Стеклянный цветок (сборник) - Мартин Джордж Р.Р. - Страница 65

Зачем нам непременно нужны эти различия, эти ярлыки и барьеры, которые нас разобщают? Тузы, натуралы и джокеры, капиталисты и коммунисты, католики и протестанты, арабы и евреи, индейцы и ладино[15] — везде одно и то же! Разумеется, истинно гуманного отношения заслуживают лишь те, кто находится по нашу сторону, и вот мы уже без зазрения совести притесняем, насилуем и убиваем «других», кем бы они ни были.

На борту нашего самолета немало таких, кто обвиняет гватемальцев в том, что они участвовали в сознательном геноциде своего собственного индейского населения, и считает создание этого нового государства благом. А я не знаю.

Эти повстанцы считают, что джокеры отмечены богами, несут на себе печать особого их благоволения. Вне всякого сомнения, куда лучше, когда тебя почитают, а не травят за твои многочисленные недостатки и увечья. Вне всякого сомнения. И все же…

Впереди у нас еще исламские страны — треть всего мира, как сказал мне кто-то. Встречаются мусульмане более терпимые и менее терпимые, но практически все они считают уродство знаком немилости Аллаха. Настоящие фанатики вроде иранских шиитов и сирийской секты Hyp в жестокости по отношению к калекам могут посоперничать с Гитлером. Сколько джокеров погибло в резне, когда аятолла сместил шаха? Терпимость, которую шах проявлял по отношению к джокерам и женщинам, в глазах некоторых иранцев стала самым тяжким его грехом.

А мы, в своих просвещенных Соединенных Штатах, намного ли лучше? Разве не наш соотечественник Лео Барнетт учит, что джокеры расплачиваются за свои прегрешения? Ах да, здесь есть одно различие, как же я мог забыть? Барнетт утверждает, что ненавидит грехи, но любит грешников, и если мы покаемся, уверуем и полюбим Иисуса, то непременно исцелимся.

Подозреваю, что Барнетт, аятолла и жрецы майя исповедуют одну и ту же в своей основе философию — наши тела в некотором роде отражают наши души, а некое божественное существо изуродовало наши тела, чтобы выразить свою милость (по мнению майя) или немилость (как думают Hyp аль-Алла, аятолла, огнедышащие). Но, что самое главное, все они утверждают, что джокеры — другие.

Моя же философия проста до неприличия: я полагаю, что джокеры, тузы и натуралы — всего лишь мужчины и женщины, и обращаться с ними следует исходя именно из этого утверждения. В минуты самого черного отчаяния мне иногда начинает казаться, что я — последний, кто так считает.

Я все еще размышляю о Гватемале и майя. Один небольшой штришок, о котором я позабыл упомянуть в прошлый раз, — эту их прекраснодушную революцию возглавляют два туза и натурал. Даже там, где джокеров считают избранниками богов, тузы ведут, а джокеры идут следом.

Несколько дней назад — если не ошибаюсь, это произошло, когда мы посещали Панамский канал, — Проныра Дауне спросил, верю ли я, что когда-нибудь Соединенными Штатами будет управлять президент-джокер. Я ответил, что вполне удовольствуюсь джокером-конгрессменом. (Боюсь, Натан Рабинович, в чей округ входит Джокертаун, услышал мое замечание и принял его за камешек в свой огород.) Тогда Проныра захотел знать, верю ли я, что президентом могут избрать туза. Это, должен признать, куда более интересный вопрос. Вид у Даунса вечно сонный, но он куда наблюдательней, чем кажется, хотя ему и не под силу тягаться с некоторыми другими репортерами вроде Херрмана из «Ассошиэйтед Пресс» или Моргенштерн из «Вашингтон пост».

Я сказал Даунсу, что до последней годовщины Дня дикой карты это было возможно… с натяжкой. Некоторые тузы, к примеру Черепаха (так и не объявился, как пишут нью-йоркские газеты), Соколица, Циклон и горстка прочих знаменитостей, пользуются народной любовью. Какую ее часть возможно перенести на политическую арену и переживет ли она грубую тактику взаимных уступок, без которой невозможна ни одна президентская кампания, — это уже другой, более сложный вопрос. Слава — товар скоропортящийся.

Джек Браун находился совсем близко и расслышал как вопрос Проныры, так и мой ответ. Прежде чем я успел договорить — я хотел сказать, что этот сентябрь все изменил, а в число потерь от Дня дикой карты входит и ничтожный шанс на то, что туз сумеет стать жизнеспособным кандидатом в президенты, — этот парень вмешался в наш разговор.

— Да его разорвали бы в клочья, — сказал он нам.

— Даже если бы это был кто-то, кого все любили? — не унимался Проныра.

— «Четырех тузов» же любили, — ответил Браун.

Джек больше не тот изгой, каким он был в начале нашего турне. Тахион все так же отказывается замечать его, Хирам едва здоровается с ним, но прочие тузы или не знают, кто он такой, или это их совершенно не волнует. В Панаме его частенько видели в обществе Фантазии то там, то сям, и до меня доходили слухи об интрижке между Золотым Мальчиком и пресс-секретарем сенатора Лайонса, миленькой блондинкой. Из всех тузов мужского пола Браун, несомненно, наиболее привлекателен в общепринятом смысле этого слова, хотя Мордекаю Джонсу тоже не откажешь в своеобразном мрачном обаянии. Они произвели впечатление и на Даунса. По секрету он сообщил мне, что в следующем номбре «Тузов» выйдет статья, посвященная сравнению Золотого Мальчика и Гарлемского Молота.

Не плачь по Джеку, Аргентина…

Злой рок Эвиты вернулся в Буэнос-Айрес. Когда мюзикл начали играть на Бродвее, я всегда гадал: что должен чувствовать Джек Браун, слушая, как Люпон[16] поет о «Четырех тузах»?

Теперь этот вопрос приобрел еще большую остроту. Все то время, что мы здесь, Браун воспринимает оказываемый ему прием очень спокойно, почти стоически, но что творится у него внутри?

Перон давно мертв, Эвита тоже мертва, даже от Изабель, третьей сеньоры Перон, остались одни воспоминания, но перонисты до сих пор играют важную роль в политической жизни Аргентины. Они ничего не забыли. Брауна повсюду подкарауливают плакаты с предложением катиться домой. Он — олицетворение гринго (интересно, здесь в ходу это слово?), ненавистного, но облеченного грозной силой американца, который явился в Аргентину без приглашения и ниспроверг суверенное правительство по той лишь причине, что ему пришлась не по душе его политика. Соединенные Штаты поступают подобным образом столько, сколько существует Латинская Америка, и я не сомневаюсь, что такое же негодование зреет и во многих других местах. Однако Соединенные Штаты и даже наводящие ужас «секретные тузы» ЦРУ — абстрактные понятия, безликие и не имеющие никакого зримого воплощения, тогда как Золотой Мальчик — вот он, собственной персоной, так близко от тебя.

Кто-то из персонала гостиницы проболтался о том, в каких номерах нас разместили, и едва стоило Джеку в первый же день выйти на балкон, как его закидали навозом и гнилыми фруктами. После этого он не переступал порог своего номера кроме как для посещения официальных мероприятий, но даже там его подстерегали неприятности. Вчера вечером, когда мы были на приеме в Каса Росада — президентском дворце, — жена одного профсоюзного лидера, молоденькая красавица со смуглым личиком, обрамленным каскадами блестящих черных волос, с милой улыбкой подошла к нему и плюнула ему в лицо. Поднялся переполох, и сенаторы Хартманн и Лайонс подали что-то вроде протеста, насколько я понял. Сам Браун вел себя поразительно сдержанно, почти галантно. После приема Проныра прямо-таки взял его за горло: он собирался телеграфом отправить в свой журнал заметку об этом происшествии и непременно желал получить комментарий пострадавшего. В конце концов Браун удовлетворил его любопытство.

— Я совершил немало поступков, которыми не стоит гордиться, — сказал он, — но свержение Перона к ним не относится.

— Да-да, конечно, — услышал я слова Проныры. — Но что вы почувствовали, когда она на вас плюнула? На лице у Джека отразилась досада.

— Я не бью женщин, — только и ответил он. Потом отошел и уселся в уголке. Дауне повернулся ко мне.