Делла-Уэлла - Ларионова Ольга Николаевна - Страница 56

— Дайте ей отдохнуть, — сказала она, подходя к дружинникам, расположившимся на уже отцветшей, но еще душистой траве. — С тех пор как мы очутились здесь, она, наверное, и двух часов не проспала. Или нет?

Напряженные лица были хмуры. Одинаково хмуры. Свои защитные одежды они оставили в каютах, и, естественно, ни на одном из них не видно было амулета, который мог бы его выдать. Кое-кто обтирал кожистыми, похожими на табак листьями свой меч. И это не улика — тот, кого хотели найти тихриане, наверняка явился с безупречно чистым оружием. Недаром они предупреждали, что проклятие анделиса делает свою жертву не только необузданной, но и дьявольски хитрой. Ну ладно, договорились же не показывать вида — нужно поговорить о чем-нибудь нейтральном. А аксакалы пусть поглядывают со стороны.

— Да, между прочим, у нас прибавление семейства, — с огромным усилием переходя на беззаботный тон, проговорила она. — Как тебя величать, говорящая зверушка?

— Шоео.

— А почему ты такой грустный? Или мне кажется?

— Нет, не кажется. Я голодный.

— Ну, это мы поправим. Чего тебе хочется, зверушка-норушка?

— Орешка…

— Скюз, слышал? И на мою долю.

— Я тоже разомнусь, — словно и не было безнадежного метания в пламени пожара, заявил Флейж.

Костяная лапа неминучего несчастья сдавила горло.

— Прелестно! Ты — сюда, а ты — туда. Чтобы разненьких.

Она вдруг каким-то сторонним зрением отметила, что распоряжается джасперянами так же легко и властно, как если бы и они были ее подданными. Вот что значит ощущать на своем теле воистину королевское платье. И знак власти, между прочим.

— Это бесполезно, — еще тише пробормотал пригревшийся на ее руках Шоео. Я перегрыз золотую веревку…

Она осторожно двумя пальцами приподняла мордочку зверька — так и есть, крошечная пасть, показавшаяся ей очаровательно-розовой, вся в крови. Она задумчиво поглядела на троих тихриан, расположившихся поодаль, и решительным шагом направилась к ним. Так вот как освободилась Сэнни! А открыв глаза, даже не обмолвилась о том, чего не могла не заметить…

— Достопочтенный сибилло, — не терпящим возражения тоном проговорила она, — ты как-то шутки ради удлинил мои волосы — помнишь? Так вот, отрасти этому верному доброму Шоео его зубы.

— Тварь сия не тихрианского естества, сибилло не уверено… — завел он плаксивым речитативом.

— Заточу. — В ее спокойном топе даже не было угрозы — просто непреложное решение выполнить обещанное.

Во взгляде старого рыцаря Рахихорда блеснуло неподдельное восхищение. Но она тихонечко, одними бровями и ресницами повела в сторону молчаливых воинов, понуро замерших в резной тени орешниковых ветвей, — мол, смотреть не на меня. На них. И повнимательнее. Потом протянула сибилле несчастного зверька, повернулась на пятках, так что расшитое драгоценностями платье раздулось колоколом, и поплыла, едва касаясь травы, к кораблю. Надо посмотреть, как там Сэнни. Тихриане при деле, дружинники в полной растерянности — одинаковой растерянности. Ведь все поиски надо начинать сначала, и никаких отправных точек. Единственное, в чем можно быть уверенным, это то, что Юхани не погиб в пламени, — ведь если бы он был во дворце, Оцмар не утаил бы этого перед смертью…

Она невольно оглянулась на страшный костер, полыхавший совсем близко, километрах в двух отсюда. Иногда сильный порыв ветра доносил до них такой жар, что казалось — роща, обступившая их корабль зеленой подковой, тоже зардеется огнем. Легкие деревянные постройки, похоже, уже догорали; теперь очередь была за подвалами и подземельями, которым выгорать не один день; густой курчавый дым выливался из нетленных стен, сложенных из гигантских камней, точно из переполненной чаши, и густой смрадной пеленой растекался по окрестностям. Но обитатели дворца, и впрямь немногочисленные, уже успели отбежать на спасительное расстояние, и теперь единственными жертвами пожарища были случайные молвь-стрелы, янтарными ракетами прочеркивающие над рощей и, не успев ни свернуть, ни утишить свой стремительный бездумный полет, влетавшие прямо в пламя.

И только — символ нерушимости княжеской власти — высилась ступенчатая башня, наполненная сокровищами, как раз между городской стеной и укрывающей корабль рощей, как бы напоминая Таире слова Кадьяна: «…каждому ты дашь втрое против утраченного…» Нет, не сейчас. Погорельцы немного потерпят, здесь нет холодных и страшных ночей. Сначала — поиски того, второго проклятого. После возвращения принцессы это стало первостепенной задачей, если не сказать — бедой. И как бы пригодился сейчас Кадьян с его проницательностью! Но у нее почему-то не было уверенности в том, что ей доведется увидеть это странное, уродливое создание еще раз. Во-первых, он знает, что она никогда не простит ему гибель принцессы, а ему ведь еще неведомо, что она уцелела. И потом — его слова: «Если я служу, то служу честно». Выходит, он сам решает, служить ему или нет. С Оцмаром ему было, видите ли, интересно… А на нее он глядел уныло, как на куклу своего бывшего государя. И ни разу — как на женщину…

И словно в ответ на ее мысли, со стороны горящего города раздался грохот. Видно, огонь добрался до склада то ли пороха — если его здесь, по несчастью, изобрели, — то ли чего-то подобного. Над верхушкой зиккурата взмыл огненный сгусток, на секунду неподвижно завис и ринулся прямо к роще. Когда он закладывал крутой вираж над головами не ожидавших такой напасти людей, она уже знала, что это Гротун. Да, прошло как раз столько времени, чтобы добраться до вершины «лягушечьей» горы. Но слишком мало, чтобы успеть хотя бы взглянуть на хранилище голубого золота…

Меняющая на глазах свой цвет огненная махина снизилась, скользнула брюхом по затлевшей траве и замерла. И джасперяне, и рыцарь Лронг схватились за оружие.

— Отставить. — Она повелительным жестом воздела руки. — Это мой слуга.

И она быстрым шагом направилась к остывающему Гротуну. Задний люк развернул свои лопасти, и горбун соскочил на землю. Надо было успеть поговорить с ним если не без посторонних глаз, то хотя бы без чужих ушей.

— А ты ведь мог не возвращаться, — надменно проговорила она. — Почему ты вернулся, Кадьян? Отвечай, только без всяких придворных изворотов. Попросту.

Он оглянулся на горящий город, и не без растерянности. Было видно, что подобной постановки вопроса он не ожидал.

— Я смотрел сверху на горящее Пятилучье, повелительница, — проговорил он наконец. — Значит, ты будешь строить новый город. Такой город, какие стоят на твоей земле. Если они столь же чудесны, как и корабль, на котором ты прилетела…

— Одним словом, тебе стало интересно, — закончила она за него. — Ведь так?

Он молча поклонился.

— А когда тебе станет неинтересно, ты просто покинешь меня, даже не предупредив?

— Я скажу тебе об этом, повелительница.

— Значит, ты не сможешь мне солгать? А если придется? Есть такое выражение: ложь во спасение. А?

— Тогда я просто промолчу.

— Прелестно! Тогда ответь мне, верный слуга Кадьян: а ты сам не отмечен поцелуем анделиса?

Он изумился так искренне, что она поверила ему прежде, чем услыхала ответ:

— Нет, конечно. Иначе я был бы князем…

— Ты и сейчас мог бы им стать. Отобрать у меня, пока не поздно, знак власти, сослаться на завещание Оцмара — что проще?

— Это неинтересно — повелевать людьми.

И тут она поверила ему сразу и безоговорочно.

— Тогда еще вопрос: а если бы ты был… как у вас тут называют проклятым, ты почувствовал бы, если бы кто-то из нас тоже был таким… завороженным?

— Сибиллы утверждают, что — да. Разгадал же Полуденный Князь ту… ту, которую…

— Ты чуть не отправил в огонь? Не беспокойся, она жива и здорова.

На это сообщение он только повел густыми, как сапожная щетка, бровями:

— Тебе и это удалось, повелительница?

Ей почему-то тоже не захотелось кривить перед ним душой. Опускаться ниже этого выродка, убийцы, средневекового палача? «А ты сама что, лучше?» — не удержался внутренний голос. Платье зашелестело, тихонько касаясь ее ног. Да, вышло по-твоему, Полуденный Князь, только ты не подумал, что это останется с твоей деллой-уэллой на всю ее жизнь…