Орел и Волки - Скэрроу Саймон - Страница 77

— Они никогда не учатся, — прокричал Макрон ему в ухо.

— Да уж, — хрипло отозвался Катон, еще не отдышавшийся после пробежки. Он вскинул руку: — Посмотри-ка туда.

Из лабиринта окружавших царскую усадьбу хижин на подводящую к воротам улицу выходило множество узких проулков. Дуротриги растекались по ним и пропадали из виду. Макрон повернулся к Катону:

— Я позабочусь о том, чтобы тут все шло как надо. А ты разберись, что это за проулки, и проверь, прикрыты ли все места возможных подступов к частоколу.

— Есть, командир!

Катон повернулся кругом и спросил ближайшего местного воина:

— Эти улочки, они где-нибудь выходят прямо к стене?

— Наверное, некоторые.

— Наверное? — Катон одарил его холодным взглядом, стараясь подавить раздражение. — Ладно, пусть все не занятые здесь ребята распределятся вдоль частокола. Равномерно. Нужно, чтобы нигде в нашей линии не было слабины. Понял?

— Думаю, да, командир, — неуверенно отозвался вконец измотанный боец.

Катон схватил Волка за плечи, встряхнул и проорал ему прямо в лицо:

— Ты меня понял?

— Так точно, командир.

— Вперед.

Воин помчался выполнять приказ, а Катон, повернувшись, медленно двинулся по дощатому настилу, проложенному поверх вала, но, отойдя от ворот, ускорил шаг. Несколькими часами ранее он уже обошел весь периметр царской усадьбы, чтобы хоть на короткое время отвлечься от разыгрываемого Тинкоммием жуткого представления и заодно проверить бдительность часовых. Тогда все было спокойно, а сейчас кое-где среди беспорядочного скопления крытых соломой лачуг группировались, готовясь к приступу, дуротриги.

Торопливо обследуя линию обороны, Катон пришел к выводу, что изначально между плохо оштукатуренными стенами хижин и обегавшим царское обиталище валом существовало ничем не занятое пространство шириной шагов, видимо, шесть. Но, как всегда это бывает, с течением лет установленные правила то здесь, то там нарушались, и новые постройки, равно как и всяческие сараюшки, теперь порой подступали к самому частоколу. Защитный ров был давно завален мусором: из дурно пахнущего верхнего слоя торчали кости и черепки. Многие хижины обзаводились собственными двориками, огороженными плетнями, где до начала затруднений с провизией, очевидно, держали домашних животных. В связи со всем этим дуротригам не составляло труда подобраться к ограждению, за каким высился царский чертог, и, где бы это ни произошло, немногочисленных его защитников ожидала нелегкая задача подоспеть вовремя к участку прорыва. А если враги начнут штурм в нескольких местах сразу, поспеть всюду, как понимал Катон, будет никак невозможно. Волна дуротригов перехлестнет через частокол и разольется по царской усадьбе, прежде чем легионеры и Волки сумеют хоть что-нибудь предпринять. Их просто изрубят в куски, если им не удастся откатиться к редуту, сооруженному возле чертога. Но дальше отступать уже будет некуда, там придется стоять до конца.

— Посторонись, командир!

Катон сделал шаг в сторону, и Мандракс с горсткой воинов пронесся мимо него. Знаменосец быстро поставил невдалеке караульного и опять повлек свой отряд за собой. Центурион еще раз обозрел весь периметр и заключил, что он укреплен слишком слабо, чтобы сдержать вражеский натиск. Правда, ворота Макрон и легионеры пока удерживали успешно. Дуротригам пришлось подтащить туда с полдюжины штурмовых лестниц. Катон видел, как их поднимали, как приставляли к стене, но римляне тут же яростно налегали на них и опрокидывали обратно.

— Вот они!

Катон обернулся и посмотрел туда, куда указывал караульный. Орава дуротригов, пробравшаяся по крыше свинарника к частоколу, явно намеревалась через него перелезть. Один здоровяк, подсаженный своими товарищами, уже ухватился за торцы верхних бревен, тогда как из-за ближних хижин вывалила целая толпа и тоже устремилась наверх.

— Волки, ко мне! — выкрикнул Катон, выхватывая меч и устремляясь по дощатой дорожке к одинокому часовому. С другой стороны по той же дорожке к нему тоже спешили бойцы. Здоровяк-дуротриг оседлал было частокол, но сумел перебросить через него лишь одну ногу. Часовой вонзил в его глотку копье, и тот полетел вниз, схватившись обеими руками за горло и поливая своих соплеменников алой кровью.

Отмщение последовало мгновенно. Снизу прилетело несколько дротиков. Часовой вскинул щит, прикрывая лицо, однако открыл при этом живот, и сразу два дротика поразили его, сбросив во двор усадьбы. Прежде чем Катон успел занять место убитого, другой вражеский воин перемахнул через частокол и спрыгнул со щитом и мечом в руках на обводную дорожку.

Посмотрев в обе стороны и убедившись, что атребаты еще далеко, а римлянин много ближе, он проревел боевой клич и бросился на центуриона. Когда дуротриг устремился к нему, Катону почудилось, будто время замедлило ход, и за какой-то коротенький миг он сумел хорошо разглядеть нападавшего. Тот был молод, могуч как бык, но, пожалуй, несколько грузен для своих лет и роста. Доски настила скрипели и прогибались под его тяжестью. Катон стиснул зубы и ускорил бег. Преимущество в весе и силе было явно на стороне дуротрига, и он злобно оскалился, рассчитывая при столкновении без труда сшибить чужеземного мозгляка с ног. Однако в последний момент Катон отскочил в сторону, прижался к частоколу и прикрылся щитом.

Не имея возможности остановиться или хотя бы изменить направление бега, дуротриг тяжело ударился о римский щит. Пролетев по инерции мимо, он зацепился ногой за край дощатой дорожки, покачнулся, взмахнул в воздухе сжимавшей меч рукой, чтобы восстановить равновесие, и получил удар в спину. В тот же миг центурион уперся сапогом в обнаженную, мускулистую плоть и, вырывая клинок, спихнул врага с вала. Это усилие сбило ему дыхание, а когда он, хватая ртом воздух, обернулся назад, то увидел, что через частокол перебрались еще двое врагов. Один из них повернулся к нему, другой — навстречу маленькой группе Волков, спешащих помочь своему командиру. Дальше за ними по всему валу разворачивались ожесточенные стычки, но атребатам пока удавалось копьями и мечами урезонивать дуротригов, дерзавших влезать на бревенчатую ограду.

Отметив это, центурион полностью сосредоточил внимание на новом противнике, смуглом кельте, более пожилом и, видимо, более осторожном, чем его опьяненный жаждой крови предшественник.

Он приближался к римлянину скользящими, выверенными шажками, слегка согнув колени и чутко балансируя на кончиках пальцев, а меч держал так, что мог с равным успехом послать его или в голову, или в корпус врага. Катон понял, что этого опытного бойца обхитрить невозможно, а потому, когда их разделяло всего шагов десять, он просто дико заорал и метнулся вперед.

Воин ожидал более сдержанной, прощупывающей атаки, и столь бешеный натиск застал его врасплох. Удар тяжелого щита сбил кельта с ног, а Катон, пробегая над ним, лягнул его каблуком в лицо и ткнул мечом в грудь. Неглубоко, но из этой схватки дуротриг был выведен. Получив клинок между ребер, он охнул и остался валяться, в то время как Катон уже с ходу атаковал следующего взбиравшегося на ограду врага. Тот еще тянулся за оставленным сзади копьем, и на лице его вспыхнуло неподдельное изумление, когда невесть откуда взявшийся римлянин вогнал короткий меч ему в глаз, пронзив мозг. В тот же миг центурион вырвал клинок из глазницы повалившегося назад дикаря, заметил ухватившиеся за край ограждения руки, бросился к пытавшемуся подтянуться воину и глубоко рассек ему плечо. Тот, с криком разжав хватку, упал, и на этом, кажется, штурм данного участка выдохся. Со стороны дуротригов понеслись дротики, и Катон, едва успев уклониться, присел под стеной.

Четверо Волков, пригнувшись, подбежали к нему.

— Этого прикончить!

Катон указал на врага, зажимавшего рану в груди. Сверкнувший меч рассек ему глотку, и дуротриг с булькающими звуками медленно опустился на землю, после чего несколько раз дернулся, пытаясь встать. Катон смотрел, как он умирает, теряя жизнь вместе с кровью. Враги продолжали забрасывать стену дротиками, делать пока было нечего.