Лунный нетопырь - Ларионова Ольга Николаевна - Страница 30

— Она с твоей дороги или чужестранка?

— Это покрыто мраком его беспамятства, потому что Харр о ней даже ни разу не упомянул. Какая-то страшная боль стоит между ним и его прошлым. Но, насколько можно судить по малышу, подружка Харрова не принадлежит ни к одному из племен Джаспера или Тихри.

— Так ты даже не знаешь, где он находился все это время?

Это долгая история. — Мона Сэниа оперлась локтями о колени, опустила подбородок на сцепленные пальцы; Лронг слушал, зачарованный голосом, который чудился ему в каждом сне, и принцесса радовалась, что отвлекает его от печальных раздумий. — Я сама виновна в том, что он очутился неведомо где — попался под горячую руку, ну, со мной бывает… А я не очень за него беспокоилась, ведь он сам только и мечтал, как о странствиях по еще нехоженым тропам. Но так получилось, что земля его скитаний оказалась неведомой не только для него, но и для нас. Когда я спохватилась и решила вернуть нашего менестреля назад, оказалось, что того места, куда я его отправила, уже не существует…

— Как же он сам-то уцелел?

— Об этом только он один и сможет рассказать, когда память снова будет ему подвластна. Ведь может статься, что побывал он в краях, изобилующих колдунами и магами. А что дело тут в чародействе, сомнений нет: ведь вернулся же он назад неведомо как. Мы с супругом моим перебрали всех, кто обитает на Игуане — нет, ни один не причастен к непостижимому возвращению нашего бродяги.

Лронг провел ладонью по перечеркнутому косичками лбу, разглаживая собравшиеся над бровями морщины.

— А не допускаешь ли ты, госпожа дум моих, что он сделал это… сам?

— Сам? — Она в изумлении уставилась на тихрианского правителя. — Что ты говоришь, мудрый Лронг? Разве известно, что хоть кто-то из твоих подданных совершал, как мы, мгновенные перелеты через ничто ?

— Я об этом не слышал, — покачал он головой, в которой она заметила первую поблескивающую седину. — Но надо спросить сибиллу, он у нас знаток всех сказок и преданий.

— Погоди, добрый мой Травяной Рыцарь, — проговорила она с мягкой улыбкой. — Я еще хочу побыть с тобой. А если сибиллу позовешь, то потом его из шатра не выставить будет; знаю я его, старого болтуна.

Но Лронг уже решительно поднялся и, подойдя к дверному проему, приподнял полог:

— Эй, сибиллу сюда!

Ответа не последовало, но было слышно, как прытко затопали тяжелые сапоги, и не одни. Что-то острожен стал князь, раньше у его шатра такого караула не было.

— Малейшее желание твое — закон мой, — как бы оправдываясь проговорил он, возвращаясь на прежнее место. — Да и сибиллушку пожалеть надо, убивается он…

Мона Сэниа поняла: старый сморчок стал дорог Милосердному князю хотя бы потому, что скрашивал последние дни его тихо угасавшего отца.

Вид у придворного шамана, явившегося в сопровождении Паянны, был и вправду убитый, несмотря на роскошную песцовую шубу, присланную из джасперянских закромов взамен полосатых отрепьев, заброшенных ею собственноручно в солнечное горнило. Сморщенное личико было все зарёвано, на голове что-то вроде венка из длинных, точно водоросли, черных трав; если бы он был способен еще больше дряхлеть, то можно было бы предположить, что с прошлого раза он постарел на полстолетия. Паянна поддерживала его сзади за локти, опасаясь не без основания, что он растянется прямо на пороге.

— Потеряло сибилло Рахихордушку, друга-благодетеля болезного! — взвыл он щенячьим голоском, едва завидев нездешнюю гостью. — Никому теперича сибилло неприкаянное не надобно, вышвырнут его на дороженьку…

— Я уже сколько раз обещал тебе: пока жив я и дорогой своею правлю, теплый ночлег и сытный кусок для тебя найдется, — досадливо оборвал его князь.

— Благоденствуй вечно, прещедрый правитель, да не оскудеет длань твоя…

Паянна молча поймала его на полдороге к княжьим сапогам и, вздернув, как котенка, за шкирку, вернула в вертикальное положение.

— Не трожь сибиллу, горем умыканного, лапищами своими мужицкими! — взвизгнул трясущийся шаман. — Рахихордушку сгубила-проглядела…

— Сядь! — Черный княжеский перст указал на гору подушек в дальнем углу.

Обряженный в драгоценные меха приживала, вырвавшись из цепкой, как воронья лапа, Паянниной длани, укатился куда было велено.

— Спрашивай, высокочтимая гостья, — обернулся Лронг к принцессе.

Интонации его были строги и царственны — по-видимому, он таким образом старался довести до сведенья своего придворного волхователя, что дальнейшие слезливые отступления и перебранки, мягко говоря, нежелательны.

— Скажи мне, мудрый хранитель древних преданий, — осторожно обратилась принцесса к шаману, одинаково опасаясь и обиженной замкнутости, и старческого словоизвержения. — Не припомнишь ли ты, чтобы кто-нибудь из твоих соплеменников хоть единожды исчез в одном месте и в тот же миг очутился где-то поодаль?

Сибилло поднял голову и встряхнулся, как только что разбуженная курица.

— Те сибиллы, что по младости лет не древними заветами берегутся, а всякими новшествами пробавляются, на многое способны… Только не на пользу сие, взять хотя бы покойного Кадьяна, да не обгадит прах его, по ветру развеянный, дорогу князя нашего, ко всем убогим сочувственного.

— Значит, Кадьян мог…

Шаман закивал, словно клевал невидимые зернышки.

— В какую угодно живность перекинуться он умел, было дело, — затараторил престарелый кудесник, безмерно гордый тем, что его скудные обрывки знаний еще кому-то понадобились. — Кротом стервец окаянный оборачивался и под травою хоронился; в птицу воплощался, чтоб с одного места на другое скорохонько переметываться. Только ведь тут загвоздочка…

— Врешь ты все, шмакодявка брехливая, — неожиданно рявкнула на него Паянна, до сих пор молчаливо стоявшая у стены, скрестив на груди свои могучие ручищи с засученными выше локтя рукавами. — Ежели б Кадьян так запросто в птицу оборачиваться мог, то на кой ляд ему было строить летучий корабль-Гротун?

Шаман, причмокнув, с достоинством поджал серые губы:

— Сибилло и помолчать могло бы.

Мона Сэниа почувствовала, что у нее самой глаза сейчас обморочно закатятся; древние боги, и как бедный Лронг все это выдерживал?

— Не сбивай с мысли княжьего советчика, Паянна, — попросила она как можно мягче. — С тобой у меня тоже будет разговор. Только попозже. Итак, ты, досточтимое сибилло, остановилось на том, что существует небольшая проблема…

— У такого чудодея всесильного, каким Кадьян был, заковык не случалось… вестимо, покуда он в образе человечьем пребывал. Ну а когдыть перекидывался он, скажем, в птаху беззащитную — тут другой расклад: и змей-удав подстеречь мог, и ястреб сверху шваркнуть… Вот такая хреновина, бабьему умишку недоступная. — Прищуренные лисьи глазки зыркнули в сторону Паянны. — Потому и наладил он свой Гротун, что в ем он был как за каменной стеною.

— И все-таки, — настаивала мона Сэниа, — ты мне не ответил: мог Кадьян, скажем, пропасть в Пятилучье — а возникнуть в ту же секунду здесь? Подумай.

— Чего думать-то лишку! Нету под солнышком ясным такого зверя или птицы, чтобы в единый миг скакать за версту. Эт-т и сопляк-несмышленыш тебе скажет, что шибче молвь-стрелы никого на свете нету, только и ей на полет хоть малехтихотное времечко, да надобно. Стало быть, княгинюшка белоликая, задачка твоя и Кадьяну не под силу. Словеса это один пустопорожние.

Принцесса и князь разочарованно переглянулись.

— Ну, спасибо тебе за беседу мудрую, старче. Возле шатра мой дружинник на страже стоит, так у него для тебя припасен дар диковинный…

Шамана как ветром сдуло. Паянна одобрительно фыркнула, что относилось к единственно безотказному способу избавления от старого болтуна.

— Ну а теперь с тобой разговор будет, — обернулась к ней принцесса. — И нешуточный.

На широком, как черная сковорода, лице появилось выражение полнейшего равнодушия — впрочем, скорее всего не искреннего.

— Помнишь, ты как-то пожелала с нашим сыном понянчиться… Могу тебе эту возможность предоставить. Но предупреждаю: на острове моем неспокойно, каждый час беды ждем. Потому нам не только нянька нужна, но и добрый обережник, на которого детей не страшно оставить.