Василий Головачёв представляет: Золотой Век фантастики - Моррисон Уильям - Страница 1

Василий Головачёв представляет:

Золотой Век фантастики

ЗОЛОТОЙ ВЕК ФАНТАСТИКИ

Это не предисловие в стандартной его форме. Это плач по Большой Фантастической Литературе. Это ностальгия по тем временам, когда люди верили, что фантасты приближают будущее. Это глас вопиющего в пустыне, внезапно осознавшего, что время изменилось! Ушли классики, держатели языка, хранители культуры, их место постепенно заполняют торопыги, пишущие неряшливо, зло, агрессивно, грубо, маргинально. Из фантастики ушла присущая ей доброта и сбалансированность устремлений человека с духовностью Природы. Вот почему я и решился на этот неблагодарный труд — составить два сборника произведений тех писателей, которые когда-то поразили меня — даже не масштабом вымысла — но широтой взглядов на Мир и безудержным романтизмом!

Уже очевидно, что фантастика потеряла свое прежнее научно-популярное и прогностическое влияние. Процессы, происходящие в глобальном масштабе в нашем обществе, настолько сложны, многообразны и непредсказуемы, что любые прогнозы, в том числе научные, то ли не сбываются в силу ряда причин, то ли вообще противоречат законам социума. Из литературы научного моделирования и предвидения невиданных открытий — чем отличалась фантастическая проза середины двадцатого века — фантастика в конце двадцатого столетия превратилась в литературу предупреждения грядущих бед, катаклизмов, способных зачеркнуть завтрашний день мира, в истинно художественное явление, не уступающее по влиянию на души людей так называемой «серьезной» и классической прозе. Никакого кризиса жанра не было, прекрасные творения писателей-фантастов — романы, повести и рассказы как были штучным товаром, так и остались, отражая суть изменений общества и психологию его носителя — хомо сапиенса, человека разумного, поступающего в большинстве случаев абсолютно неразумно.

И вдруг все изменилось! Наступил двадцать первый век, и мы увидели, что писатели-фантасты перестали быть исследователями внутренних человеческих миров. Фантастика стала излишне боевой, драчливой, жестокой, меркантильной, сексуальной, призывающей не думать, а — убивать, пить кровь, издеваться над жертвами! Не потому ли столь ярко расцвел в наше время терроризм?

Еще хуже то обстоятельство, что многие произведения «маргинального склада», к примеру — «Ночной дозор» Сергея Лукьяненко или «Ночной смотрящий» Олега Дивова — написаны талантливо! Что только усугубляет ситуацию. Писатели перестали искать свежие идеи, они используют старые, либо становятся на плечи гигантов и пишут продолжения их произведений, что в наших условиях безудержного пиара и рекламы намного увеличивает тираж их произведений. Но Бог с ними. Я не об этом. Я о том, что когда за дело брался Настоящий Романтик, а их было немало в XX веке, то и получались такие блестящие вещи как «Стебелек и два листка» (В. Михайлов) или «Прелесть» (К. Саймак). А исключения, как известно, лишь отменяют правила, вопреки расхожему «подтверждают», что лишний раз подчеркивает значение Мастеров в те времена Золотого Века, которые я хотел бы воскресить.

Произведения Мастеров-романтиков всегда очень сильно воздействовали на читателя, изменяли его мировоззрение и заставляли искать смысл жизни. Помню, меня в юности потряс рассказ Ван-Вогта «Чудовище», опубликованный в журнале «Искатель». Вся идея рассказа сводилась к мысли о том, что человечество — бессмертно. Но какими же простыми и вместе с тем впечатляющими средствами был достигнут результат: человек будет жить вечно, даже тогда, когда погибнет все человечество! Потом, конечно, были и другие рассказы, повести и романы («Эдем» С. Лема, «Хроники Амбера» Желязны), которые я смело могу порекомендовать читателям и которые достойны войти в Золотой Фонд фантастики. Однако прекрасных произведений оказалось так много, что в двухтомник не уместились ни новеллы Александра Грина, ни многие рассказы Владимира Михайлова, Роберта Шекли, Владимира Григорьева, Айзека Азимова, Сергея Абрамова, Эрика Френка Рассела, Станислава Лема, Ильи Варшавского, Бориса Штерна, Андрея Дмитрука, Михаила Пухова… но — стоп! Перечислять можно долго, речь о другом. Та литература не умерла! Она жива и ждет читателя. Прочитайте собранные в двухтомнике произведения, и вы поймете, что я имел в виду под словом «плач».

В двадцатом веке к счастью НЕ писали все, кому не лень, и пробивались в Большую Литературу лишь те, кто впоследствии стал «живым классиком» (Иван Ефремов, братья Стругацкие, Север Гансовский, Владимир Михайлов, Евгений Войскунский и Исай Лукодьянов). О западных писателях не говорю, там ситуация была иной. Это воистину был «золотой век» фантастической литературы, особенно проявившийся с начала шестидесятых и по конец девяностых. Писали о всемогуществе науки, воспевали бодрящую силу мечты, ставили во главу угла борьбу за свободу и счастье, шутили и смеялись. Но все вместе прежде всего рассуждали о мире, о взаимоотношении человека и природы, о нас самих — таких агрессивных и таких ранимых. Я и до сих пор смотрю в будущее глазами тех писателей, которые поразили меня, встряхнули, перевернули душу, заставили мечтать, думать о будущем — и о прошлом! — и указали Путь. Уверен: фантастика подчиняет себе пространство и время прежде всего ради размышлений о внутреннем мире человека, ради его духовного возрождения!

Чему же она учит сейчас? К чему зовет? «Напейся крови, парень, вот тебе графинчик, и все будет хорошо». Это — Добро?!

Уверен, произведения в сборниках, предлагаемых на суд современного читателя, никого не оставят равнодушным. Даже тех, кто не считает себя романтиком. Умной и доброй прозы, дорогой читатель!

Василий Головачев

Роберт И. Говард

КРЫЛЬЯ В НОЧИ

Robert E. Govard. Wings in the Night, 1932

(Перевод И. Рошаля)

1

Ее жителей погубил не голод — поблизости буйно зеленели заброшенные рисовые чеки. До этих краев, хвала Создателю, еще не добрались работорговцы-мавры. Судя по всему, причиной гибели этого племени не была и вспышка какой-либо болезни. Многие хижины уже обвалились, на заросших травой проходах между ними в изобилии белели человеческие кости, большинство которых были погрызены дикими зверями — тут явно было чем поживиться шакалам и гиенам. Разглядывая расколотые кости и таращившиеся в небо пустыми глазницами пробитые черепа, Кейн уверился, что некоторое время назад тут кипела кровавая бойня. Должно быть, местные жители стали жертвами одной из жестоких африканских племенных войн.

Но пуританину не давал покоя вопрос: почему нападавшие пренебрегли добычей? Там и сям на земле валялись попорченные непогодой кожаные щиты, поломанные копья, с которых никто не потрудился снять железные наконечники, являвшие собой немалую ценность. На шее одного скелета с раздавленной грудной клеткой поблескивало ожерелье из стеклянных и каменных бус — ценный трофей для любого чернокожего дикаря.

Что-то не так было и с хижинами. Англичанин присмотрелся повнимательнее: так и есть, вязанные из пучков соломы крыши большинства из строений были раздерганы и разворошены. Может быть, это гигантские стервятники пытались добраться до мертвецов внутри?

И тут он увидел то, что заставило его замереть от удивления. Сразу за поваленными остатками изгороди с восточной стороны деревушки возвышался исполинский баобаб. До высоты шестидесяти футов его толстый ствол был абсолютно гладким — вскарабкаться по нему было невозможно. И тем не менее на обломанном суку издевательски красовался скелет, кем-то явно специально помещенный туда. Мурашки пробежали по спине Кейна, почувствовавшего студеное прикосновение тайны. Каким образом эти бренные останки оказались на такой высоте? С какой целью кто-то потратил столько усилий, чтобы их туда закинуть?

Кейн недоуменно покачал головой, а его правая рука невольно легла на пояс, поближе к рукояткам черных длинноствольных пистолетов, эфесу тяжелой рапиры и кинжалу. Пуританин не ощущал того страха, который обязательно бы охватил обычного человека, столкнувшегося лицом к лицу с Безымянным Неизвестным. Годы странствий по удивительным странам, столкновения с необычными существами закалили его тело, разум и душу, придав им крепость и гибкость оружейной стали.