Утомленное солнце. Триумф Брестской крепости - Белоусов Валерий Иванович "Холера -Хам" - Страница 90

24 июня 1941 года. 18 часов 22 минуты.

Гродненская область. Шоссе Вильно — Минск

Запись в Журнале Боевых действий 25-го танкового полка 7-й танковой дивизии вермахта:

«В течение дня полк уничтожил бронепоезд, 15 колесных машин, 5 полевых и 6 противотанковых орудий большевиков в битве за Zalessie.

Однако вследствие больших потерь в танках из трех батальонов полка сформировано два батальона. В строю находятся 149 танков.

Командир полка оберст фон Ротенбург был тяжело ранен при взрыве большевистского бронепоезда. Так как полк находится в отрыве от главных сил дивизии, то ему предложено было эвакуироваться вначале на самолете „Физелер Шторьх“, а затем на бронемашине. Полковник отказался от обоих вариантов. Отказался он также от танкового эскорта, ибо полк был уже серьезно потрепан, и отправился на лечение на автомобиле.

По сообщениям полевой жандармерии, автомобиль с полковником фон Ротенбургом найден на шоссе, не доезжая Сморгони. Полковник и его спутники зверски убиты холодным оружием. На обочине шоссе многочисленные следы копыт, уходящие в лес. Казаки?»[150]

24 июня 1941 года. 18 часов 24 минуты.

Большак Каменец — Пружаны

Вроде, та же лесная дорога, как две капли воды похожая на ту, что привела их к «непроходимому» болоту. (Спасибо бабушке Олесе… Эспадо с непривычным чувством нежности к совершенно незнакомой ему старой женщине потрогал странный деревянный оберег, одетый на прощанье ему на шею сморщенной, высохшей маленькой рукой со стариковскими коричневыми пятнышками на дряблой бледной коже… Он никогда в своей жизни не знал, что же это такое — «abuela»… но если бы это была его родная бабушка, она, наверно, именно так же нежно обняла его и так же сказала, этими же самыми словами, только по-португальски: «Seja valente, meu neto!»[151]).

Да, такая же дорога, такое же синее июньское небо, такой же лес по-обочь…

Но это уже вражеский тыл. И кажется, что воздух здесь совсем другой, и вокруг тебя все звенит, как провода под высоким напряжением, предупреждая об опасности. Враг совсем рядом. А вот и ОН…

Русские солдаты, издревле, говоря о супостате, кем бы он ни был, турком ли гололобым, немцем ли шведским, немцем ли французским или иным прочим немцем (от немоты — по-русски не понимающий), называют его — ОН. Так уж издревле на Руси повелось…

Они ехали как на параде — стройными рядами… Впереди, на головном мотоцикле, тот самый сердобольный унтер, который выпустил птичку из клетки в горящей синагоге…

Ревут моторы, за колонной поднимается хвост пыли, которой ветерок припудривает придорожные елочки да осинки.

В своих огромных мотоциклетных очках они похожи на злобных, инопланетных жуков… Ну что же, русская служба дезинсекции уже здесь!

Увидев впереди танк, унтер вполне естественно решил, что он свой, и знаком руки приказал колонне мотоциклистов принять вправо… «Беспощадный Красный Пролетарий» аккуратно взял левее…

Первые ряды мотоциклистов врезались в лобовую броню, и танк легко, играючи, смял их. Другие пытались взять правее — и огромная боевая машина охотно довернула им навстречу…

Те мотоциклы, которые шли в середине колонны и в ее хвосте, пытаются развернуться на узкой, зажатой лесом дороге, но тут их настигают очереди из башенного и курсового пулеметов. За считанные минуты немецкая мотоциклетная рота перестала существовать.

Танк продолжает движение и выезжает на широкую поляну, на берег лесной речки (или скорее, мелиоративного канала). У моста стоят грузовики, автоцистерны, дымит полевая кухня… Голопопый, белотелый немецкий народ с гоготом, как гуси, купается и загорает.

Русский танк открывает огонь из всех стволов.

Одна за другой взлетают в воздух немецкие машины, огненная лава пылающего топлива льется с берега в речку. По колонне будто проносится ураган. Весь берег мгновенно покрывается обломками и горящими остовами грузовиков.

А русский танк движется в этом месиве, подминая под себя одну машину за другой, не переставая стрелять.

Вот ствол пушки пробил брезент кузова «Опель-Блитц», и танк поволок впереди себя машину, да и выстрелил прямо над головами вопящих от ужаса немцев, выпрыгивающих из кузова.

Потом русский танк повернул налево, вдоль берега реки. Речка сделала крутой поворот, и за ним открылась другая поляна. На ней — артиллерийская часть.

Немцы с тревогой, поднеся к глазам бинокли, всматриваются в небо — они слышали гром выстрелов и видели поднимающийся из-за деревьев дым. Поняли так, что это налет русских самолетов. Но смерть пришла к ним по земле…

Гремит выстрел танковой пушки — и немецкая 10,5-см гаубица, подпрыгнув, падает на отброшенное взрывом, деревянное колесо с огромными спицами. Другая гаубица в этот момент скрежещет сминаемым железом под гусеницами танка.

Выстрел! Одна из гаубиц открывает по танку прицельный огонь. Но русская экранированная броня выдержала удар, и снаряд с визгом уносится в небеса! Не пробивала легкая немецкая гаубица броню русского KB…

Маневрируя среди разрывов, похожий в своей подвижности на огромного, но ловкого дракона, танк круто, взметнув из-под широких гусениц земляную волну, разворачивается и покидает ставшую негостеприимной поляну. В конце концов, он в разведке…

Промчавшись через пылающий, чадящий, смердящий черным бензиновым жаром берег, усыпанный трупами, танк возвращается на дорогу. Проехав полверсты, останавливается.

Эспадо, стянув с мокрого от пота лба танкистский шлем, только ахает от восторга:

— Ну бойцы, ну черти! Солдатенко, ты просто ас, водишь как бог! Иван Иваныч, стрелял отменно, ни единого промаха. Костоглодов, молодец, заряжал великолепно, ни одного снаряда не перепутал. Додик, давай, дорогой! Включай свою шарманку. Теперь ты у нас — самый важный… Вызывай сюда авиацию!

24 июня 1941 года. 18 часов 36 минут.

Куликово пале. Обочь шоссе Вильно — Минск

— Ты что делаешь, щучий сын?! — Ворошилов налетел на бойца, как ястреб на цыпленка.

— Окоп копаю, товарищ Маршал Советского Союза!

— Могилу ты себе копаешь, сопля зеленая… кто ж тебя так учил? Землицу надо аккуратно в бруствер утрамбовывать, а потом дерном покрывать, а ты ее рассыпал вокруг! Ее же за версту теперь видать, и накроют тебя веером по ширине траншеи…

— Товарищ Маршал, как окоп копать, я ученый. Да только именно ТАК мне и приказано!

— Кем приказано?! Где этот вредитель, рассукин он сын?!

— Здесь я, Климент Ефремович… — неслышно подошел к Маршалу Руссиянов. — Настоящая наша полоса обороны в трехстах метрах позади, замаскированная. А здесь мы макеты пушек поставим, в ложной полосе. Немцы вызовут авиацию, пробомбят, а потом и…

— Ты что же, Иван Никитич, думаешь, что они на пустые окопы купятся? Немец не дурак!

— Почему же на пустые? А если они разведку пустят вначале? Нет. В окопах будут бойцы, один батальон. Кто-то же должен отпор им дать, чтобы ОНИ поверили?!

— Ага, а наши бойцы потом отойдут…

— Не успеют они отойти, Климент Ефремович, просто не успеют. Тут все и останутся.

— Да. Понимаю… — задумчиво проговорил Маршал. — Помню, вот так же под Ростовом в Гражданскую — тоже, раз было… Мост есть в Батайске, через Тихий Дон… прикрывали его «марковцы» — интеллигенция, белая кость… все, почитай, снайперы, как один… Так товарищ Думенко послал на этот чертов мост эскадрон, чтобы, значит, наши товарищи дорогие шашками колючую проволоку перед въездом на мост порубали. А Железная кавдивизия уж потом и рванула аллюром три креста, когда товарищи красные герои свою задачу выполнили, да и полегли, почитай, там все, под белыми пулеметами… Только вот комдив товарищ Думенко этот эскадрон на мост сам вел, лично… А я, значит, с КП на это смотреть буду? Ну-ка, товарищ боец, дай-ка мне лопату… Что значит, не мое это дело? Для себя ведь стараюсь! Жить-то всем хочется!