Дар Монолита - Клочков Сергей Александрович "settar" - Страница 25

И еще до того, как из дымящегося черного зрачка показалась первая тусклая вспышка, я понимал, что это все, что под защиту стены укрыться уже не выйдет. Поздно. Слишком поздно. Автомат начал размеренно, гулко стучать, заметно отдавая в плечо молодого „долговца“ , быстрые, размытые языки порохового пламени оставляли в воздухе клубы прозрачного сизого чада. Первая пуля прошла прямо над ухом — я почувствовал на виске волну теплого воздуха. Вторая жестко хлестнула в плечо, оставив мгновенное онемение, еще два… нет, уже три тугих удара в грудь. Тоже не больно, пока не больно, но я очень хорошо слышу, как на спине с коротким, сухим треском полопалась материя „Кольчуги“ , сквозь которую прошли пули, да еще странно горячее, какое-то гулкое чувство в груди. Медленный, не мой выдох, и из носа вылетает красный парок, тяжело, очень тяжело отдается в ребра, огнем растекается в легких первая боль. А парень все стреляет, высаживая остаток магазина, но пули уходят вверх, потому что Хип попадает в него тугим снопом крупной дроби… и сразу вспышка взрыва, горячий воздух толкает мое тело назад, но я каким-то непостижимым образом раздваиваюсь — один из нас падает на гнилой пол дома, захлебываясь кровью и почти обезумев от боли, другой остается у окна. В побагровевшем, странно контрастном мире один из нас видит, как Хип тяжело вздрагивает от попадания осколка, роняет „сайгу“ и опускается на колени, прижимая ладони к животу, и одновременно с этим на спину валится „долговец“ — вместо лица у него появился кровавый провал, обрамленный отдельными темными пятнами от попаданий картечи. А мимо Хип на широких махах вылетают четыре крупных слепых пса, мир неуловимо ускоряется, и я уже слышу не ватные, басовитые звуки, а оглушительный грохот выстрелов, рев и стоны. Громкий, отчаянный крик еще одного „долговского“ бойца, которого в прыжке сшибает пятнистая, в клочьях слезающей шерсти псина, часто и звонко лязгают челюсти, покрытые хлопьями желтой пены, и на горле сбитого „долговца“ разом появляется широкая, безобразная рана. Псы хватают за ноги последнего оставшегося в живых „долгана“ , валят на землю и рвут под захлебывающийся крик. Отдельные, короткие выстрелы, долгий, жалобный вопль подыхающего пса — „долг“ дерется до последнего, но подтягиваются остальные собаки, в пестрое месиво шкур и хвостов вливаются несколько злобно верещащих тушканов…

„Не бойся“.

„Теперь не будет больно“.

Пенка… слышу ее голос, и тут же крик Хип, страшный, отчаянный, она бросается ко мне…

„Рука, только рука“ , — пытаюсь я сказать, но ничего не выходит, девушка поднимает меня и снова, снова кричит… и я не могу ее успокоить. У одного меня, до сих пор стоящего у окна, совсем нет голоса, у другого, лежащего на полу и с хрипом пускающего кровавые пузыри, чернеет в глазах от боли, и сил говорить уже просто нет. Мне хочется только одного — дышать, Но вместо воздуха в легких бурлит тягучая, соленая жидкость, в груди все сжимается в твердый, обжигающий ком. Прости, родная. Так получилось.

И Хип вдруг как-то разом замолкает, проводя окровавленной рукой мне по лицу, и тот, второй я исчезает в кромешной тьме, в странном „ничто“ , уходит в холодную пустоту, забирая с собой боль и страх.

„Я буду тебя вести, — снова голос Пенки. — Теперь бояться не нужно“.

Я вижу, как на полу сидит Хип… ей очень больно, между пальцами сочится кровь, она кивает каким-то своим мыслям и достает пистолет.

„Не нужно делать это, Хип“ , — Пенка делает шаг вперед, но поздно…

А мир вдруг начинает кружиться, теряя форму, смазываясь и разрываясь в клочья, свет закручивается в воронку вокруг треугольного, хищного лика Пенки, она что-то делает с нами… и все кажется сном… ничего не было… мы победили…

„Теперь вести двоих. Это трудно“.

И я уже не вижу крови на комбинезоне Хип. Я забываю о маленьком, темном пятне на ее виске и о том, как слиплась в красную, блестящую сосульку ее непослушная русая прядь. Нет крови на полу заброшенного дома… разве что несерьезная рана на плече, да это пустяки…

— ХИП!

— Да, Лунь!

— Жива?

— А че нам сделается? — И смех, страшный, громкий, со всхлипываниями, аж заходится Хип. А выстрелы стихли, только пахнет пороховым дымом, да отнимается почему-то левая рука. А по запястью кровь бежит, красная, теплая, и рукав уже намок. И начинает припекать чуть выше локтя, уже жжет… задели-таки. Ух, черт, как больно-то, блин… и трясет меня. Колотит просто. Неужели все? Неужели живой? Пол покачнулся, ушел из под ног, и я хлопнулся на гнилые половицы. Шок, понятное дело.

— Рука, только рука… — успел я сказать, но Хип, увидев кровь, все равно взвыла и кинулась ко мне.

— Рука, Хип, — пытался я объяснить, но, похоже, безрезультатно. У стажера была истерика. А за окном рык слепого пса, короткий задавленный стон и хруст терзаемой плоти.

Живы. Да, конечно же мы живы… не было ничего страшного, отбились, только что ранен я немного, да Хип уже накладывает повязку, пытается даже улыбнуться, хотя от пережитого дрожат губы… ничего, милая. Прорвемся… главное, выжили…

„Забывай… не смотри… не думай… — тихий шепот Пенки. — Забывай, что ты мертв… ты опять живой. Вставай, Лунь, мы идем. Монолит ждет“ ».

Проснулся я, похоже, без крика, и то хорошо… надо же, я уже забывать начал, что это такое — сны. В мире Координатора не было сновидений, и я как-то сразу отвык от них, забыл, с радостью отбросив от себя эти назойливые и страшные ночные видения. Везет же кому-то… нет, не видеть снов. Доктор говорил, что нет людей, которым бы не снились сны… я завидую тем, которые своих видений не помнят. Эта же гадость, я уверен, будет сниться мне каждую ночь.

Рука привычно поискала справа, я повернулся, удивляясь, куда ж это подевалась Хип…

Потом все вспомнил.

И проснулся окончательно.

Эх, Хип, березка ты моя, сталкерша… кольнуло, больно кольнуло в сердце от того, что у нас не срослось, не получилось. Будь он неладен, этот проклятый поход, как чувствовал я тогда, что не нужно нам с ней топать к Монолиту, ни к чему работать пешками в чужой шахматной партии, на своем горбу тащить ненужные желания. Ведь почти отвела судьба от того похода, уже назад мы повернули, а вот поди ж ты… везет тебе, Лунь, в разную гадость влипать. Все ведь, уже тогда решил с Зоной завязывать, сколько можно испытывать судьбу, но… сталкер из Зоны не уходит. А если и уходит, то возвращается. Но с меня точно хватит. Одиночка я, все долги выплатил, все, что Доктор просил, — сделал. Теперь ни за что не подпишусь на сомнительное, мало того, в самом прямом смысле самоубийственное дело, буду, как и раньше, тихонько Зону топтать. На наш век хабара хватит… одиночка я. Сам по себе. Пока есть артефакты, НИИ, барыги и заказчики, жить можно, да не просто так, а даже денежку копить — ведь получается у некоторых, у того же Сиониста. С любыми авантюрами завязываем. А там, может, и с Зоной, когда нормальная, весомая сумма наберется. Будет деньга — будут и документы намного лучше настоящих, будет и домик, может быть, даже у моря, и старость тоже будет. А уж воспоминаний-то… заскучать не придется. Да, домик. Обязательно.

И я вдруг почти увидел его… небольшой, аккуратный такой, из белого камня, с широкой террасой и двухэтажной круглой башенкой. Сад, тоже небольшой, с цветами, нестриженными, запущенными кустами сирени и выложенными ракушечником дорожками. Пруд, сонный, тихий, кувшинки, и по берегам зеленая осока с куртинами тростника. А в доме — широкие окна… да, обязательно широкие, чтоб было много света. Чтобы солнце заглядывало в комнаты, и я, сидя в плетеном кресле, мог видеть закат, не выходя из дома. А в пяти минутах ходьбы — теплое море, галечниковый пляж, жара… да, я хочу на юг, туда, где тепло, где вокруг солнце, свет, зелень. Туда, где жизнь. Жаль только, что эта мысль не пришла ко мне раньше… ведь случалось же находить редкие, ценные артефакты. Доктор отдал десяток ампул с «жизнью». Все эти «пружины», «узлы», «светляки» — сколько тысяч в импортной валюте спущено на новый дорогой детектор, хотя старый, в сущности, уступал совсем незначительно? Сколько денег всякий раз уходило на обновление гардероба, оружие и боеприпасы, непременно самые дорогие, лучшие, сколько бездарно просажено в Баре? Ух-х… не думает ведь сталкер о завтрашнем дне — сегодня жив, и слава Зоне. Ну уж нет… если и рисковать жизнью, то лучше не даром. Пройдусь я по Зоне, да по самым гадостным местам, и дешевить не буду. Или грудь в крестах, или башка в кустах, по-другому теперь никак. Или сдохну, или все-таки добьюсь. И юга, и домика, и моря, и закатов добьюсь, зубами выгрызу Только… одно погано, по-настоящему. И цель вот появилась, и вроде все так радужно, есть, к чему стремиться, но… одному ведь придется в том домике жить. Факт, одному — никаких «веселых вдовушек», «хозяек» и прочих подруг на порог даже не пущу. На фиг. Попробую пожить только для себя, так же, как и до встречи с Хип… ведь получалось же?