Рикша - Шэ Лао - Страница 9

Целыми днями Сянцзы думал о ней и пересчитывал деньги. Забыть о коляске – значит остаться просто быстроногим животным, без всякого будущего. Какой бы хорошей ни была коляска, взятая напрокат, Сянцзы возил ее без всякой радости, словно таскал кирпичи. Он никогда не бросал коляску где попало, сдавал ее хозяину вычищенной До блеска, но делал это равнодушно, в силу своей аккуратности и добросовестности. Была бы это его коляска, тогда совсем другое дело, он испытывал бы настоящую Радость.

Он по-прежнему не курил, не пил, отказывал себе даже в хорошем чае. Первоклассные рикши, такие, как он, в свободную минуту любили выпить чашку крепкого чая с сахаром, чтобы восстановить силы. Когда везешь коляску, пот льет ручьями, в горле пересыхает и так хочется настоящего чая, не ради шика, это просто необходимо! Однако Сянцзы лишь мечтал о хорошем чае, а пил самый плохой. Иногда он ругал себя за то, что во всем себе отказывает. Но иначе нельзя, если хочешь скопить хоть немного денег. И Сянцзы не давал себе поблажек. «Куплю коляску, все пойдет по-другому, – думал он. – Тогда мне ничего не страшно!»

Он экономил буквально на всем и старался побольше заработать. Когда не было постоянной работы, возил кого придется. Выкатывал коляску рано, возвращался поздно, бегал до тех пор, пока не набирал определенной суммы. Иногда работал день и ночь без передышки. Раньше он не перехватывал пассажиров у других рикш, особенно у старых, изнуренных трудом. Что они заработают, если он, молодой и сильный, с хорошей коляской, станет соперничать с ними?! Теперь это его не заботило. Главное – деньги. Заработал лишнюю монету – и хорошо. О товарищах он не думал. Он был подобен дикому зверю, обезумевшему от голода. Возил всегда бегом – чтобы никакие мысли не тревожили. Так спокойнее! Стоя на месте, на коляску не заработаешь.

Лото Сянцзы не походил на прежнего Сянцзы. О нем шла дурная слава. Выхватив пассажира из-под носа у другого рикши, он слышал, как вслед ему несутся проклятья, но не отвечал, а старался поскорей убежать. «Я никогда не поступал так бессовестно, – думал он. – Эх, если бы не коляска!» Он, казалось, готов был у всех просить прощения, но боялся в этом признаться даже самому себе. На стоянках или в чайных он часто встречал недружелюбные взгляды рикш. Ему хотелось все объяснить, но сдерживала их холодность. Он не пил, не играл в карты, не любил судачить, и рикши чуждались его, а он замыкался в себе и молчал.

Постепенно ощущение неловкости уступило место наглости. День ото дня Сянцзы становился все злее. Рикши смотрели на него с укором, но ему было наплевать. С каким сочувствием его встретили, когда он возвратился после всех своих злоключений! Теперь все его презирали. Это задевало Сянцзы. Даже в чайной он сидел один перед своим чайником и один пересчитывал на стоянках заработанные медяки, еле сдерживая закипавшую злобу. Он не собирался драться с рикшами, хотя и не боялся потасовок. Рикши тоже не боялись, но связываться с Сянцзы? В одиночку его не одолеешь, а идти скопом на одного – нечестно.

Сянцзы решил не давать воли гневу. Вот он приобретет коляску, и все уладится, он почувствует себя свободнее, не надо будет волноваться из-за платы за прокат, перехватывать пассажиров и обижать собратьев. Рассудив так, он посматривал на рикш спокойно, словно хотел сказать: «Поживем – увидим, кто был прав».

Зря только он так надрывался. Еще не оправившись после болезни, сразу впрягся в работу. Он старался побороть слабость, не отдыхал, но усталость давала себя знать. Вся надежда была на то, что во время бега он пропотеет, и ломота в теле пройдет. В еде он себе не отказывал, но и не позволял ничего лишнего. Он сильно похудел, но утешался тем, что высок ростом и мускулист. А значит, и выносливее других. Ему не приходило в голову, что именно поэтому и есть он должен больше.

Хуню не раз ему выговаривала:

– Если ты, дурная башка, и дальше будешь так бегать – захаркаешь кровью! Пеняй тогда на себя!

Она говорила так из самых добрых побуждений, но дела его шли неважно – где уж тут заботиться о здоровье?!

– Если я не буду так бегать, мне никогда не купить коляски! – вскипел он однажды, злобно уставившись на Хуню.

На другого Хуню орала бы добрых полдня, но с Сянцзы была покладиста и терпелива, поэтому сказала:

– Не все сразу делается, и ты не железный! Отдохнул бы день-другой!

Сянцзы не обратил внимания на ее слова, и Хуню добавила:

– Как знаешь! Протянешь ноги – сам будешь виноват!

Лю Сые тоже был недоволен. Сянцзы выезжал рано, возвращался поздно, а это не шло коляскам на пользу. Конечно, это дело рикши, когда начинать и заканчивать работу, но если все будут лезть из кожи вон, коляски наверняка износятся на полгода раньше. Ни одна вещь такого не выдержит. Кроме того, у Сянцзы совсем не оставалось времени ухаживать за колясками хозяина. Старик хмурился, но молчал.

Сдавая коляску, хозяин не ограничивал рикш во времени – так было принято. Приводить коляски в порядок не входило в обязанности рикш; это делалось но доброй воле, а потому Лю Сые, дорожа своей репутацией, не мог выказывать Сянцзы недовольство. Но оно затаилось в его глазах и в уголках крепко сжатых губ. Бывало, ему хотелось просто выгнать Сянцзы, но он сдерживал себя из-за дочери. Хуню нравился этот неотесанный малый – так что лучше не вмешиваться. Дочь-то у него одна! Мужа ей уже не найти. Не лишать же ее единственной Радости!

Говоря по совести, Лю Сые не стремился выдать дочь замуж, Хуню была нужна ему самому, поэтому он чувствовал себя перед ней виноватым и немного побаивался. Он, никогда ничего не страшившийся, на старости лет стал бояться собственной дочери! Его мучила совесть, и он старался себя успокоить. Раз он кого-то боится, значит, не такой уж пропащий человек, и после смерти ему не грозят страшные кары. В общем, из-за дочери он не мог выгнать Сянцзы. Это вовсе не значило, что он во всем ей потворствует. Выдавать ее замуж за этого неотесанного дурня он, конечно, не собирался! Хотя догадывался, что дочь имеет на Сянцзы виды. Сам парень, похоже, этого и не подозревал. На всякий случай старик был начеку, но раньше времени огорчать дочь не хотел.

Сянцзы не замечал, что хозяин сердится, у него просто не было на это времени. И если он мечтал покинуть «Жэнь-хэчан», то вовсе не из-за Лю Сые – просто ему хотелось найти постоянное место. Надоело возить кого попало, отнимая чужой заработок и вызывая всеобщую ненависть. Кроме того, он никогда не знал, сколько заработает; сегодня больше, завтра меньше, трудно было рассчитать, когда наберется нужная сумма. А ему так хотелось знать точно. Пусть у него пока немного денег, главное – каждый месяц откладывать определенную сумму, тогда будущее обеспечено. В жизни все должно быть ясно и определенно.

После долгих поисков Сянцзы нашел постоянное место. Но оно не пришлось ему по душе. На этот раз он нанялся к Янам. Господин Ян был шанхайцем, одна его жена – северянка, уроженка Тяньцзиня, другая – южанка, из Сучжоу. Господин и обе госпожи, хоть и говорили на разных диалектах, наплодили бог знает сколько детей!

В первый же день Сянцзы сбился с ног. Ранним утром он повез жену-северянку на рынок за продуктами. Возвратившись, стал развозить господских детей: одних в среднюю школу, других – в начальную, третьих – в детскую группу. Школы разные, возраст разный, физиономии разные, но все отпрыски Яна были одинаково несносны, особенно когда сидели в коляске. Даже самые спокойные вертелись, как обезьяны! Развез детей, вези на службу господина. Вернулся домой – доставь вторую госпожу на рынок, а потом к родственникам, а потом к знакомым. Не успел вернуться – надо везти детей к обеду. После обеда снова в школу. Теперь как будто можно и поесть, но госпожа на своем тяньцзиньском диалекте приказала ему натаскать воды. Питьевую воду доставляли Янам на дом, для стирки обычно носили слуги. Это не входило в обязанности Сянцзы, но, чтобы не портить отношений с хозяевами, он не отказывался. Не говоря ни слова, Сянцзы наполнил водой чан, ведра и только собрался поесть, как вторая госпожа послала его за покупками.