Парадоксия: дневник хищницы - Ланч Лидия - Страница 4

Тимми и Джо прикатили в Нью-Йорк на автобусе, как и все остальные мальчики-девочки, которых достала жизнь дома, где им было больно и плохо, или же просто скучно. Они приехали из Спрингфилда, штат Миссури. Всю дорогу не спали, взбодрялись кока-колой — не хотели пропустить ни единой мили из тех, что отделяли их от предыдущих пятнадцати лет жизни. Троюродные братья, которых не привлекало существование фермеров в третьем поколении: в отчаянии наблюдать, как сохнет земля, и умирают посевы, каждый день нажираться и деградировать. Уставшие от того, что их постоянно и беспричинно бьют смертным боем, бессильные защитить матерей, которые вечно ходят то со сломанным носом, то с вывернутой рукой, то с отбитыми ребрами, — они послали все на хер и убежали. И теперь чувствуют себя виноватыми. Потому что оставили шестерых сестер, которым теперь придется сносить не только побои, но и сексуальные домогательства папочек-дядюшек, что давно стало традицией в их семейке. Сейчас они занимаются тем, что избивают и грабят грязных старых козлов, так похожих на их отцов, дядек и братьев, которых они так упорно пытались забыть.

Я нашла их на площадке между вторым и третьим этажом. Резались в карты, считали мелочь и балдели под клеем. Курили противные самокрутки, наверченные из бычков, собранных в пепельницах у лифтов. Пустые банки из-под воды, мятые пакетики из-под чипсов и тюбики из-под клея валялись по всем углам. Я села на лестницу в паре ступенек над ними. Они меня даже и не заметили. Спорили о забытых правилах какой-то дурацкой карточной игры. Их наивность и глупость — это было так трогательно. Бездомные, обломанные и уже почти сломленные, живущие на лестнице на одной мусорной пище — им было плевать. Тимми выиграл партию и теперь ждал подходящего случая, чтобы затребовать свои законные полдоллара. У них на двоих не было даже трех баксов.

Я вмешалась в их разговор и спросила, может быть, они есть хотят — кофе выпить, позавтракать. Они сказали, что завтракать не хотят, что они только что кушали. «А вот парочку-троечку баксов мы бы заныкали на потом», — сказал кто-то из них. Плутоватая улыбка. На желтых от никотина зубах — крошки чипсов. Я скомкала двадцатку и запустила ему в коленку. «Ух ты, так ты при деньгах. Богатая, что ли?» — спросил второй. Глаза зажглись интересом. «Нет, просто лучше умею выкручиваться…» Они выдавили последние капли клея в вонючий бумажный пакет и предложили мне оторваться. Я вежливо отказалась. Сказала, что мне пора. Мне действительно было пора возвращаться в парк. Сказала, что загляну к ним попозже. «Круто…» Тимми шумно втянул носом, на площадке пахнуло клеем. Я переступила через них, опершись об их сальные головы, чтобы не упасть. Спустилась на первый этаж, стараясь не прикасаться к грязнючим перилам.

Снова вернулась в парк, хотела по-быстрому двинуть остатки продукта. У меня оставалось десять «черных красоток», а до следующего визита к доброму доктору было еще три недели. Раньше туда заявляться нельзя. В общем, надо чего-то думать. Встретила Сэла. Он мой постоянный клиент. Он сказал, что возьмет всю партию. Пригласил меня к себе в кафе — у него было свое маленькое кафе рядом с отелем «Челси». Меню состояло из фалафели, хумуса и турецкого кофе. Разве что на порядок повыше обычной палатки с едой — там было даже несколько столиков, втиснутых в помещение впритык к стене. Наверняка прикрытие для чего-то другого — так называемой выручки не хватило бы даже на уплату аренды.

Сэл вызывал у меня стойкое омерзение. Его ужасные волосы — черные и всегда сальные, зализанные назад, чтобы прикрыть плешь. От него постоянно несло перегаром и сексом. Его грязные руки не знали покоя: он то нервно ощупывал все карманы, то пытался пригладить лоснящийся от жира волосяной покров, то хватал сам себя за задницу, то проводил заскорузлыми пальцами по своим вечно обветренным губам. Я терпела его, заинтригованная его компанией из Лонг-Айленда. Взбудораженные аван-джаз музыканты, которые иногда выступали в клубах, пели песни о пытках в подвале и расчленке под сопровождение спазматического звона и грохота. Такая помесь Ночного Охотника с Элбертом Эйлером. В общем, музычка еще та. Но мне они нравились. Кстати, это Сэл мне «сосватал» «Хилого Уилла». Мой мимолетный роман с добрым, заботливым каннибалом. Когда я попросила у Сэла адрес Уилла в тюряге, он сказал мне: забей. У него пожизненное заключение плюс еще тридцать лет сверх того. Тема закрыта.

Сидим— потягиваем второй мутный кофе, и тут входит лонг-айлендская четверка. Спасение от пустой болтовни, пошленьких шуточек и нежелательных грубых заигрываний, составляющий фирменный стиль общения Сэла. Эта скотина просто не может держать пасть закрытой и не распускать рук. Считает себя самым крутым, и может устроить любую пакость -например, плеснуть пивом тебе в лицо, — только, чтобы вызвать реакцию, если вдруг видит, что ты откровенно его игнорируешь. Чем я, собственно, и занималась по мере сил. Использовала его, чтобы скинуть пилюльки, ради бесплатного кофе и его уникальных знакомств. Я запала на долговязого — солиста, который стоял за ударными, возвышаясь над ними, как каланча, и начитывал страшные сказки про похищенных детишек и насильственную содомию. У него было странное обаяние — и скользкая уклончивая улыбка, озарявшая хмурые паузы между продолжительными молчаниями. Сэл и Лонг-айлендская четверка общались уже лет четырнадцать, если не больше. Еще со школы. Им уже почти не о чем было говорить, кроме как обсасывать изношенные детали почти забытых событий минувших дней — предаваться запутанным общим воспоминаниям, которые подогревались короткими фразами, понятными только им пятерым. Типа: «ловушка для дурочек», «групповуха на джине», «конкурс замученных сисек». Воспоминаниям о совместных эскападах под знаком крепкой мужской дружбы и всяческого унижения женского пола. Жестокие и безжалостные мерзавцы, к которым я, тем не менее, питала слабость.

Они только что прикатили с Айленда и поселились в «Челси». Притащилась и Джина — показать свои новые сиськи. Джина — единственная из женщин, кого они называют по имени. Меня она раздражает. Стерва, каких поискать. Я ее возненавидела с первого взгляда, в частности, потому, что она принимала непосредственное участие в сексуально-садистских изысках лонг-айлендской четверки, о которых я знала пока лишь понаслышке. В общем, было в ней что-то такое, что меня жутко бесило. Ее откровенно фальшивая улыбочка, снисходительное отношение, мелочная зависть, крашеные волосы и накладные ногти тоже как-то не способствовали зарождению симпатии с моей стороны. Надо было видеть, как она влетела в кафе, горя нетерпением увести всех нас в номер и продемонстрировать свежие шрамы и лиловые синяки от своих имплантантов, оплаченных папочкой. Типа подарок любимой дочке. У меня руки чесались — так бы в рыло и дала.

Лонг-айлендская четверка поселилась в одном из самых больших номеров в «Челси», который к тому времени превратился — если не был таким изначально — в блошиный рассадник, чья блистательная история богемской рапсодии давно уже даже и не резонирует. Окна их номера выходили на 23-ю стрит, шум уличного движения врывался в пустое молчание и жадные предвкушения, пока народ закидывался спидом. Я решила, что обойдусь без спида, я была возбуждена и так. Налила себе «Джека Дэниелса». Покурила со всеми гэша. В ожидании начала шоу.

Джина была уже на кофеине и на каких-то таблетках для похудания, так что она ограничилась одной дорожкой. Жадная сука. Мне по-прежнему очень хотелось ее ударить. Лонг-айлендская четверка исполняла свой обычный ритуал: занюхать пару дорожек, покурить гэша, хлопнуть стаканчик и попиздеть на своем зашифрованном языке. И так — раз за разом. Сэл, в роли главного массовика-затейника, трижды хлопнул в ладоши и объявил: «Леди и джентльмены… попрошу тишины… итак, блядь, сиськи наружу…» Он залпом допил свой виски, хлопнул стаканом о стол и велел Джине снять маечку. Она медленно расстегнула свою фитюльку, едва прикрывавшую сиськи, на которых сосредоточилось все внимание. Все еще опухшие, лиловые по периметру, в красных шрамах — они были красивы. Идеальный 36С.