Сердце огня - Роман - Кристи Агата - Страница 18

— Вы правы, — тихо согласился миллионер.

Он хотел добавить еще что-то, но сдержался. Ему нравился Кнайтон и он доверял ему, но вряд ли стоило обсуждать личные дела дочери с секретарем. Он и так чувствовал себя немного обиженным неискренностью дочери, а эти случайно дошедшие до него сведения отнюдь не рассеяли его опасений.

Почему Руфь избавилась в Париже от служанки? Какая у нее могла быть цель или мотив?

Он подумал о любопытном совпадении: едва ли не первый человек, с которым служанка столкнулась в Париже, оказался его собственным секретарем. Впрочем, так оно всегда и бывает: тайное становится явным.

Он вздрогнул, припомнив это библейское выражение — значит, было что-то «тайное»? Ему не хотелось задавать себе вопрос, что именно? Ведь он не сомневался в ответе. Ответ мог быть только один, Ван Алден и не сомневался: Арман де ля Рош.

Ван Алдену было горько, что его дочь дурачит такой человек, хотя он и не мог не признать, что она попала в хорошую компанию — та хорошо воспитанная и умная женщина также, по-видимому, легко поддалась очарованию графа. Мужчины видели его насквозь, но женщины…

Он попытался рассеять подозрения, которые могли возникнуть у секретаря.

— Руфь часто меняет решения в последний момент, — заметил он и добавил, стараясь говорить безразличным тоном: — А служанка не объяснила причин… э-э… изменения плана?

Кнайтон, тоже стараясь говорить естественней, ответил:

— Она сказала, сэр, что миссис Кеттеринг случайно встретила кого-то из своих друзей.

— Понятно. Мужчину или женщину?

— Кажется, она говорила о мужчине, сэр.

Ван Алден кивнул. Сбывались его худшие опасения. Он встал и стал ходить взад-вперед по комнате — верный признак волнения. Наконец, не в силах больше сдерживаться, он взорвался:

— Одну вещь ни один мужчина никогда не сможет заставить сделать женщину: прислушаться к здравому смыслу. А еще говорят о женском инстинкте — да всему миру известно, что ее обведет вокруг пальца первый попавшийся подлец: разве только одна из десяти сумеет распознать негодяя, если встретится с ним. Любой смазливый мальчишка может ловить их на лесть, как рыбу на удочку. Будь на то моя воля…

Его прервал посыльный, принесший телеграмму. Ван Алден вскрыл ее, и его лицо вдруг стало белым, как мел, он качнулся и ему пришлось схватиться за спинку кресла, чтобы не упасть. Он отпустил посыльного кивком.

— Что случилось, сэр?

— Руфь! — задыхаясь выговорил Ван Алден.

— Миссис Кеттеринг?

— Умерла!

— Боже мой! Катастрофа в поезде?

Ван Алден покачал головой.

— Нет. Тут написано, что ее ограбили. Они этого прямо не пишут, Кнайтон, но мою бедную девочку убили и ограбили.

— Как ужасно, сэр!

Ван Алден постучал пальцем по телеграмме, лежавшей на столе.

— Сообщила полиция из Ниццы. Я должен выехать туда первым же поездом.

Кнайтон, как всегда, оказался на высоте: бросив взгляд на часы он сказал:

— Ближайший поезд отходит в пять часов от вокзала Виктория.

— Хорошо. Вы поедете со мной, Кнайтон. Передайте Арчеру, чтобы он собрал мои вещи, и собирайтесь сами. Присмотрите тут за всем — мне нужно сходить на улицу Керзона.

Зазвонил телефон и Кнайтон снял трубку.

— Алло?

Кнайтон обратился к Ван Алдену.

— Мистер Гоби, сэр.

— Гоби? Сейчас у меня нет времени… нет, подождите, передайте чтобы он поднялся.

Ван Алден был волевым человеком, он уже крепко держал себя в руках. Лишь немногие заметили бы что-нибудь необычное в его поведении, когда он здоровался с мистером Гоби.

— У меня мало времени, Гоби. У вас что-нибудь важное?

Гоби кашлянул.

— Вы просили меня сообщать о перемещениях мистера Кеттеринга.

— Да — так что?

— Мистер Кеттеринг, сэр, вчера утром выехал из Лондона на Ривьеру.

— Что?

Что-то в его голосе поразило мистера Гоби, этот достойный джентльмен изменил своей манере никогда не смотреть на собеседника и украдкой бросил взгляд на миллионера.

— Каким поездом он выехал?

— «Голубым поездом», сэр.

Мистер Гоби кашлянул и добавил, глядя на часы на каминной доске:

— Мадемуазель Мирель, балерина из Парфенона, поехала тем же поездом.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

РАССКАЗ АДЫ МЕЙСОН

— Месье, не могу в достаточной степени выразить наш ужас, печаль и глубокое соболезнование, — сказал месье Карреж, обращаясь к Ван Алдену. Месье Кокс, комиссар, тоже издал какие-то соболезнующие звуки.

Ван Алден отрывистым жестом отмел в сторону и ужас, и печаль, и соболезнования. Сцена происходила в кабинете следователя в Ницце. Кроме месье Каррежа, комиссара и Ван Алдена в комнате находился еще один человек.

— Месье Ван Алден, — сказал он, — желает действия — быстрого действия.

— О! — воскликнул комиссар, — я ещё не представил вас: месье Ван Алден — это месье Эркюль Пуаро, вы, несомненно, слышали о нем. Несмотря на то что он уже несколько лет как отошел от дел, его имя осталось символом, как имя одного из величайших сыщиков современности.

— Рад видеть вас, месье Пуаро, — сказал Ван Алден, автоматически пользуясь бессмысленной фразой, которую уже давно старался не употреблять. — Так вы уже не занимаетесь своей профессией?

— Да, это так, месье. Теперь я просто наслаждаюсь жизнью.

Маленький человечек сделал напыщенный жест.

— Месье Пуаро тоже ехал в «Голубом поезде», — пояснил комиссар, — и был так добр, что согласился помочь нам в расследовании.

Миллионер испытующе посмотрел на Пуаро, а затем неожиданно сказал:

— Я очень богат, месье Пуаро. Обычно говорят, что богачи думают, будто все и вся продается. Это не так. Я в своем роде силен, а один сильный человек может попросить другого об услуге.

Пуаро быстро кивнул в знак понимания и одобрения.

— Вы очень хорошо выразились, месье Ван Алден, я в полном вашем распоряжении.

— Спасибо, — сказал Ван Алден, — я могу только заверить вас, что если когда-нибудь вы обратитесь ко мне за помощью, я не окажусь неблагодарным. А теперь — к делу, джентльмены.

— Я предлагаю допросить служанку Аду Мейсон, — сказал месье Карреж. — Она здесь? Я правильно понял?

— Да, — ответил Ван Алден, — мы взяли ее с собой, когда проезжали через Париж. Она очень расстроена смертью хозяйки, но может говорить вполне связно.

— Тогда начнем с нее, — сказал месье Карреж.

Он позвонил в колокольчик, и в комнату вошла Ада Мейсон. Она была одета в очень опрятное черное платье, кончик ее носа был слегка красен, глаза заплаканы. Она уже сменила свои серые дорожные перчатки на пару замшевых черных. Быстро и тревожно оглядев кабинет следователя, она успокоилась, заметив отца своей хозяйки. Судебный исполнитель, который гордился сердечным обхождением, тоже постарался ее ободрить. Ему помогал и Пуаро, выступавший в роли переводчика, его дружеское обхождение обнадеживало англичанку.

— Вас зовут Ада Мейсон, не так ли?

— Меня окрестили Адой Беатрисой, — уточнила Мейсон.

— Именно так. Как мы понимаем, Мейсон, случившееся было для вас тяжелым ударом?

— Да, конечно, сэр. Я была в услужении у многих леди и все оставались мной довольны. И я никогда еще не попадала в такое положение, как сейчас.

— Ну конечно, — согласился месье Карреж.

— Я читала иногда о таких вещах в воскресных газетах. А потом, я всегда считала, что эти заграничные поезда… — Она вдруг умолкла, вспомнив, что джентльмены, с которыми она беседовала, тоже были французами.

— Ну а теперь давайте уточним кое-что, — сказал месье Карреж. — Насколько я понимаю, когда вы уезжали из Лондона, вовсе не предполагалось, что вы останетесь в Париже?

— Конечно нет, сэр. Мы должны были ехать прямо в Ниццу.

— Вы когда-нибудь раньше ездили со своей хозяйкой за границу?

— Нет, сэр. Видите ли, я всего два месяца работала у нее.

— Выглядела ли она как обычно, когда вы отъезжали?