания. Будем ломать стенку.

Тугой огненный луч описал вокруг отверстия широкий круг, и от легкого пинка каменная стенка рассыпалась мелким щебнем, подняв очередное облако пыли; сквозь эту завесу с паническим клекотом вылетел ослепший от дневного света туканяра, кенгуриным скоком достиг горячей лужи и, окунувшись в нее, затих. Тараканье полчище накрыло его шевелящимся саваном за десять секунд.

Юрг заглянул внутрь разгромленной пещерки и только присвистнул:

— Тогда считать мы стали раны… Хана, братцы. Считать уже нечего.

Как это ни печально, но он был прав: мельчайшая труха не хранила в себе не то чтобы амулета или какой-нибудь таблички с иероглифами — это был крах всех их надежд. Красноватые стенки выдолбленной в скале камеры, кое-где расцвеченные соблазнительными шоколадными и сливочными прослойками, поднимались чуть выше головы и явно носили следы рукотворного украшательства: то и дело попадались отшлифованные до блеска кружки и квадратики, неглубокие выемки, ниши, а вдоль верхней кромки с равными промежутками следовали глубокие отверстия — вероятно, для жердей, на которых крепились тяжелые занавеси. Разумеется, нигде не валялось ни клочка кожи, ни щепочки, ни тем более кости — теплый туман и таракашки свое дело сделали уже давно. Юрг методично простукивал стены рукояткой десинтора, но кроме неглубоких трещин, откуда порой выставлялись подрагивающие усы, ничего обнаружено не было.

Борб наклонился и захватил щепотку древнего праха; растер на ладони.

— Тараканам на подстилку, — констатировал он.

— Вот именно. А если что и было, то уплыло прямо в туканярье брюхо, покойник-то вряд ли был разборчив в еде. Одно утешает: ничего металлического или каменного здесь не хранилось, иначе наш обжора давно бы сдох от несварения желудка.

На самом деле его ничто не утешало: пропало то нетерпеливое, ознобливое состояние, которое владело им с утра, точно душа, угнездившись где-то под ложечкой, в предвкушении открытия потирала потные лапочки: сейчас, вот прямо сейчас… Ага, щас.

— Налаживай связь с нашей гасиендой, — велел он Дузу.

Связь… Совсем как на марсианской околопланетной. И почему это именно здесь, на Свахе, его стали одолевать земные воспоминания? Ведь ни на Джаспере, ни на Тихри такого не наблюдалось…

— Есть связь, командор!

2. Первое звено бесконечной цепи

Как Юрг и предполагал, Сэнни просто отказалась поверить. Не может быть, чтобы в замурованном склепе исчезло абсолютно все! Они поторопились, невнимательно осмотрели пещеру, да и чего еще можно ожидать от мужчин!

— Если не веришь, можешь убедиться лично. Только сапожки надень поплоше, тут все туканярами загажено.

— Вот уж в этом я не сомневаюсь.

— И под кипяток не попади, здесь на каждом шагу фонтаны, как в Бахчисарае.

— Что? Древние боги, нашел время, чтобы фантазировать!

Да какие фантазии, он всю зиму мечтал слетать с ней на пару деньков в Крым. Потому как в легендарном Бахчисарае он и сам хоть и намеревался, но не побывал. А сейчас времени на туризм никак не находилось, честь и долг обязывали искать распроклятое «то — не знаю что».

Он извинял отнюдь не царственное раздражение своей супруги — еще бы, почти целый год потратить на раскопки, и вот по милости какой-то толстозадой твари необратимо потерять… Если там только было, что терять.

— Ладно, прилетишь, сама удостоверишься. Меняемся местами.

— Меняемся.

Он привычно кивнул Борбу, который в силу природной обстоятельности лучше всего справлялся с нехитрой ролью возничего, и через секунду они оба уже стояли по щиколотку в лазоревых колокольчиках родимого Дола. Зимой, в меру прохладной, но, к сожалению, бесснежной (король Алэл постарался, не иначе) они стлались по земле и цвели мелкими бусинками, не раскрывая лепестков. Но вот на Лютые Острова пришла ранняя весна, и их буйству не было удержу — хоть коси.

Впрочем, крылатые кони, суровые спутники воинов, отворачивали от них трепещущие ноздри — чуяли колдовство.

Мона Сэниа в полном походном снаряжении стремительным шагом направлялась к ним — приготовилась. Похоже, заскучала сверх обычного… Каждый раз, возвращаясь на Джаспер, он с тревогой вглядывался в смуглое, страстное лицо — и каждый раз оно было чуточку новым, то ли помолодевшим, то ли осунувшимся. Но стоило ему высказаться на этот счет, как мона Сэниа раз и навсегда пресекла эти попытки проявления опекунского беспокойства: «Если ты разочаруешься во мне посреди ночи — скажи. А днем я сама о себе позабочусь».

И возразить тут нечего — непросто быть мужем самой своенравной принцессы всех поколений джасперианского королевского рода. Впрочем, такой характер его вполне устраивал — во всяком случае, не заскучаешь.

— Ты все-таки там не очень задерживайся. — Он коснулся пальцами черного завитка, выбивающегося из-под аметистового обруча. — Юшенька где?

— У моря, разумеется. С ним Флейж и Арди с Фирюзой.

Все в здешних канонах — сынишка на мужских руках, приемная пигалица — на девичьих.

— Ну, семь парсеков под килем, мое твое величество!

— Не переверните тут весь дом, муж мой, любовь моя…

Она наклонилась и сорвала самый темный бархатистый колокольчик. Борб почтительно взял принцессу за руку, сделал шаг вперед — и оба словно растаяли. Юрг давно уже привык к тому, что верные дружинники перетаскивают его самого с места на место, точно манекен, но вот глядеть на это шаманство со стороны ему до сих пор было жутковато: каждый раз у него появлялось ощущение, что это исчезновение — навсегда. Он невольно поднял глаза к вечереющему небу, словно мог проследить там невидимый полет джасперян. Ничего он, разумеется, не увидел, кроме белоперой птицы, закладывающей крутой вираж над слепленным из корабликов крошечным замком — Гуен всегда беспокоилась, заметив на голубом лугу магическое появление или исчезновение людей, с чем ее крошечные птичьи мозги и неистовый охотничий инстинкт гарпии смириться никак не могли. Несмотря на совью половину своего естества, днем она видела так же зорко, как и ночью и, опознав в Юрге своего хозяина, резко взмахнула крыльями, так что колокольчики полегли, и помчалась назад, к морю, где несла бессменную вахту возле своих подрастающих птенцов — а таковыми для нее были в равной степени и Ю-ю, и Фирюза, и уже достигший отцовских габаритов перламутрово-голубой Фируз.