Зов западных рек - Ламур Луис - Страница 5

— Ага, плавал разок-другой в Новый Орлеан. Вот уж река так река, больше всех на свете!

— Не больше. Есть река длиннее, намного длиннее, она впадает в Миссисипи. Называется Миссури. Далеко к западу она тянется, а исток ее — в Скалистых горах. В Питтсбурге еще много будут строить, и мои руки пригодятся, а со временем и для себя что-нибудь построю.

— По воде соскучился, так чего бы тебе не податься на море? Там есть местечки — острова, бухты и всякое такое, — которые ни одна живая душа еще не видела, и многие из них, сколько ни глядеть, не надоедят. Чего на реке-то ковыряться?

— Ах, Жоб, но это же совсем другая река! Она течет с высоких вершин, с ревом несется сквозь каньоны. Длиной она почти в три тысячи миль, и кто знает, что таится у ее начала и по берегам? Я пароход хочу строить, Жоб, пароход, чтобы поднялся до самых дальних пределов. Хочешь со мной — напарник мне не лишний, но друзья для хорошей погоды мне не нужны. Идешь со мной, — значит, на весь рейс.

Жоб молчал. Наконец со злостью выругался.

— Почему бы и нет в конце-то концов! Я с тобой, Джон Даниэль, раз ты решил так называться, потому что вместе мы целее будем, так я считаю.

Тут мы подошли к Маклему. С ним стояло трое, знакомых мне с прошедшей ночи, змееглазый среди них.

— Пошли компанией, — весело предложил он, — чем больше народу, тем безопаснее. Слышно, индейцы еще по временам нападают, а о белых бандитах и говорить нечего.

Так что дальше мы отправились все вместе. Маклем и я шли впереди, Жобдобва отстал, чтобы видеть, если кто сделает предательское движение, но так, что мог не только предостеречь, но и помочь мне делом. Сомнения меня все же донимали. Что мне о нем известно, в самом деле?

Враги окружали меня, но юношеское недомыслие и самоуверенность вселяли надежду: пусть хоть всем скопом набрасываются, авось слажу!

Я был сильнее, чем они, скорее всего, меня считали, и лучше стрелял. Но и здравого смысла у меня имелось достаточно — как ни склонен я был задирать нос, — чтобы сознавать: мне могут не дать шанса выстрелить или даже пустить в ход свою силу.

Постепенно деревья становились реже, появились фермы. Ближе к вечеру начали попадаться дети — мальчики и девочки, гонящие с пастбищ домой скот. Люди останавливались поглядеть, как мы проходим мимо, некоторые отвечали на наши дружеские оклики, некоторые нет, но глаза пялили все.

Гостиница, к порогу которой мы наконец-то прибыли, на сарай, где мы останавливались перед этим, не походила ни чуточки. Просторное здание в два этажа, окна застеклены, в общем зале подают напитки и еду.

Владелец заведения, очевидно, питал к себе уважение. О политике рассуждал — поневоле поверишь: понимает, о чем говорит. Но я не торопился выносить решения. Может, просто очередной язык без костей. В нынешнем году — 1821 нашей эры — урожай таких был хорош.

Однако же белье было свежим, полы подметены, кушанья приготовлены превосходно.

Один в своей комнате, за запертыми дверями, я искупался в горячей воде, принесенной мне в ванне — ею служила широкая бочка. В первый раз от Квебека и только во второй со времени, когда я покинул свой дом в Гаспе.

Незащищенные документы, взятые мной из карманов капитана Фулшема, прочесть оказалось почти невозможно. Одним было письмо, по-видимому, от брата. Я мало что из него разобрал: чернила от воды расплылись и слиняли. Брал жил в Лондоне и уговаривал капитана вернуться.

В письме нашелся адрес отправителя.

Не выходя из комнаты, я составил письмо на этот адрес. Детально описал, что конкретно я нашел и как очутился рядом с телом его брата. Рассказал, как прошелся по карманам и забрал что там было, и добавил, что деньги ему перешлю.

Кроме того, сообщил: я совершенно уверен, что убийца либо принадлежал к группе, шедшей со мной от времени, когда капитан погиб, до настоящего момента, либо известен по крайней мере одному из них.

Тщательно описал каждого, добавляя обрывки информации, какие могли прийтись к месту. Потом взял на себя ответственность открыть конверт, сделанный из клеенки.

Конверт содержал ордер на арест некоего барона Ричарда Торвиля, виновного в оставлении знамен британской армии и в измене. Тут же приводились сведения, что Торвиль в свое время работал на противников Бонапарта во Франции, но совершил убийство и смылся с деньгами, которые ему не принадлежали.

В общем, список получился длинный. Полдюжины преступлений. Вырисовывался портрет человека хитрого, беспринципного, опасного, но с могущественными связями. Титул, под которым его знали, он позаимствовал, не имея на то права, и даже имя стояло под вопросом, не фальшивое ли. Прошлое барона окутывала завеса тайны.

Описания внешности не было.

Каким-то образом Фулшем, агент правительства его британского величества, выследил и засек этого человека — и был умерщвлен.

Теперь информация, чреватая смертью, попала ко мне.

Я сложил все бумаги в клеенчатый конверт, запихал обратно за пазуху и спустился вниз, в общее помещение.

Там никого не было.

Одна из дверей открывалась в небольшой кабинет, где я и нашел хозяина гостиницы — Саймона Тэйта.

— Сэр. — Я прикрыл за собой дверь. — У меня к вам срочное и секретное дело.

Он сдвинул на лоб очки, положил перо и взглянул на меня. Явно сомневаясь в моих словах. Достав из кармана небольшой столбик золотых монет, я положил их на стол.

— Не откажите выписать на них переводной вексель и квитанцию.

Он присмотрелся к деньгам, затем ко мне. Коротко, с минимумом подробностей, я рассказал об убитом, что капитан Роберт Фулшем являлся важным лицом, что деньги следует отправить семье, также и бумаги.

В деловых качествах Тэйту никто бы не отказал. Вопросов он задал немного и по существу, и через минуту-другую я выходил из кабинета с квитанцией в бумажнике, оставив пакет для отправки в Англию со следующей почтой.

Уже у двери Тэйт остановил меня. Хотя он и мог показаться балаболкой, разглагольствуя в гостиной на общие темы, но сейчас он говорил серьезно.

— Тот, о ком вы рассказали, — спокойно указал он, — способен причинить много бед. Политическая интрига, раз уж в нее впутался, часто входит в плоть и кровь. Вам следует спросить себя, как я спрашиваю: зачем он явился именно сюда, в Америку? Такой человек не станет хлопотать только о том, чтобы скрыться. Уж конечно, у него есть и другие идеи.

Он помолчал.

— Мистер Талон, я должен поговорить обо всем этом с моим другом.

Мне заявление пришлось не по вкусу. Но возражать наобум я не стал.

— Что у вас за друг?

— Можно выразиться так: к нему прислушиваются те, кто имеет значение. С виду он ничего из себя не представляет, но, когда он говорит, облеченные властью слушают.

— Тогда ладно.

— Еще минуту, мистер Талон. Вы решили оказать мне доверие и не прошли мимо в ситуации, в которой оказались, — вы действовали; правильно действовали, по моему мнению. Поэтому давайте обменяемся еще несколькими словами. Мне мало известно, как обстоят дела в вашей стране, но можно, мне кажется, принять, что они сходны с нашими. Для простоты давайте скажем, что здесь правит народ, но только править — недостаточно. Надо, кроме того, поддерживать бдительность, надо заботиться о своей стране и ее будущем. Меж нас много эгоистов, хотя и средь них немало искренних патриотов. Страна растет, но и за рубежами, и внутри них ее подстерегает много опасностей. Вы знаете о покупке Луизианы?

— Слышал.

— Границы этой территории определены плохо. С юга наш сосед — Испания, с севера — Англия. Знаю, многие англичане и большинство канадцев хорошо к нам расположены, но некоторые нет. Чего нам следует опасаться больше всего, как я полагаю, так это людей на нашей же земле, думающих больше о себе, чем о своей стране, людей, алчущих денег, власти, земель. Кое-кто из них готов разрушить что угодно, что угодно без исключения, сэр, только бы извлечь прибыль. Даже законы собственного государства не постыдятся исказить, стремясь приобрести богатство или влияние. Такие всегда прислушаются к человеку с проектом и хорошо подвешенным языком. Вы надолго к нам, мистер Талон?