Обреченное начало - Жапризо Себастьян - Страница 3

Важным было существование Бога. Дени думал, что это важно. Кроме Бога, все остальное не имело значения. Дени старательно молился, отгоняя от себя дурные мысли о девочках и о том, что девочки делают с мальчиками, причащался три раза в неделю в те дни, когда в школе служили мессы, исповедался каждую неделю. Бог любил его, а он любил Бога. Ничего не изменилось.

Мать Дени была большой и толстой, волосы затянуты в пучок на затылке. Она говорила мало, но много двигалась. Без конца натирала паркет и мебель, и чтобы не пачкать в комнатах, домашние все время толклись на кухне.

Отец Дени был невозмутимым и тоже крупным. Он не высказывал своих мыслей, только складывал цифры. Если не складывал, то все равно о них думал. Он не был ни мыслителем, ни поклонником женщин. Просто человек-калькулятор.

Оба они любили Дени. Своего единственного ребенка. Молча подписывали письма, где сообщалось, что его оставляют после уроков. Если Дени просил купить ему не шоколад, а что-то другое, например, одеяло или новые ботинки, они тут же уходили в свои грезы. Мадам грезила о столовой — всегда чистой и безлюдной, мсье — о своих цифрах.

Много раз Дени хотелось поговорить с матерью о том, чего он не понимал. Мать смотрела на него с удивлением:

— Ты еще слишком маленький, Дени. Не забивай себе этим голову. Узнаешь, когда придет время. Сейчас еще не к спеху.

И она возвращалась к своим грезам о натертых до блеска полах.

Много раз Дени просил отца купить книги, о которых говорили в школе. Тот смотрел на него, приподнимая очки на лоб:

— Что на тебя нашло, Дени? Ты еще слишком маленький. Тебе нужно всего лишь выполнять то, что требуется. А для этого вовсе не обязательно читать разные глупости.

Затем следовала дежурная фраза:

— А впрочем, вспомни проповедь вашего директора.

Затем он возвращался к своей газете или к своим цифрам. Родители Дени действительно были очень добрыми. Однако все оставалось неизменным: мать снимала фартук только перед воскресной мессой, а отец работал налоговым инспектором.

Но все же у него был Пьеро. Самый лучший, замечательный друг. Хорошо сложенный, кудрявый, выражение лица то смешливое, то серьезное. Он ходил, слегка расставив ноги, и обожал футбол. Пьеро тоже был у родителей единственным ребенком. Они жили на вилле у моря, над пляжем. Пьеро был внимателен на уроках и очень любил Дени. Когда диктовали домашние задания, Пьеро всегда отмечал их в учебнике Дени. Когда один раз Дени забыл ранец, где лежал его завтрак, в трамвае, Пьеро поделился с ним своим завтраком, а на следующий день принес в школу найденный ранец.

Дени и Пьеро говорили о спорте. Пьеро очень любил спорт и по понедельникам показывал Дени газеты, где публиковались спортивные новости. В конце концов Дени тоже стал интересоваться спортом. Когда местная команда выигрывала в чемпионате, Пьеро радовался. Он рассказывал Дени о матче, а Дени с любопытством слушал.

Когда Дени дрался во дворе, Пьеро охранял его учебники. Когда Дени приходилось обороняться от многочисленных противников, Пьеро приходил ему на выручку. Дени любил драться. Он не задирался первым, но если подворачивался случай, то всегда встревал в драку. Дени был худым и довольно высоким для своих лет. Всегда умел пустить в ход кулаки. Поэтому ученики дрались с ним не часто. Они слушались Дени, а он улыбался с видом превосходства. В начале года в школе появлялись новенькие, которые не знали его и лезли на рожон. Тогда Дени дрался, и это ему нравилось, потому что он знал, что он сильнее всех. Когда бой заканчивался, он первым мирился с огорченным противником. И тогда Пьеро доставал из кармана шоколадку, чтобы Дени подружился с учеником, которого побил.

Дени дал себе слово, что в этом году будет вести себя спокойно, и больше его не будут считать мерзким типом, который только и ищет, с кем бы подраться. Но он все равно дрался, и ученики боялись его разозлить. И если они все-таки любили Дени, то лишь потому, что он устраивал цирк на уроках и затевал шум и гам, не боясь, что его оставят после занятий.

Так проходили месяцы первого триместра. Деревья стояли на своих местах. Улицы тоже. Все было так, как раньше. Дени ждал. Он верил. Но все оставалось по-прежнему.

III

Началось все в конце января. Ученики еще обсуждали рождественские каникулы и свои подарки. Стояла холодная и ясная погода. Огромные платаны во дворе выглядели голыми и черными на фоне белого неба. Земля была твердой и промерзшей. Но снег не выпадал. Каждый день мальчики говорили, что он вот-вот выпадет, но его не было. Тогда они грустно глядели на небо и вспоминали, как в прошлые годы в это время играли в снежки.

Перед каникулами воспитатель организовал посещение больницы. Весь декабрь собирали подарки и складывали их на большом столе в глубине класса для самостоятельных занятий. Каждое утро, прежде чем сесть за парту, ученики, стараясь привлечь к себе внимание, относили туда свои подарки. Иногда игрушки, иногда печенье или сигареты. Иногда кульки с конфетами или с засахаренными фруктами. Но чаще всего — книги, старые зачитанные романы без обложки, которые охотно отдавали родители. Выложив на стол приношения, ученики с деланным безразличием проходили на свои места и погружались в домашние задания перед тем как отправиться на урок. При этом они не поднимали головы, словно бы и не интересуясь тем, как реагируют на их дары остальные.

Во время каникул ученики — небольшими группами — навещали больных и относили им подарки. Но Дени в этом не участвовал.

В первые дни январских занятий сбор подарков и походы в больницу продолжались. Однако Дени не подошел к воспитателю, чтобы записаться в список посещений, как другие ученики. Жаки Рено нарисовал на картоне большую картину — мальчик с грустным лицом зеленого цвета и черными кругами под глазами лежит на больничной койке. Сверху Жаки крупно написал тушью:

Рисунок повесили на двери класса для самостоятельных занятий, но Дени так и не записался.

Как-то утром, в среду, после службы, воспитатель задержал Дени на выходе из часовни, остальных учеников отпустив во двор.

— Я не видел вашего имени в списке посещений больницы, — сказал воспитатель.

— Я не записывался, — сказал Дени.

Воспитатель был одного с ним роста. Он улыбался, чтобы Дени чувствовал себя свободно, и от этого щеки на его румяном лице надувались. Темные волосы на непропорционально большой голове были гладко прилизаны. Воспитатель поднял камешек на верхней ступеньке лестницы и бросил его во двор.

— А почему вы не ходили туда на каникулах?

— Я ничего не принес в подарок, — сказал Дени.

— Это не имеет значения.

— А я думал, имеет…

Воспитатель провел рукой по сутане, стряхивая пыль. Старая сутана лоснилась на локтях и коленях.

— Это не имеет значения, — повторил воспитатель. — Вы могли бы пойти туда с остальными. Почему бы вам не сходить в следующий четверг?

Дени пожал плечами и стал разглядывать облако на белом небе. Облако не двигалось.

— Вы же знаете, по четвергам я обычно наказан.

— Может быть, в таком случае, вы постараетесь не шалить?

— Я стараюсь, — сказал Дени. — Честное слово, стараюсь. Просто никто не замечает этого.

— Странно, — сказал воспитатель. — Если бы вы старались, я бы наверняка заметил.

Он закончил разговор и стал спускаться по лестнице. Дени не двигался, устремив взгляд к облаку. Вот всегда так. Они уходят, и не понятно, о чем они думают. Никогда не угадаешь, о чем они думают. Остаешься один на один с пустотой, как будто у тебя что-то отобрали. Кажется, ничего не отобрали, и тем не менее после их ухода ты чувствуешь себя опустошенным — ожидал, что что-то случится, и не случилось.