Дар Монолита - Клочков Сергей Александрович "settar" - Страница 14

— Что сегодня такое? — бесцветным, медленным голосом спросила она, ни к кому конкретно не обращаясь. — Может, будет дождь? Я давно хотела дождя… с грозой.

— Наверно, дождь будет. На небе видны облака, — сказал я, и Хип вздрогнула, услышав звук моего голоса.

«Тум-м-м-м» — медленный, мягкий удар начинающегося Выброса навалился со всех сторон, заставив мелко задребезжать стекла в оконных рамах. Словно разбуженный этим ударом, резко взвыл ветер, вихрями поднявший с луга мелкий травяной мусор, гулко хлопнула дверь дома, заскрипели шиферные листы на крыше. Откуда-то, видимо, с другой стороны дома, с жалобным звоном выпало окно.

— Выброс… — Я едва расслышал в шуме ветра голос Хип. — В доме есть подвал… Идем?

— Нет. Не нужно.

Вниз, к реке… Выброс? Не думаю, что у меня есть желание прятаться. Возможно, так и надо. Просто пора что-то менять. Во всяком случае, я был уверен в том, что нам Выброс в этом искусственном мире не грозил.

Хип раздумывала недолго. Посмотрев в окна дома, из которых буквально сочилась чернильная тьма, она сошла со ступенек и, задевая ладонью кусты дерена, посаженные вдоль дорожки, начала медленно идти к калитке. Я вдруг вспомнил, что в доме осталось наше оружие и рюкзаки, сталкерская натура пробилась даже сквозь пласты апатии и равнодушия, и мне ничего не оставалось, как броситься обратно в дом.

Внутри было совсем черно… в слабом, мутном свете, пробивавшемся сквозь потускневшие, разом загрязнившиеся окна, я вслепую пробрался в кладовку, ощупью нашарил лямки рюкзаков и две «сайги» — мою и Хип. В почти полной темноте дома, под скрип половиц и слабые вспышки молний начинающейся грозы, без которой редко обходился Выброс, я на несколько секунд успел рассмотреть раскачивающуюся, тощую фигуру посреди комнаты, с которой лохмотьями слезала не то одежда, не то истлевающая плоть. Дом сгнивал так же быстро, как и его бывший хозяин, — с потолка сыпались куски бумаги и крошащаяся на кубики древесина, с уханьем и треском обрушился в погреб пол, натужно трещали балки, одно за другим выпадали стекла из трухлявых рам. В лицо пахнуло крепкой вонью разложения и сырого картофельного подвала — я едва успел выскочить во двор, прежде чем крыша вначале просела, а потом и просто разом рухнула внутрь дома. Облако пыли, закрученное жгутом, стремительно унеслось в наливающееся свинцом небо. Оранжевая молния подожгла тучи темным, багровым пламенем, отчего тьма вокруг превратилась в сумрачный красный день.

Мир Координатора умирал на глазах. Желтела и водопадами сыпалась хвоя с сосен, почернели и свернулись в трубки листья дерена и смородины в саду, подсолнухи у калитки плавно опустили потемневшие головы к земле. Река помутнела и покрылась шапками грязной пены, то тут, то там начали всплывать рыбины, выделяясь на темной и мутной воде неожиданно яркими белыми пятнами. А небо из багрового плавно становилось красным, как во время самого мощного Выброса, и по нему непрерывно танцевали сети из желтых, оранжевых и даже зеленых молний.

Первая «жарка» полыхнула в лесу, на том берегу реки. В подлеске вздулся шар белого дыма, оглушительно лопнул от разом вскипевшего сока древесный ствол, и яркое, словно солнечное, пламя рванулось к кронам длинным ревущим языком, не успевшая опасть хвоя полыхнула разом на многих деревьях. В свете пожара, уже ближе к нам, новорожденная «карусель» вырвала несколько кустов вместе со слоем дерна, подняла вверх и с грохотом порвала в мелкую щепу и земляной прах в тусклом, радужном вихре. И началось… аномалии рождались вокруг нас буквально на глазах. Вот разом, мгновенно, легла трава на лугу, раздавленная невидимой силой, и тут же глубоко просел утрамбованный дерн — словно гигант вдавил в землю дно огромной невидимой банки — «плешь». Пыльный вихрь из разорванной в мелкий сор травы и остатков садовой скамейки, разлетевшейся по двору деревянной шрапнелью — «трамплин». В «воронку» затянуло яблоню и садовую тачку — металл и дерево с натужным хрустом сжало в плотный шар, после чего с оглушительным взрывом разметало по воздуху. Тяжело, глухо хрустнуло где-то в глубинах земли, ровные грядки пошли широкими трещинами, и из земляных провалов вверх полетели горячие, красные искры в потоках раскаленного воздуха.

Ни Выброс, ни аномалии нас не тронули. На том пятачке земли, на котором мы стояли, даже трава осталась живой — но зато ярко горел и переливался осколок Монолита в моей руке, и одновременно с этим я чувствовал, что наше время здесь заканчивается вместе с этим ненастоящим миром. А затем вокруг нас замерцали тысячи крошечных молний, образовавших прозрачную сферу, стремительно наливавшуюся ослепительным светом. Все звуки мира пропали в режущем уши громком писке… свет внезапно сменился глубокой тьмой, и перед тем, как полностью отключиться, я почувствовал, как проваливаюсь куда-то вниз, в бездну…

* * *

— Эй, ты живой? — кто-то осторожно перевернул меня на спину, настойчиво потряс за плечо. — Эй, Лунь, давай очухивайся… я не за тем в такую даль перся, чтоб ты тупо о кирпич башкой убился. Учти, на второй поход меня уже не хватит.

Я открыл глаза и увидел на фоне серого неба донельзя довольную физию Фреона. Да уж… чтоб этот вечно хмурый, замкнутый сталкер улыбнулся, я еще ни разу не видел… а сейчас он буквально светился от счастья, улыбаясь до ушей.

— Жив, жив, подлец… слышь, а ведь прокатило, а? В реале, не соврал Смотритель… братишка, не представляешь, как же я рад тебя видеть.

— Что такое… где мы? — спросил я, с трудом разлепив ссохшиеся губы. Тошнило, голова шла кругом. — Чего тут случилось?

— В Темной мы, брат… у хуторка этого поганого, ну, у которого, в общем… ну, это… я тоже, знаешь, не сразу понял. К Саркофагу пришел, и вот он, камень такой синий, и Пенка мне — иди, мол, проси… а я даже сказать ничего не успел, только подумал, передо мной такая серебристая воронка — вж-ж-жик! Побелело все вокруг, ярко так, и вот я уже здесь, а как это получилось, понятия не имею. Думаю, все, короче, не вышло у меня ничего… а тут над этим домиком расстрелянным замерцало так, искорки посыпались, и словно, — Фреон хмыкнул, порывисто вздохнул, и я вдруг заметил, как на его глазах заблестела влага, — словно пузырь мыльный. Загудел он так, полыхнул, и вы вдвоем вываливаетесь. Вначале ты, ну, и на тебя сверху Хип. На мягкое, значит. А чуть в стороне рюкзаки и ружья, тоже с вами из этого пузыря выпали. И живые вы… оба живые… черт, я думал, с ума схожу…

У Фреона явно перехватило дыхание, он резко махнул рукой и поднялся.

— Иди вон… Хип сидит, никакая совсем. Поговори, что ли. Надо же… получилось… получилось все. Сработало… эх… Фельдшер не знает… да уж. Надо бы туда дойти, ага.

Сталкер отвернулся, вытащил из кармана пластиковую фляжку, попытался открутить пробку, но дрожащие пальцы соскальзывали, и Фреон просто отломил горлышко вместе с пробкой. «За жизнь», — очень тихо прошептал он, поднося фляжку к губам.

— Дай сюда… — прохрипел я.

— Лунь, тут это, спиртяга, чутка водой разбавленная…

— Давай уже. Знаю, что не компот.

«Спиртяга» если и была разбавлена, то действительно «чутка» — спиртом высушило рот, ощутимо обожгло язык, после маленького глотка выдох крепко ударил в нос. Ух… все. Реально. Мы живы… там, в недоделанном мире не было ничего, что могло бы причинить даже слабую боль, а уж тем более вызвать слезы из глаз. Пойло Фреона было правильным, настоящим — «коньяк» Координатора и рядом не стоял. Не насыщенно-зеленая, сочная, слишком уж душистая растительность была под ногами — серая и грязная путанка стеблей Зоны. Небо, конечно, серое, низкое, каким ему в Зоне быть и положено, не та пугающая голубая бездна без единого намека на облака… значит, все. Вернулись.

Вернулись.

Я поднялся с земли и, заново удивляясь странно живым, многообразным ощущениям в мышцах и затекших суставах, подошел к Хип.

— Держи вот. Надо.

Девушка приняла флягу, даже не поморщившись, сделала пару глотков и встала. Взгляд в мою сторону был равнодушным, спокойным, и, что самое странное, я отнесся к этому также спокойно. Ничто не шелохнулось в душе. Просто хорошие знакомые, не больше… наверно, даже не друзья. Что-то исчезло там, в глубине сердца, оставив после себя прохладную пустоту, и я немного удивлялся ей, но не переживал. Значит, все правильно.