Последний воин - Верещагин Олег Николаевич - Страница 42

Недалеко от Пригорья к кардоланцам и гондорцам присоединились три сотни пеших лучников — эльфов из Линдона. Потом — тяжёлая сотня артедайнской кавалерии и три — тяжёлой артедайнской пехоты; это — уже рядом с Форностом.

_Армия_второго_сенешаля_Кардолана_Готорна_сын_Каутона_теперь_насчитывала_2300_бойцов:_

_ — _три_сотни_тяжёлой_конницы;_

_ — _шесть_сотен_средней_конницы;_

_ — _восемь_сотен_тяжёлой_пехоты;_

_ — _шесть_сотен_пеших_лучников_ — _

_из_них:_

_Кардоланцы:_1200_чл._

_ — _сотня_тяжёлой_конницы;_

_ — _три_сотни_средней_конницы;_

_ — _пять_сотен_тяжёлой_пехоты;_

_ — _три_сотни_пеших_лучников;_

_Гондорцы:_400_чл._

_ — _сотня_тяжёлой_конницы;_

_ — _три_сотни_средней_конницы_(йотеод);_

_Артедайнцы:_400_чл._

_ — _сотня_тяжёлой_конницы;_

_ — _три_сотни_тяжёлой_пехоты;_

_Линдонцы:_300_эльфов_

_ — _три_сотни_пеших_лучников._

Но по — прежнему оставалось неясным, куда же их двигают «сильные мира сего»…

…Именно в ночь после общего соединения Гараву приснился тяжёлый сон.

На поле в кровавой грязи лежали сотни воинов. Вороны каркали и дрались над трупами под холодным дождём. Он, Гарав, лежал тоже — придавленный мёртвым Хсаном. И смотрел в небо, с которого в глаза лился холод. А рядом лежал затоптанный в жижу штандарт Кардолана с перерубленным древком. И — возле него, повернув к оруженосцу белое мёртвое лицо, наполовину погрузнув в липкой кровавой каше — замер Эйнор.

Потом к нему подошёл и склонился над ним Ангмар. На лице Короля была усмешка, а глаза смотрели жёстко и внимательно. Они не завораживали и не пытались заворожить… и Гарав в ужасе понял, что нужен Чёрному Королю в полном сознании. Чтобы полнее ощущать то, что для него приготовлено…

И тогда Гарав сказал:

— Я не боюсь тебя, тварь. Понял? Ты исчезнешь из этого мира, когда придёт твой срок. Так — будет. Что бы ты не сделал со мной…

…И его подхватил серебряный вихрь, в свисте которого слышался грустный голос Мэлет — и во сне Гарав понимал слова древнего языка…

— Atan… tye nai cuinuva manen аtan… er rene, melmelva… er rene…[41]

…Он проснулся. И долго лежал — до подъёма — мучительно думая.

Когда Гарав подъезжал к «Гнезду кукушки» — небо хмурилось. Напротив двое мужиков ставили в доме новую дверь; спрятав руки под передник, за ними наблюдала сурово — деловитая хозяйка.

Гарава — а точнее, Пашку — поражало, сколько умеют люди вокруг. В сравнении с ними люди — и взрослые и подростки — мира Пашки были полной тупой безручью; они, гордившиеся своими «знаниями»! Пашка — то ещё был довольно рукастым пацаном — он умел очень много из того, о чём и представления не имеют городские ребята. Мог ухаживать за скотиной, чинить мебель, готовить еду и вообще… А здесь сопливый пацан брал нож (и никто вокруг не кудахтал, что он отрежет себе пальцы!) и вырезал себе или младшим игрушку, причём вполне «товарного вида». Четверо мужиков за неделю ставили одними топорами хороший дом — и кто — нибудь из них потом между делом тем же самым топором украшал дом резьбой, которая в мире Пашки стоила бы пару сотен тысяч. А другой вполне мог всю эту неделю готовить из своего топора сытную четырёхразовую кормёжку. Рыцарь сам, вооружившись шилом и дратвой, спокойно шил сбрую коню из лично загнанной, содранной и выдубленной кожи. Получивший землю крестьянин без агрономов и землемеров соображал, где, когда и что посеять и на какие доли «ловчей» поделить эту землю. Солдат умел убирать урожай, охотиться и ловить рыбу. Крестьянин держал дома топор и лук не только для хозяйства. Удивляло и то, как чистоплотны «грязные средневековые дикари». Да, от них могло разить потом (своим и конским), железом и кровью, но при первой же возможности они не лосьонами и одеколонами поливались, а лезли в воду (даже холодную) — мыться. Тут не придумали зубных паст, но девять человек из десяти таскали в вещах ольховую кору.

И вообще — люди — и большие и маленькие — ежедневно что — то решали, за что — то отвечали, что — то делали руками, о чём — то думали на завтра, на послезавтра, на год вперёд, что — то соображали, куда — то шли… Мир Пашки начинал казаться большущим благополучным болотом, и от этого становился ещё более фантастичным. И, признаться, оруженосец Гарав, по вечерам укладываясь головой на седло, всё чаще вспоминал тот мир с иронией — разве что его история заставляла мириться с существованием этого убожества хотя бы в фантазии: прочитанное о времени, когда и там было похоже на здесь. А его настоящее к Гараву — Гараву, который умел подковать коня, поддерживать на костре нужную температуру подогреваемой еды, спать на земле, рубиться на мечах — имело всё меньше и меньше отношения…

Но сейчас это были посторонние мысли. Решительно оставив Хсана у коновязи в пустом на этот раз дворе, Гарав пошёл к дому. Ему надо было спешить — Эйнор дал всего час на личные дела, а войско в город и не входило, лишь задержалось пополнить запасы, оставить заболевших или покалечившихся (были и такие) — да сенешаль уехал во дворец к князю.

…Первый, кого Гарав увидел, войдя в «Гнездо кукушки», был сам Уризан.

Ещё не так давно Гарав начал бы мяться перед человеком втрое старше себя, уверенным и хозяйственным. Но от того Пашки почти ничего не осталось. И сам Уризан в мыслях не держал ничего такого — он без спешки и подобострастия, но уважительно поклонился вошедшему кардоланскому оруженосцу. Указал на столы — в ранний час было ещё пусто в заведении.

— Здравствуй, почтенный Уризан, — сказал Гарав, движением руки отклоняя предложение сесть. — Ты, конечно, не помнишь меня… А разговор у нас будет такой, что либо сразу тебе меня гнать — либо сидеть не здесь.

Уризан ещё раз осмотрел мальчишку и пригласил тем же жестом к лестнице, уводившей не вверх, а вниз — очевидно, в жилые помещения…

…Небольшую комнатку за мощной дверью правильней всего было бы назвать кабинетом. Уризан пододвинул гостю тяжёлый стул.

— Вина или пива, оруженосец? — спросил он. Гарав, садясь, перекинул между колен меч привычным движением, покачал головой и выложил на стол кошелёк.

— Тут сотня кастаров, — сказал он. Уризан посмотрел на кошелёк недоумённо. — У меня есть дом. Большой участок земли. Лес. Пруд с рыбой. И служба, которая приносит доход и славу, смотря что ты ставишь во главу угла… — Гарав перевёл это на адунайк дословно, но Уризан понял. — Если я погибну, всё это достанется моей родне, но у меня тут никого нет. Правда, всё это — в Кардолане на юге. Но думаю, это не имеет особого значения… Так вот… — Гарав собрался с мыслями. — У тебя есть красивая дочь. Она постарше меня, но ненамного. А воину нужна хозяйка в дом. Я не люблю её, но она мне по душе и я клянусь, что не обижу её ни словом, ни делом, ни изменой. Если скажешь «да» ты — это хорошо. Если скажет «да» она — вот золото. Дар жениха родителям невесты. Я знаю, почтенный Уризан, что нарушил все ваши обычаи сватовства. Но мне они и неизвестны толком, а обычаев моей родины я не помню.