Выбери любимый жанр

Вы читаете книгу


Л'Энгль Мадлен - Камилла Камилла

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Камилла - Л'Энгль Мадлен - Страница 8


8
Изменить размер шрифта:

– Кто такая Мария Митчелл?

– Одна из первых женщин-астрономов. Скажи, Луиза, тебя не пробирает мороз по коже, когда ты видишь звезды на небе и знаешь, что половина из них уже не существует? Они умерли много тысяч лет назад. Их свет доходит до земли через эти тысячи лет. Послушай, тебе о чем-нибудь говорит имя Шиапарелли?

Я, конечно же, здорово выхвалялась. Но не могла остановиться.

– Шиапарелли? Знаменитый модельер. Это каждый дурак знает. А почему ты спрашиваешь?

– А для меня это имя обозначает Джиованни Вирджинио Шиапарелли, итальянского астронома из Милана, если хочешь знать, он жил в девятнадцатом веке.

– Ну ладно, ладно, – сказала Луиза. – Так что этот мужик такое сделал?

– Он был первым из астрономов, кто сумел увидеть каналы на Марсе. И он первым установил, что период обращения Меркурия – восемьдесят дней.

– Хорошо, хорошо, ты меня убедила. Будешь астрономом.

– Да, буду.

Луиза улыбнулась.

– Ох, Луиза, это все так интересно! Знаешь, некоторые ученые думают, что весь мир, и солнце, и разные планеты, и звезды – результат взрыва. Огромнейших размеров звезда когда-то взорвалась где-то там, в мировом пространстве, и все это сейчас только фрагменты той звезды, и расстояние между ними все увеличивается и увеличивается в космосе.

– Замолчи, – сказала Луиза. – Ты меня пугаешь.

– А кем ты решила стать, Луиза?

– Доктором, – отозвалась Луиза. – Психиатром или хирургом. Мне бы хотелось стать психиатром, чтобы понять, что заставляет людей кидать друг в друга тяжелые предметы и ненавидеть друг друга и любить в одно и то же время. А хирургом я бы хотела стать, потому что при этом пришлось бы решать множество сложных задач, посложнее, чем алгебра с геометрией, и потом, я не боюсь крови. Было бы очень здорово сделаться хирургом, ты не думаешь, Камилла?

– Думаю, что так, – согласилась я с ней.

И тут же в своем воображении как бы услышала, будто о Луизе говорят как о блестящей женщине-хирурге. И я мысленно увидела, как она входит в операционную, натягивает резиновые перчатки и приступает к операции, а затем выходит из операционной усталая, бледная и счастливая!

– Это здорово, что мы обе хотим стать учеными, – заметила Луиза. – Давай будем с тобой всегда дружить, Камилла, даже тогда, когда ты станешь знаменитым астрономом, а я – знаменитым хирургом. Может, мы с тобой никогда не выйдем замуж и тогда будем особенно нужны друг другу. Я не люблю мужчин. Да и женщин тоже недолюбливаю. Может, я мисогинист. Или, кажется, это называется мизантроп. Во всяком случае, я думаю, что никогда не захочу выйти замуж, разве что найдется такой доктор, который тоже окажется мизантропом. А тебе надо будет думать о своей карьере. Ученые должны оставаться одинокими. У тебя наверняка будут всякие любовные истории, но замуж выходить не надо. Я согласна с Моной и Биллом, когда они говорят, что браки вышли из моды.

– Да, но мне хотелось бы… – начала было я, но она меня не слушала.

– Так что мы будем с тобой друзьями всегда-всегда. И если ты когда-нибудь заболеешь или с тобой что-нибудь случится, я тебя спасу. Или займусь психоанализом, чтобы тебе помочь. Хочешь, Камилла, я устрою тебе сеанс психоанализа прямо сейчас?

Но тут, к счастью, зазвенел звонок, переменка кончилась, и мы, запихнув в рот остатки печенья, направились в класс.

Не знаю, что бы я делала без Луизы, когда Жак стал приходить к моей маме. Мое знакомство с Луизой, с Моной и Биллом несколько притупили шок от происходящего, но в общем-то ничто не могло примирить меня с тем, что произошло в моей семье. Это как происшествия, о которых печатают в газетах, они всегда случаются с кем-нибудь другим, и вдруг этим другим оказываешься ты сам.

В четверг – на следующий день после того, когда я увидела, как мама и Жак целовались, я уже не могла скрывать от самой себя, что Жак – это что-то мучительно-серьезное. Я прямо из школы пошла домой. Луиза собиралась с Фрэнком в кино. Они звали меня с собой, но я отказалась. В кинотеатре на Сорок второй улице шел фильм ужасов, а меня такие фильмы всегда пугают.

Когда я вошла в дом, то по лицам привратника и «лифтового мальчика» я поняла, что Жака наверху нет.

В квартире было тихо. Может быть, мама где-нибудь с Жаком в городе. Плохо. Но не так плохо, когда он приходит к нам. Я пошла в кухню налить себе стаканчик молока. Картер и новая кухарка тут же прекратили разговор.

– Мамы нет дома? – спросила я.

– Дома, мисс Камилла, – отозвалась Картер. – Она наверно в своей комнате.

Странно. Обычно, когда мама дома и не в гостиной с Жаком, она спешит мне навстречу, и мы тогда садимся с ней попить чайку и потолковать о том о сем.

Я быстро проглотила молоко, подошла к маминой комнате и постучалась. Ответа не последовало. Я подняла руку, чтобы постучать еще раз, но тут раздался мамин голос, и звучал он как-то простуженно:

– Кто там?

– Это я, мам.

– Ой, входи же, дорогая. Ты знаешь, я, кажется, простудилась. По-моему, я заболеваю.

Но, взглянув на нее, я тут же поняла, что это не простуда. Она лежала на кровати одетая и даже в туфлях, и лицо у нее было такое, точно она перед тем очень долго плакала.

– Камилла, дорогая, – сказала она, – будь ангелом, накинь на меня одеяло, меня знобит. Зима настает, а я терпеть не могу зиму. Как дела в школе? Ваш завтрак с Луизой удался?

– Да, спасибо, – сказала я.

– Камилла, поди ко мне, – попросила она, протягивая руки.

Я подошла к кровати, она обняла меня, прижала к себе, и ее слезы брызнули мне на щеки.

– О, Камилла, не ненавидь меня, не ненавидь меня уж слишком-то, – рыдала она.

– Да что ты, мамочка, – сказала я и стала целовать ее, утешая, точно она была ребенком, а матерью – я. Но когда я поглядела на нее пристально, то увидела, что она сегодня выглядит совсем не молодо. Так, как мать и должна выглядеть.

Она всегда очень радуется, когда нас принимают за сестер. Но сегодня у нее были глубокие синие круги под глазами и лицо слегка опухло, так что мне захотелось обнять ее и загородить, чтобы она себя не увидела в зеркале.

– Мамочка, я люблю тебя, я тебя очень люблю, – все повторяла я. Мы обнялись и так сидели, покачиваясь, обнявшись, пока мама не перестала плакать и не откинулась на подушки, всхлипывая тихонько, как уставшее дитя.

Я сходила в ее ванную, намочила маленькое полотенечко холодной водой, вытерла ей глаза, потом взяла одеколон с ее туалетного столика и протерла лоб… Она лежала с закрытыми глазами, приговаривая:

– О, как хорошо, Камилла, как замечательно.

А я чувствовала себя какой-то постаревшей.

А потом она сказала:

– Я знаю, дорогая, я совсем, совсем не взрослая, незрелая. Но как, как можно, чтобы человек был доволен, если в тебе все не такое, как ему хотелось бы? Я не обладаю блестящим умом, как он. Все, что я могу предложить ему, – это мою любовь. Но когда он говорит: «Поздравляю тебя с тем, что ты такая невзрослая», то он как бы пронзает ножом мое… Однажды он даже сказал: «Поздравляю тебя с тем, что ты ко мне так холодна». Это к нему-то я холодна? Он причинил мне боль, более чем… Но я люблю его. Я даже попыталась быть менее навязчивой со своей любовью, но я не могу задушить в себе эту жажду тепла.

Она на мгновение замолчала, прикрыв рот рукой каким-то совершенно детским жестом, а потом добавила шепотом:

– Если бы только мама была жива, если бы я могла с ней поговорить! Я не в силах побороть эту необходимость с кем-то поговорить. О, если бы человек мог не взрослеть, Камилла! Если бы можно было навсегда остаться ребенком! Я слишком слабая, чтобы… О, Господи, помоги мне!

И она снова заплакала, говоря:

– Он бы убил меня, если бы наконец понял… Он бы убил меня… Рефферти бешеный человек, Камилла, ты не знаешь, какой он бешеный.

– Зачем бы это папе понадобилось убивать тебя, мама? – спросила я, и неожиданно мой голос оказался холодным, как мрамор.