Делла-Уэлла - Ларионова Ольга Николаевна - Страница 37

— Голос? — переспросила девушка. — А может, это был вовсе и не князь?

Великан только печально усмехнулся:

— Мой отец, не выносивший жестокости и понявший, что княжеского правосудия он не добьется, бросился из дворца, вскочил на своего рогата и помчался назад, в тот город, где он оставил свой караван. Тут его и схватили — за то, что ехал по Великой Дороге, оборотясь спиной к солнцу без специального на то фирмана. А старший мой брат, даже не ради мести, а из справедливости, как он ее понимал, с небольшим отрядом напал на княжеский монетный амбар, выгреб оттуда все сокровища и, не взяв себе ни мелкой белой жемчужинки, все раздал своим людям… Которые и выдали его, как только кончились деньги. Так что и отец, и брат добились-таки княжьего правосудия… и получили его сполна.

Наступила очень долгая тишина.

— Я не привык к таким длинным речам, — проговорил наконец Лронг внезапно осевшим голосом. — С твоего разрешения, я хотел бы удалиться. Невозможный Огонь погас, и мне нужно обойти немало домов, чтобы в них не осталось никого, брошенного без еды, воды и анделахаллы.

— А кроме тебя это некому сделать? — сухо спросила принцесса.

— Послушников Травяного Приюта всегда мало, — устало проговорил великан, подымаясь на ноги.

— Но тебе ведь теперь незачем соблюдать свой обет, — возразила она.

Великан как-то странно глянул на нее и поднялся на ноги.

— Постой, — вмешалась Таира, — ты ведь ничего не ел со вчерашнего дня!

Он благодарно улыбнулся ей и размашистым шагом направился к городу, легко переступая через орешниковые пеньки.

— Всем отдыхать, пока не придет сообщение из Ракушечника, — распорядилась принцесса.

— Пошли, — легко взмахнув ладонью, словно стирая пыль с невидимой полочки, сказала Таира, не обращаясь персонально ни к кому из присутствующих и поворачиваясь лицом к кораблю. Скюз, ни секунды не помедлив, последовал за ней. — Ты говорил, что можешь не только сам перелететь в любое место, но и забросить туда одну вещь…

— Куда и какую? — послушно отозвался юноша.

— Письмо. Нужно написать папе, чтобы он не волновался, что я жива-здорова, под надежным присмотром и вернусь к первому сентября.

— А что значит — первое сентября?

— Вот счастливчик — он не знает! Совсем коротенькую записку, легонькую как перышко! — прибавила она уже совсем другим, просительным тоном.

— Проблем нет, — ответила за юношу мона Сэниа. — Мы все хорошо помним ваш остров и давно могли бы перебросить туда и письмо… и тебя, если пожелаешь.

— Нет, — мотнула головой девушка, и ее яркие каштановые волосы взлетели, как крылья жар-птицы. — Я нужна здесь, чтобы найти Ю-ю.

— Но поверит ли твой отец, что писала именно ты? — засомневался Скюз. Письмо, пришедшее таким необычным для вашего мира способом… Не лучше ли нам вдвоем на несколько минут вернуться на твой остров?

— Нет, — твердо сказала девушка. — Хватит с меня всяких штучек с вашими перелетами. Очутимся где-нибудь на Сатурне. Я просто подпишу письмо так, как называет меня отец, — этого ведь никто, кроме нас и прабабушки, не знает.

— У тебя есть второе имя? — удивилась мона Сэниа. — И как же называет тебя твой уважаемый отец?

— Царевна Будур, — сказала девушка, ныряя в люк маленького Скюзова кораблика.

Принцесса проводила ее задумчивым взглядом. «А я не ошиблась, — сделала она комплимент самой себе, — есть и у меня что-то от сибиллы. В ней действительно течет королевская кровь».

Между тем Ких и Флейж, не зная усталости, обследовали кабаки и притоны Ракушечника. Шурушетра они уже отыскали — если это был именно сибиллов паук. Что-то вроде амфитеатра с почти отвесными ступенчатыми стенами ограждало овальный участок совершенно вытоптанной земли, на которой разлеглись пять или шесть чудовищных тварей. Различить их было совершенно невозможно, как и сосчитать, — они буквально сплелись в один клубок и ожесточенно грызли свои намордники в братском порыве отъесть хотя бы одну ногу у ближнего своего. Оставалось только надеяться, что сибилло догадался пристроить свое достаточно экстравагантное средство передвижения на эту стоянку.

Шамана обнаружили в третьем от входа в амфитеатр кабаке. В первом и втором наблюдались штабеля мертвецки пьяных жителей славного города, обладателя четырех колодезной тюрьмы, и валяющаяся в изнеможении прислуга, видно было, что сибилло решило наплевать на запреты и перемещалось от одного питейного заведения к другому, не дожидаясь угашения Невозможного Огня.

В третьем слышался нестройный многоголосый гул, который возникает тогда, когда говорящие, не слушая друг друга, пытаются перекричать соседа в садистском стремлении излить на собутыльника свою душу. Джасперяне, в просторных плащах с капюшонами, позаимствованными на тюремном дворе у так и не пробудившихся стражников, с лицами и руками, вымазанными глиной пополам с сажей, бесшумно приблизились к столу и, переведя калибраторы своих десинторов на нижнее парализующее деление, без хлопот лишили присутствующих возможности вмешиваться в ход событий. Обездвиженных таким образом пропойц они без лишней суеты вынесли во внутренний дворик и сложили в свойственном этому городу порядке.

Теперь за столом остался один только шаман в одиночестве, которое трудно было назвать гордым. Усы и брови без единого бантика отмокали в суповой чаше, откуда несло дрожжами и гнилыми персиками; морщинистые серые груди возлежали на блюде со свекольным салатом.

— Эй, твоя сибиллова светлость, — сказал Флейж, подсаживаясь рядом на лавку, не слишком, впрочем, близко, чтобы не замараться. — Не пора ли сменить это свиное пойло на благородные вина из погребов принцессы Джаспера?

— Это пойло… с отмороженным… — Сибилло сделал попытку освободить чашу от присутствия собственных усов и, не перенеся тягот этого предприятия, повалился боком на лавку.

Ких сбегал во дворик и вернулся с кувшином воды. Выплеснув ее на страдальца и смыв таким образом помои с его торса, он наклонился, проверяя его дыхание. Старик еле слышно бормотал, повторяя одно и то же: «Ведьмак двуполый… копытом зачатый… подстилка княжья…»

Вот, оказывается, в чем было дело: спесивый ведун не мог пережить поношения, да еще прилюдного. В комнате возник некто толстопузый, похоже, хозяин заведения. «Расплатись», — шепнул Флейж, и Ких начал перебирать мешочки, висевшие на поясе старика, в поисках жемчужин, которые со всей очевидностью служили здесь деньгами. Но как только шаман почувствовал на своем кошельке чужую руку, он разом поднялся и, дикими глазами озираясь по сторонам, поднял палец:

— Одну! — И снова повалился.

Ких швырнул кабатчику шарик покрупнее, чтобы загладить возможные недоразумения, и мимолетом подумал, что если их пребывание на этой смрадной планете затянется, то придется им повторить подвиг Лронгова брата. Исключая финал, естественно.

Флейж между тем нашел на столе что-то вроде капустного листа и с его помощью принялся приводить шамана в чувство, небольно, но хлестко охаживая его по щекам.

— Принцесса желает тебя видеть, достопочтенный, — проговорил он, когда щелочки мутных глаз снова приоткрылись. — Еду и питье мы гарантируем.

— Сибилло остается, — замотал головой старик. — Сибилло лаяли паскудно и облыжно. Он слыхал.

Костяной палец ткнулся в подбородок Киху.

— Ничего я не слышал, — твердо сказал Ких. — А что слышал, того не понял. А что понял, того не запомнил.

— Рахихорд охальник неутомимый, он тебе напомнит!

— Нету Рахихорда. Отошел в мир иной.

— Что-о-о?

— Скончался. — Для пущей убедительности Ких сложил руки на груди и возвел взор к загаженному потолку. — Почил вечным сном. Приказал долго жить. Отправился к предкам, черт тебя подери, старый хрыч!

— Рахихордушко! — тоненьким голоском взвыл старик и брякнулся головой о стол, на что тот отозвался сочувственным эхом.

Флейж и Ких переглянулись — дело запахло серьезными телесными повреждениями.

— Дедуле пора на что-нибудь мягкое, — сказал Ких, твердо охватывая старческие ребра и делая шаг назад.