Утомленное солнце. Триумф Брестской крепости - Белоусов Валерий Иванович "Холера -Хам" - Страница 67

24 июня 1941 года. Около пяти часов утра — еще до начала утреннего обстрела.

Крепость. Северный военный городок. Развалины ДОС № 5

Около развалин стоит очень высокий, неуклюжий, похожий на заторможенного богомола молодой мужчина в летнем пыльнике — это такой летний плащ, как правило, шелковый… И в широкополой летней шляпе.

Мужчина задумчиво крутит в руках что-то явно шорно-обозное… Стоящая перед ним, как лист перед травой, лошаденка нетерпеливо потряхивает нечесанной гривой — мол, слушай, новый хозяин, ты там скоро меня запрягать будешь? С этим делом у мужчины что-то явно не ладилось…

Внезапно за его спиной возникла, накрыв его волной, черная как 1937 год тень, и хриплый голос резко спросил:

— Wie Sie rufen?

— Mein Name Antipodist Saprykin! — пролепетал мужчина в шляпе, испуганно вскакивая и роняя шлею.

— Wer Sie? — задал новый вопрос оперуполномоченный Лернер.

— Ich der Dozent der Timirjasewski Akademie, der Kandidat der biologischen Wissenschaften, — смущенно ответил Antipodist Saprykin. — Я ученый-ипполог… а почему вы со мной по-немецки разговариваете?!

…За полчаса до этого старшина Васьков доверительно рассказывал Лернеру:

— И вот взяла меня, товарищ старший лейтенант, такая забота: от чего мой обозный, говоря, что всю жизнь лошадьми занимается, сам лошадь запрячь не может? И одет как-то не по-людски… носки у него НА ПОДТЯЖКАХ, представляете?[109] Может, взглянете опытным взором, что это за фрукт?

— Ну нет, это не дело! — выслушав Сапрыкина, решительно заявил Лернер, — это все равно что гвозди микроскопом забивать! Так вот, товарищ доцент, вручаю вам записку, и поезжайте в Кобрин, найдете там главного ветврача Армии, поступите в его распоряжение. И БЕЗ ВОЗРАЖЕНИЙ МНЕ! А не то — арестую!

И злобный кровавосталинский опричник устало улыбнулся.[110]

24 июня 1941 года. Около пяти часов утра — еще до начала утреннего обстрела.

Брест. Улица Фортечная, дом 41

Если ехать по железной дороге из Минска на Варшаву, то справа по ходу, немного не доезжая Центрального вокзала, вы увидите ряд беленьких домиков. Это она и есть, Фортечная, плавно перетекающая в Шоссейную. Особенно ничем не прославленная, кроме того, что в доме № 1 располагается Брестское отделение Белорусской железной дороги.

И люди на Фортечной живут тихие, незаметные. Железнодорожники, работницы со швейной фабрики, всякий разный работящий разночинный народ. Обыватели городские. Те, на которых город и держится.

Вдоль по этой улице и бежала взапуски гражданка Никанорова, трепетно ожидая, ЧТО именно ей скажет любимая матуся… Сходила, называется, девочка на танцы!

Ну а она, Клаша, расскажет ей… расскажет… ой, Божечки, да как ей все рассказать-то… каких она ужасов навидалась, как ей было страшно, как лихо… и про… НЕГО… как расскажешь? Но милая мама поймет, мама обязательно все поймет…

Еще помыться и переодеться надо, а то она вся дымом и застарелой чужой кровью пропахла. Господи, как она устала… Скорее, скорее к маме!

Клаша подбежала к беленькому штакетнику заборчика, толкнула от себя калитку:

— Мама? — и осеклась. Вместо их домика посреди сада чернела воронка. Чуть-чуть не долетела полутонная бомба до железной дороги…

Воя от горя, рухнула Клаша на рыхлую землю, когтя, пытаясь ее разрыть… но что-то уже умирало в ее душе и говорило ей, что это навсегда…

Навсегда — эта боль вины, горя и вечной тоски… Хоть бы еще раз увидеть маму, хоть бы одним глазком… поздно. Поздно. Поздно.

24 июня 1941 года. Около семи часов.

Где-то между Березой-Картусской и Теулями

… — Es gibt keine Frauen — es gibt kein Weinen![111] — закончил свое печальное повествование Додик…

Экипаж «Беспощадного Красного Пролетария» сочувственно покачал головами, а Вася, выразив общее настроение, даже красноречиво, выразительно произнес:

— My. Му-му-му…

Мерно постукивали колеса. Мимо бортов платформы неторопливо проплывал неброский пейзаж полосы отчуждения — березки, орешник, молодые сосенки.

Бронепоезд «Смерть фашистам!» (ну разумеется, бронедрезина — но будем уважать маленькие слабости отважного командира) с двумя прицепленными платформами — на одной возвышался танк, на второй теснились новоприбывшие в 30-ю дивизию бойцы — неспешно двигался на запад…

Все равно для Эспадо и его команды это была чистая выгода: и все-таки хоть на чуть-чуть, а побыстрее, и моторесурс не расходовался… не говоря уже о драгоценной солярке, которую ведрами сливали из всех емкостей Березовской «Сельхозтехники».

А как же танк сгружать будут? Вряд ли в Теулях сыщется высокая рампа? Но бывший знатный бригадир плотников-ударников Вася Костоглодов авторитетно заявил («Му! Му-му-му!»), что подмости он быстренько организует, был бы топор. А шпалы — они всегда под руками.

Пользуясь свободной минуткой, экипаж осваивал боевую технику и вел неспешные беседы «за жизнь».

Проще всего было Васе — разницу между бронебойным и осколочным снарядом он понял мгновенно. В конце концов, это не свиль или косослойность…

Тут даже глаза не нужны, тип снаряда на ощупь определишь. Читатель удивлен? Не удивляйтесь. Хоть Вася мог пальцами пятаки гнуть, они у него были чувствительные, как у слепого музыканта. Компенсаторная способность так проявляется.

Товарищ Сомов тоже быстренько пару раз собрал-разобрал свою пушку, попутно вводя своего командира в курс дела, причем со стороны казалось, что это Эспадо Ивана Иваныча учил. Потому что Иван Иваныч поминутно спрашивал:

— Все правильно я делаю, товарищ командир? Нигде не ошибаюсь?

Авторитет командирский поддержать — дело очень важное…

Теперь Иван Иваныч, тяжко вздыхая, в который раз пересчитывает подаренные НКВДэшниками снаряды — двадцать бронебойных да столько же осколочно-фугасных… из 135 снарядов БК, положенных танку по штату. Однако от пересчета количество снарядов не увеличивалось. Для Ивана Иваныча, привыкшего в своем опытном цеху к БЕЗГРАНИЧНОМУ боекомплекту, смотреть на эту жалкую картину было откровенно больно.